Ее валенки оставляли на полу мокрые следы. «У нее мокрые ноги, – подумал Самсонов. – Конечно, у них там на Саянах – зима и снег, а в Москве – весна».
Все утро бушевал буран. Отчаянный такой, последний. Зима прощалась.
Ника еле открыл дверь. Он взял лопату и разбросал снег. «Придется чистить дорожку каждый час, – подумал он. – А то занесет и не вылезешь».
– А Петров теперь не прилетит? – спросила Валя.
– Прилетит, как кончится буран. Давай завтракать.
– Не буду. Ты сначала поговори, узнай про папу.
Но, сколько Ника не настраивал передатчик, у него ничего не получалось. Свистел ветер, и все.
– Я пойду соберу метеоданные, – сказал Ника.
– А я одна не останусь, – ответила Валя.
– На дворе холодно.
– А ты не собирай сегодня данные.
– Чудачка. Разве ты не знаешь, что наши данные ждут каждый день? Они нужны для самолетов. Папа с мамой в любую погоду собирают данные.
– Ну ладно, – сказала Валя. – Иди. Только побыстрее.
– Я включу передатчик на нашу волну, и, если нас будут вызывать, ты повернешь вот этот кружочек и скажешь, что я ушел за метеоданными. Понятно?
– Без тебя знаю! – ответила Валя.
Ника ушел, а Валя услышала: «Мокуль, Мокуль. Николай, как ваши дела? Перехожу на прием. Перехожу на прием».
Валя переключила передатчик и сказала:
– Это говорит Валя. Как наши папа и мама? Скоро ли они приедут? Пожалуйста, скажите. – Она перешла на прием.
– С папой все хорошо. Ему сделали операцию. Он скоро поправится. Где Николай? Перехожу на прием.
– Ника ушел за метеоданными. Вы подождите… – Валя не знала, ждут там или не ждут. Но тут пришел Ника, весь в снегу, и она закричала: – Ника, папа поправляется! Мне сказали. Я сама слышала.
– Говорит Мокуль, говорит Мокуль, – сказал Ника. – Температура воздуха 18. Ветер северный, сила ветра 5 баллов… – Ника замялся. – Влажность я не разобрал сколько. Перехожу на прием.
– Говорит Петров. Говорит Петров. Здорово, младший Гатов. С батькой все в порядке. За сводку спасибо. Вылететь пока не могу, не пускают. Придется вам потерпеть. Целую тебя и Валюшку. Перехожу на прием.
Ника был такой счастливый, что готов был терпеть и ждать Петрова сколько угодно. Плевать ему на буран, Не боится он никакого бурана!
Через два дня Гатов пришел в сознание. Он открыл глаза и увидал худого мужчину в белом халате. Доктор Самсонов внимательно посмотрел на Гатова и сказал:
– Ну, наконец, здравствуйте. Признаться, задали вы нам работу. Можете считать, что родились второй раз.
Гатов подумал: «Как это, родился второй раз? Разве он умирал?..» Он повернул голову к окну и увидал белое от солнца небо.
А Самсонов вышел из палаты. Он больше не нужен был Гатову. Когда он проходил мимо палаты Риты, осторожно приоткрыл дверь. Было утро, и Самсонов боялся разбудить девочку. Но Риты не было в кровати. Первый раз за все те месяцы, которые она провела в больнице, ее не было в кровати.
Рита стояла у окна. Самсонов видел ее тоненькие ноги – рубашка ей доходила только до колен – и торчавшие лопатки, и длинную шею.
Самсонов пошел дальше. Рите он тоже больше не нужен. Скоро Рита уедет в Каунас, а Гатов – на Саяны. А Самсонов останется в Москве. Каждому свое…
Шестеро в самолете
Папа давно собирался побывать в горах Дагестана. Это было мечтой его детства. А тут мы, наконец, собрались. Мы приехали в Махач-Калу и решили лететь в горы самолетом. Кроме папы, мамы и меня, пассажиров на этот маршрут было двое: старик аварец, в высоченной меховой папахе, и его односельчанин, молодой парень.
Пришел летчик и спросил:
– Ну, кто летит в Салым?
– Все, – сказал парень. – Просим побыстрее.
Летчик ничего не ответил, и мы пошли за ним. Было раннее утро, и по аэродрому идти было холодно.
Первым шел летчик. Его брюки от встречного ветра надувались парусом. Он сдвинул фуражку на лоб, чтобы песок не попадал в глаза. За ним шел парень, а потом – мы все гуськом.
Самолет был маленький и старый.
– Горный самолет, – сказал старик, когда заметил нерешительность мамы. – На большом в горах не полетишь.
Мы сели, и самолет оторвался от земли. Скоро мы уже летели среди гор. Когда я смотрел на горы из города, то они мне казались небольшими и покатыми, как холмы. Спокойные горы. А вблизи они были громадные и медленно двигались на нас. Как будто не мы летели, а они летели. А мы стояли на месте.
– Красиво! – крикнул папа. – Как красиво!
– Да, – ответила мама. – Не надо никаких слов.
Летчик летел, точно вел самолет по невидимой дороге. Он рулил то вправо, то влево, а горы плыли на нас и плыли, большие, голубовато-зеленые.
– Опытный мастер, – сказал старик. – Десятый раз с ним лечу. Никогда не думал, что так высоко заберусь. – Старик улыбнулся. – Прилетим в село, научу тебя ездить верхом. Это не так высоко, но тоже интересно.
