Прошло несколько часов. У Беспалова першило в горле, губы потрескались. А на дороге по-прежнему никого не было.
«Скопин, может, мне пойти? Я здесь, бугай, лежу, а он, маленький, там!»
«Брось ерунду молоть, – отвечал Скопин. – Тебя сразу схватят».
«А почему там такая тишина? Немцы, наверное, ушли».
«Если бы ушли, он бы вернулся».
Наступила тревожная ночь. Скопин задремал, а Беспалов лежал в темноте и ловил каждый шорох. Он решил ждать до утра, а утром идти в деревню. И вдруг послышался осторожный шёпот:
«Товарищи, товарищи…»
Беспалов узнал голос мальчика и крикнул громко, неожиданно для себя:
«Коля! Коля! Мы здесь!»
«Тише! Не знаю, зачем вы так кричите? – сказал Коля. Он стоял рядом с Беспаловым, и от него сильно пахло бензином. – А ещё военный лётчик».
«Прости, Коля. Я рад, что ты вернулся!»
«Идёмте за мной», – прошептал Коля.
Они прошли шагов тридцать вдоль опушки, и Беспалов увидел большой бидон из-под молока.
Беспалов хотел поднять бидон, но он был очень тяжёлый, а руки, как назло, скользили по мокрому железу. Видно, дорогой бензин плескался и залил стенки бидона.
«Вам одному не поднять, он тяжёлый, – сказал Коля. – Надо Скопина позвать».
«А как же ты дотащил его сюда?»
«Мне две женщины помогали. Они вернулись в деревню».
«Две женщины дотащили, а я что же, не смогу, по-твоему? Смехота какая-то получается». – Беспалов присел на корточки, со злостью обхватил бидон руками, натужился, поднялся и поставил на плечо.
Коля взял его за руку и повёл к тому месту, где они оставили Скопина.
Мы с мамой слушали лётчика не перебивая. Я теперь думал сразу про папу и про Колю. Только каждый раз, когда радио объявляло о прилёте нового самолёта, лётчик замолкал. Мы слушали радио.
Потом зал аэропорта наполнялся оживлёнными людьми. От них пахло чужими землями – жарким южным солнцем, солёным морем.
Я искал среди этих пассажиров папу. А вдруг диспетчер забыл объявить и это прилетел иркутский самолёт? Разве чудес не бывает!
И мама тоже искала. Только лётчик никого не искал. Он раскуривал папиросу, украдкой поглядывая на маму, и продолжал рассказ.
…К утру Скопин, Беспалов и Коля добрались до самолёта. Беспалов тут же выстругал небольшие колышки, забил ими дырки от снарядных осколков в баках, залил бензин, и уже через полчаса самолёт приземлился на московском аэродроме.
Партизан – на «санитарку» и в госпиталь. А Коля остался с Беспаловым.
«Ну, а тебе куда?» – спросил его Беспалов.
Коля молчал.
«Ну, чего ты приуныл и не отвечаешь? Куда тебе?»
«У меня письмо в главный партизанский штаб. Там меня направят…»
«А мама твоя где?»
«Мамы нету».
Беспалов задрал голову кверху, и у него почему-то непривычно защекотало в горле.
«Ты посмотри, Коля, небо-то какое отличное».
«Большое, не то что в лесу», – ответил Коля.
«Вот что, в главный штаб ты успеешь сходить, а сейчас марш ко мне домой!» – Беспалов говорил громким голосом, чтобы увереннее себя чувствовать. Он боялся, что Коля вдруг откажется с ним идти и пропадёт для него навсегда.
Через пять дней Беспалов получил новое боевое задание и улетел. Коля остался ждать его в Москве. Он не спрашивал, сколько ему жить у Беспалова. А Беспалов уже договорился в главном партизанском штабе, что Коля останется у него.
«Ты мне, браток, пиши, – на прощание попросил Беспалов. – Ладно?»
«Ладно».
Беспалов не знал, что ему ещё сказать, похлопал лётным шлемом по руке и решил успокоить Колю:
«Ничего, брат, скоро закруглим войну, подрастём и будем вместе бороздить пятый океан».
«А что за пятый океан?»
«Ну как же! На земле есть четыре океана, а пятый океан – это небо. Самый великий океан». – Беспалов поерошил Колины волосы и неловко поцеловал в ухо.
«Подождите! – Коля порылся в кармане и вытащил фигурку ослика. – Это я сам выпилил из дерева в партизанском лагере и на костре обжёг. Хотел отцу подарить ко дню рождения. Возьмите его в полёт».
В это время снова заговорило радио, и лётчик замолчал.
– Самолёт Иркутск – Москва прибудет через полчаса.
– Прибудет, прибудет! – закричал я.
– Ну вот видите, как всё хорошо кончилось, – сказал лётчик. – Я знал, Коля не подведёт!
Но я уже бежал, можно сказать, летел. У дверей диспетчерской я на секунду остановился, потом тихонько нажал на дверь. Воздушная карта по-прежнему горела разноцветными линиями.
Я нашёл иркутский самолёт. Теперь он не стоял, он двигался к Москве.
Я стал такой счастливый, что даже не знал, что мне делать от счастья.
Я бросился обратно в зал. Там сидела мама.
– Мама, а где же лётчик? – спросил я.
– Он ушёл.
– Как же ушёл!
Вот никогда не бывает человеку до конца хорошо. Ведь мы ещё не узнали, что случилось с Беспаловым.
