Потом стали перегонять колхозное стадо. Многих корон приходилось брать за рога и тащить в воду. Шум ручья мешал разговаривать, приходилось кричать.
Когда я переводил последнюю корову, то вода поднялась мне уже до плеч, а на середине рукава даже перехлестывала через плечи.
Было холодно. И тут только я заметил, что стало совсем светло. По улице, по направлению к шоссе, вытянулась длинная вереница людей, телег, скота. Детишек посадили в закрытый автобус.
– Выпей, а то заболеешь! – сказал мне председатель. В руках у него была бутылка с водкой.
Я взял у него бутылку и прямо из горлышка глотнул водки. Вернул ему бутылку и снова посмотрел на вереницу людей. «Как беженцы на войне, – еще раз подумал я. – Только совсем не страшно. Все на месте, все невредимы». И тут я вспомнил, что не видел нигде Василя с теткой Магдой.
– А тетку Магду с сыном не видел? – спросил я у председателя.
– Нет. – Он задумался. – Ни одного иеговиста не видел.
Стали спрашивать у всех и скоро узнали, что Мотрюк повел иеговистов к реке. Там они остались молиться.
– А, черт! Придется идти, – сказал я. – Погибнут. Мотрюку шею надо бы свернуть.
Председатель забеспокоился:
– Зачем идти? Они не пропадут.
Но вода прибывала, а Мотрюка не было.
Мы стали звать их, но все было напрасно.
– Я пошел, – сказал я и посмотрел на серую воду.
Председателю стало неудобно, что я ухожу один, и он сказал:
– Возьми мой пиджак и бутылку. Я пошел бы с тобой, да надо за хозяйством присмотреть.
Я взял его пиджак, сунул бутылку водки в карман. А свои мокрый пиджак Отдал ему. и пошел в воду.
Теперь нельзя было идти – пришлось плыть. В одной руке я держал пиджак председателя.
Меня отнесло к сторону. Я вылез из воды, сбросил мокрую рубашку, надел прямо па голое тело пиджак и побежал. Вода хлюпала в сапогах, и мокрая кожа сапог больно терла ноги.
А вода все прибывала и начала заливать пространство между рекой и ее новым рукавом.
Потом я увидел группу людей – они стояли на маленьком пригорочке под большим разлапистым кедром.
Это были иеговисты. Они молились о том, чтобы Иегова пришел на землю и принес какое-то божественное счастье. «Глупость какая-то, – подумал я. – А они в нее верят».
Василь стоял рядом с матерью.
– Мотрюк, – сказал я, – зачем ты привел сюда людей? Хочешь, чтобы они погибли?
Все оглянулись на меня.
– Не мешай нам, – зло ответил Мотрюк. – Пришел наш час. – Мотрюк показал на воду. – Это Иегова прислал. Все погибнут. Все погибнут, а мы будем жить! Уйди!
– Не уйду!
Мы с Мотрюком были одного роста. Он смотрел мне в глаза, и я видел каждую жилку в его желтых глазах, и острый подбородок, и белые губы.
«Неужели решится ударить? – подумал я. – Их много, а я один. – Я медленно повернулся к Мотрюку спиной. – Сейчас может ударить». Но Мотрюк не ударил – отошел в сторону.
Мы стояли уже в воде. Несколько человек полезло на дерево.
«Пожалуй, на дереве можно будет переждать, пока нас отыщут, – подумал я. – Оно высокое».
– Василь, – позвал я, – лезем на дерево.
Скоро все иеговисты влезли на дерево. Последним полез Мотрюк. Он все молился, а потом тоже полез. Вокруг нас была вода, а подальше стояли дома тоже в воде.
– Мотрюк, – сказал я громко, – где же гной бог? Почему он не спасает вас?
– Это ты! – закричал Мотрюк. – Это ты принес нам несчастье. Бог Иегова не может к нам прийти, пока ты среди нас. И мы, его верные слуги, погибнем. Братья, – сказал он, – бросим его в воду. Иегова простит нас!
Мотрюк стал подбираться ко мне, сверху на меня лез другой иеговист. Я мог бы броситься в воду, но не хотелось оставлять Василя. Я схватил верхнего мужика за ногу и дернул изо всей силы. Мужик пролетел мимо меня и упал в поду. Он тут же вынырнул и стал карабкаться обратно на дерево.
– Бей его, бей!.. – орал Мотрюк.
И на меня поползли сразу несколько человек.
– Прыгайте, прыгайте! – закричал Василь и сам прыгнул в реку.
А я следом за ним. Через две минуты дерево от нас было уже далеко, и людей, скрывшихся в его ветках, не было видно. Река быстро несла нас вперед.
Чтобы легче было плыть, я сбросил в воде сапоги и пиджак. Потом нагнал Василя и сказал:
– Дыши глубже, не торопись. – Я боялся, как бы он не устал раньше времени.
Когда мы вылезли на берег, то несколько минут лежали неподвижно. Наконец я встал, вытащил из кармана водку, раздел Василя и начал его растирать. В это время со стороны шоссе донесся какой-то новый гул. А вскоре рядом со мной стоял молодой лейтенант – командир подразделения амфибий.
Василь остался на берегу, а я натянул на себя непромокаемый костюм и сел с несколькими солдатами на амфибию сверху. Танки вошли в воду. Я их повел к тому дереву, на котором сидели люди.
– Мамку спасите! – крикнул Василь.