Где-то совсем близко от меня раздался хрипловатый голос летчика:
– Через полчаса будем на месте.
Я поднял голову. Надо мной висела коробочка радиодинамика. «Как в московском троллейбусе», – подумал я.
И тут произошло неожиданное. Мотор затих., Горы стали уходить куда-то вверх. Пропал голубой цвет снега и появился зеленоватый. Мотор заработал и снова затих.
Мама побледнела, а папа откинул голову назад. Он всегда так делал, когда сильно волновался.
– Не беспокойся, мальчик, – сказал старик. – Летчик нас не подведет. Он опытный и отважный человек.
Мама позвала меня, обняла за плечи и крепко прижала к груди.
– Ах, боже мой! – сказала она. – Закрой, Толя, глаза.
Наконец мы услышали голос летчика:
– Товарищи, у меня забарахлил мотор, сами слышите. Но вы не волнуйтесь. Вытяну.
У двери в кабину летчика лежал парашют с грузом газет, журналов, книг и медикаментов. Этот парашют с грузом летчик должен был выбросить на обратном пути над каким-то горным аулом.
Парень бросился к парашюту и начал отстегивать груз.
– Не делайте глупостей, – сказал папа. – И не поднимайте паники.
– Я не хочу умирать! – крикнул парень. – Не хочу умирать! Я прыгну. Я первый заметил этот парашют.
– Замолчите сейчас же! – сказал папа. – Здесь дети.
А самолет летел вниз. Было слышно, как свистит ветер. От ветра самолет качало.
– Ах, боже мой, – снова прошептала мама. – Ах, боже мой, что же это такое?
Парень отстегнул груз и стал торопливо подымать парашют, путаясь в его ремнях.
И тогда поднялся старик. Он с такой силой ударил пария в грудь, что тот отлетел в хвост самолета.
– Негодяй! – сказал он. – Ты позоришь аварский народ.
– Иду на посадку, – послышался голос летчика. – Всем в хвост и укрепиться там.
Мы бросились в хвост самолета. Плотно встали друг к другу. Папа сел на пол, уперся ногами, крепко прижав нас спиной к стенке. А потом раздался сильный удар и взрыв. Мы взлетели вверх, затем полетели вниз. Стало тихо-тихо, только запахло дымом.
– Горим, – сказал папа. Он с трудом открыл дверь самолета – от удара она скривилась.
Мы спрыгнули на землю.
– А летчик? – спросил я. – Летчик остался там.
– Сейчас самолет взорвется, – сказала мама.
Папа ничего не ответил и побежал обратно. Он долго не возвращался.
– Я пойду, – сказала мама.
– Нет, – ответил старик. – Я пойду. – Он бросил палку и мелкой рысцой побежал к самолету.
Я почему-то подумал, что он, вероятно, уже не бегал лет пятьдесят.
Наконец они появились. Первым – старик, потом папа. На спине он нес летчика. Папа посмотрел на нас, приподнял голову и пошел в сторону.
– Он ранен? – спросила мама.
– Нет, дорогая, – сказал старик. – Он умер.
– Отойдите подальше, – издали крикнул папа. – Сейчас самолет взорвется!
Мы отошли за деревья и сели на землю. А папа стоял, прислонившись к дереву. Я посмотрел на папу. Лицо его покрылось копотью, и волосы обгорели.
– Человек должен жить долго, – сказал папа. – Иногда ему приходится умирать раньше времени. Но все равно, даже на краю гибели, он должен оставаться человеком.
Самолет взорвался. Хвост самолета легко отделился от корпуса и упал недалеко от нас.
– Все. – сказал старик. – Надо хоронить. Временно похороним. С собой нам его тяжело будет нести. Трудная дорога.
– А ты останься здесь, – сказала мама.
Папа, старик и мама ушли.
Я сидел долго. А они что-то там делали, но разговоров никаких не было слышно. Только тут я вспомнил про парня, который летел с нами. Он куда-то пропал.
Потом папа позвал меня:
– Толя.
Мне было страшно идти туда, но я пошел.
На земле, около свежевырытой ямы, на самодельных носилках лежал летчик. Но он теперь совсем не был похож на летчика. Он был без форменной фуражки. Обыкновенный человек в гражданском костюме и сандалиях на босу ногу, точно вышел из дому ненадолго.
Он был как живой. Только его лицо со множеством морщинок около глаз и на лбу стало гладким.
– Совсем мальчик, – сказала мама. – Морщины куда-то пропали.
– Ну, все, – сказал папа. – Похороним.
Мама покрыла лицо летчика белым шелковым платком. Старик и папа взялись за ручки носилок, приподняли и стали опускать в яму. Потом папа влез в яму и укрыл летчика зелеными свежими ветками.
Старик снял папаху, голова у него сразу стала маленькая, к он потерял всю свою важность и степенность.
– А где этот? – спросил папа.
– Ушел, – ответил старик. – Ему теперь будет плохо.
По дороге все молчали. Папа молчал, мама молчала, старик молчал. Мне хотелось есть и сильно болели ноги, но самым тяжелым было то, что они молчали.
Иногда я останавливался и смотрел на горы. Они были высокие, а еще выше над ними небо. И небо, и горы наверху были залиты солнцем, а внизу, где проходила горная тропа, было сыро и серо.
Мы остановились, чтобы напиться из горного ручейка.
– Ну как, устал? – спросил старик.