Мама увидела, что я очень расстроился, а так как у неё самой было хорошее настроение, то она сказала:
– Вот что, на тебе двадцать копеек, иди купи себе газированной воды и мороженого.
Я пошёл в буфет.
Там за одним столиком сидели два лётчика. Один из них был наш знакомый.
Я несколько раз прошёл мимо, чтобы он меня заметил, и даже один раз задел его стул. Но он меня не замечал.
Он сидел, откинувшись на спинку стула, внимательно слушал своего товарища и всё время вертел в руке какую-то длинную цепочку. Я присмотрелся… и вдруг увидел, что к этой серебряной цепочке был прикован за ухо маленький чёрный ослик.
– Чёрный ослик, – прошептал я. – Тот самый, которого подарил Коля Беспалову. Так это же и есть Беспалов!
Я бросился вниз по лестнице с такой скоростью, что все встречные прижались к стенке. Я забыл про газированную воду и про мороженое.
– Мама! – закричал я страшным голосом. – Ты знаешь, кто этот лётчик? Это… – Я сделал длинную паузу. – Это Беспалов!
Но тут объявили, что иркутский самолёт идёт на посадку. И мама сразу забыла про Беспалова и даже, может быть, про меня.
Она побежала к выходу на лётное поле, а я – следом за ней.
Перед нами лежало поле аэродрома, покрытое серыми бетонными плитами. А над ним синее-синее небо. «Так вот какой он, пятый океан!» – подумал я и тут же увидел огромный серебристый «Ту-104».
Это был наш, иркутский самолёт.
Далекое и близкое
Телешов зашел в костел. Он сегодня приехал в город и решил прогуляться по тем самым улицам, которые все эти долгие годы жили в его памяти. И увидел костел. Город изменился, а костел был прежний. Высокий, остроконечный, из красного кирпича. Только липы разрослись гуще.
Шла воскресная служба. Раньше, до войны, во время воскресной мессы центральная улица городка всегда была пуста, а теперь на ней было полно народа.
Службу вел отец Антанас. Именно поэтому Телешов и зашел в костел – ему хотелось встретиться с отцом Антанасом. «Как он постарел, – подумал Телешов. – Совсем старик.
Только спина прямая, а лицо старика». Он прошел вперед и сел на первую скамью.
Отец Антанас стал молиться. И рядом с Телешовым какая-то старуха молилась, а ее сосед старик мирно спал.
Отец Антанас посмотрел на молящихся. Он посмотрел в последние ряды, потом перевел взгляд на первые. «Все одни и те же старики и старухи, и кое-где молодежь. Нет, вон сидит новый. Какое у него знакомое лицо: чуть широковатый нос и скулы. Где он видел его? Это, конечно, не литовец, а русский».
«Как он внимательно смотрит на меня, – подумал Телешов. – Узнал или не узнал?»
Отец Антанас прочитал молитву, привычным широким жестом правой руки перекрестился и подумал: «Но где же я встречался с этим русским? Он пришел из любопытства. Все приезжие, особенно актеры, приходят сюда из любопытства. Разве верит в бога современная молодежь?»
А сам он верит, когда знает, что бога нет? Сам он тоже не верит. Миколасу он внушил веру, а Петричке нет. О нем уже плохо говорят. Взял на воспитание девочку и не крестил ее. А почему? Она пионерка. Святая Мария! Она пионерка. И незачем ей засорять голову несуществующими богами.
Заиграл орган.
Как давно Телешов не слыхал этой музыки. Можно было подумать, что он никогда не слыхал, но она жила в его памяти. И воспоминания одно за другим нахлынули на него.
Рассказ Телешова
Мы жили тогда в Бобруйске, а за год до войны отца перевели в Литву, на самую границу с Восточной Пруссией. Он был командиром механизированной дивизии.
Мы ехали из Бобруйска машиной день и ночь и приехали в город часов в пять утра. Вышли из машины, и я побежал впереди всех в нашу новую квартиру. Дверь была открыта. Я вошел в комнату и увидел, что папа спит одетый на диване.
– Папа, – позвал я тихонько. – Папа, ну проснись, мы приехали.
– Леня! – сказал он. – Здравствуй, мой мальчик. Ждал вас всю ночь. А дверь оставил открытой, чтобы услышать, когда приедет машина, и заснул.
Папа был чисто выбрит, усы аккуратно подстрижены, а глаза веселые.
– А где же Оля и мама? – Папа вышел на улицу, а я остался осматривать квартиру.
Было воскресенье, и папа не спешил на работу. Я стоял все утро у окна и смотрел на незнакомых людей.
– Вон идет священник, – сказал папа. – Оля, иди посмотри.
По улице шел высокий, прямой человек в длинном черном платье и черной широкополой шляпе. Платье у него было узкое, а внизу широкое.
– Смешно, – сказала Оля. – Прямо по улице ходит.
– Ничего смешного, – ответил я. – Здесь много верующих. А почему он без бороды?
– Наш всезнайка, – сказала Оля, – думает, что это поп, а это-католический священник.
Рядом со священником шел мальчик. Он был одет в короткие брючки, гетры и спортивный пиджачок. Я вспомнил Бобруйск и сказал:
– У нас бы такого маменькиного сынка живо обработали.
– Отец Антанас с племянником, – сказал папа. – Они здесь рядом живут. Спешат на воскресную службу в костел.