Мы подплыли к дереву, и все, кто сидел на дереве, торопливо попрыгали к нам. Я усадил рядом с собой тетку Магду. Мы сидели плечом к плечу, и я чувствовал, как она дрожала.
– Успокойся, тетка Магда.
– Василь жив?
– Жив, жив твой Василь! Сидит на берегу и ждет тебя.
– Спасибо тебе. Да поможет тебе бог.
– Нет, тетка Магда, да помогут нам люди!
– Все? – спросил лейтенант.
– Нет. Один остался на дереве. Не хочет слезать, – ответил солдат.
– Взять его силой, – приказал лейтенант.
Но Мотрюк не стал ждать, когда его возьмут силой. Он бросился в стремительную реку, и никто не знал, вынырнул он или нет.
Тетка Магда сняла с головы платок. Я впервые увидел ее лицо. Я думал, она старая, а она была молодая. У нее с Василем было одно лицо.
С тех пор прошло десять лет. И Мотрюк все это время, как дикий зверь, бродил из села в село. В Пильник он ни разу не заходил. Иеговистов там не осталось.
«Может, и он, Мотрюк, когда-нибудь поймет, – подумал я, – что нет на свете никакого Иеговы, а есть только люди».
Космонавт
В своих произведениях известный детский писатель рассказывает о жизни современных мальчишек и девчонок, о сложных жизненных ситуациях, в которые попадают герои, о том, как важно для людей взаимопонимание.
Новенький сидел на последней парте. Его нельзя было не заметить: у него были ярко-рыжие волосы.
– У нас новичок, – сказал Лёвушкин.
– Откуда ты приехал? – спросил я.
– Наш дом снесли. И мы получили новую квартиру.
– Твоя фамилия?
– Княжин.
– А как ты занимался по физике?
– Это мой любимый предмет.
Всё-таки он был очень рыжий, и я невольно смотрел на его волосы и не видел лица.
Я начал объяснять новые формулы. Каждый раз, когда я поворачивался к доске, чтобы написать формулу или нарисовать чертёж, Лёвушкин шептал и хихикал за моей спиной.
– Не мешай слушать, – донёсся до меня голос Княжина.
Я оглянулся: у Лёвушкина был такой растерянный вид, точно он хлебнул горячего чаю, сильно обжёгся и не знал, то ли выплюнуть этот чай, то ли проглотить.
– Княжин, – сказал я, – подойди к доске и реши задачу по новой формуле.
Он быстро решил задачу и чётко, без запинки, всё объяснил. Мне понравилось, как он отвечал. Многие ребята в классе говорили лишние слова, а Княжин нет.
После звонка, когда я выходил из класса, то услыхал голос Лёвушкина:
– Видали, какой? Я ему мешаю. Первый день – и уже наводит свои порядки. Академик Фок![1] Пошевельнуться нельзя. Рыжий, да ещё подлиза.
– Я и сам знаю, что рыжий, – спокойно ответил Княжин. – А ты дурак, раз дразнишься. Это совершенно точно.
Через неделю я увидал у старшей вожатой списки ребят, записавшихся в разные кружки. В физический кружок первым записался Княжин. «Хорошо, подумал я. – Княжин – парень что надо».
Я полистал списки других кружков и в каждом наталкивался на фамилию Княжина. И в зоологическом, и в математическом, и в спортивном. Только в кружок по пению он не записался.
На перемене я окликнул Княжина.
– Зачем ты записался во все кружки? – спросил я. – По-моему, это несколько легкомысленно.
– Мне надо, – ответил он.
– Может быть, ты не знаешь, что увлекает тебя больше всего?
– Нет, я знаю, – упрямо ответил он. – Но мне надо. Это моя тайна.
– Тайна это или не тайна, – сказал я, – но на занятия физического кружка можешь не приходить. Если ты будешь работать в зоологическом, математическом и спортивном кружках, то на физику у тебя не останется времени.
Княжин очень расстроился и даже побледнел. Я пожалел, что так резко с ним разговаривал: всё-таки он ещё мальчик.
– Я должен всё знать, я должен быть незаменимым, – сказал он. – Я буду пилотом космического корабля. Я никому этого не говорил, но вы меня заставили.
– А-а! – протянул я. И впервые посмотрел ему прямо в лицо. Под рыжим чубом у него было выпуклый лоб, а глаза были голубые и отчаянные.
«Этот долетит, – подумал я, – этот долетит!» Я вспомнил, как во время войны прыгал с парашютом и как это страшно, когда прыгаешь в пустоту. Посмотришь на далёкую землю, на деревья, похожие всего лишь на бугорки мха, на реки с дождевой ручеёк, и хочешь ты этого или не хочешь, а подумаешь: «Вдруг парашют не откроется?» И тогда земля делается не желанной, а страшной. «А ведь тем, кто полетит в космос, будет ещё страшней. Но этот всё равно полетит».
– Тогда я не возражаю, раз такое дело, – сказал я.
– Спасибо, – ответил Княжин.
За три месяца он не пропустил ни одного занятия физического кружка. А потом вдруг перестал ходить. И на уроках он был рассеянным и даже похудел.
– Княжин, – спросил я, – почему ты бросил кружок? Не успеваешь?
Он поднял на меня глаза. Это были глаза другого человека. Они были не отчаянные, а печальные и потеряли голубой цвет.
– Я ещё буду ходить, – ответил он.
Лёвушкин мне сказал (он подружился с Княжиным):
– У него большая неприятность. Рассказать не могу, но большая неприятность.