Часто старики Жако, ковыляя вечером в саду на костылях, заводили спор по поводу маленьких холмиков, покрытых цветами.
— Здесь лежит левая нога Жака!
— Ну, вот ещё! Тут правая нога Пьера. Жакова нога дальше! Жакова нога была уж позднее даже Жозефовой руки!
— Ты прав! А вот тут моя рука! Но где же Пьеровы пальцы?
Пальцы — это было уже усовершенствование в деле, выдуманное стариком Жако.
На первый раз Пьеру удалось удивительно ловко выскочить из-под поезда. Ему отрезало только три пальца на правой руке.
Только шесть месяцев спустя он попал так несчастно, что ему уж совсем отрезало начисто руку.
Железнодорожная компания сначала заплатила три тысячи франков «за частичное лишение способности к труду», а потом уже двенадцать тысяч за полное лишение правой руки.
Таким образом рука принесла пятнадцать тысяч франков.
Но, к сожалению, Пьер был младшим сыном, и удачная мысль пришла в голову слишком поздно.
В общем, практикой была выработана такая система.
Жако «резались» накрест: правая рука и левая нога.
— Это необходимо для правильной циркуляции крови, — объяснял старик Жако, — этим избегается односторонность!
И добрый деревенский врач поддакивал:
— Совершенно верно! Конечно, с медицинской точки зрения это всё-таки лучше!
Жако отлично знали, и когда он являлся в железнодорожную компанию за вознаграждением за увечье, там посмеивались:
— Ну, monsieur Жако, не найдётся ли у вас ещё лишней ноги?
На что Жако отвечал строго:
— Над чужими несчастиями, сударь, не смеются. Это запрещает Господь.
Итак, в деревне прошёл слух, что Жанна, бесприданница Жанна, незаконнорождённая Жанна выходит за Жозефа, старшего сына Жака.
Жанна была красивая и здоровая девушка, — кровь с молоком.
— Главное, что здоровая! — с любовью говорила о ней старуха. — Для нас это самое важное!
Замужество Жанны вызвало массу толков.
— За самого богатого жениха в селе! Везёт этим незаконнорождённым.
— Ну, не велико счастие! — фыркала молодёжь.
Но Анатоль Жофруа, служивший в солдатах и имеющий даже политические убеждения, остановил недовольных:
— Железная дорога и всё прочее есть не что иное, как цивилизация. Цивилизация существует для блага общего. Должны же, чёрт возьми, и мы пользоваться какими-нибудь благами от цивилизации! Буржуа летит в курьерском поезде! Должно же что-нибудь перепасть и на долю бедняка, дом которого осыпают искрами и обдают дымом. Ведь не для одних же богатых, чёрт побери, существуют железные дороги! Надо и бедняку приобщить себя к благам цивилизации!
После этого всякие разговоры стихли.
— Жофруа прав! Это человек с политическими взглядами!
Свадьбу справили сейчас же после Рождества. И справили с пышностью.
Вся семья Жако, разодетая по-праздничному, ковыляла на деревяшках, и только одна Жанна шла двумя ногами и утирала слёзы двумя руками.
По окончании венчания кюре обратился к Жанне с проповедью на тему «довольствуйтесь малым».
— Жанна, — сказал он, — вы бедная девушка, и Небу угодно было взыскать вас за вашу бедность и за вашу чистоту, невзирая даже на ваше грешное происхождение. Вы зачаты ведь в грехе, Жанна! Но Небу угодно было не обратить внимания на это. Вы входите, Жанна, в самую почтенную и самую состоятельную семью нашего прихода. Постарайтесь быть достойной её, Жанна. Вы будете жить в богатстве, но никогда не забывайте правила: довольствуйтесь малым. Блестящий пример этого вы видите в той семье, в которую вы ныне вступаете, Жанна. Вся семья Жако всегда в скромности своей довольствовалась меньшим, чем довольствуемся мы, прочие грешные люди. Они довольствуются всего одной ногой и всего одной рукой! Вот пример довольства малым! И Небо невидимо награждает их. Посмотрите на их виноградники, на их сады, на их стада — и умилитесь! Так награждается, дети мои, скромность, так награждается довольство малым!
Глубоко тронутый, старик Жако даже прослезился, слушая проповедь, и по окончании подковылял к кюре на своей деревяшке:
— Вы отлично говорили! Даже меня прошибла слеза, а я видал виды, — согласитесь! Вот вам, кроме условленного за венчание, ещё сто франков. Украшайте церковь. Благодарю вас за то, что вы внушаете добрые мысли молодёжи!
Свадебный стол отличался изобилием, и когда молодая взялась за ложку, старик Жако встал и торжественным голосом, при общих одобрениях, сказал:
— Эге! Возьми-ка ложку в левую руку, моя милая Жанна! В левую! Семья крепка преданиями! А в семье, куда ты входишь, дитя моё, все едят левой рукой — за неимением правой!
Гости закричали «ура», а старуха Жако со слезами обняла Жанну и, прижимая её левой рукой к сердцу, сказала:
— Привыкай есть левой рукой, дитя моё! Это твой первый опыт!
У Жанны, похолодело сердце.
Жанне жилось великолепно.
Она отлично ела, прекрасно работала, и единственное — что на неё покрикивали:
— Жанна, не работай правой рукой! Правая тебе ни к чему! Приучайся всё делать левой!
И на неё смотрели с любовью.
— Ты бы подвязала Жанне правую руку, — говорил жене старик Жако, — скоро время.
Старуха Жако ласково прибинтовывала Жанне правую руку:
— Зачем тебе она? Ты посмотри, как без неё удобно! Легко! Ничего лишнего! Дай я тебе подвяжу, чтоб эта дрянь не болталась!
И она целовала Жанну.
— Готовься, готовься, дитя моё! Ты скоро принесёшь приданое своему мужу! двенадцать тысяч франков!
Жанна вздыхала:
— Маменька, разбинтуйте! Я чувствую какую-то неловкость в правой руке. Разбинтуйте!
И вся семья с радостью восклицала:
— Не долго уж, не долго потерпеть, Жанночка! Вот ты уж и сама чувствуешь, что она тебе мешает!
Настала весна, и старик Жако сказал однажды, с любовью глядя на руки и ноги Жанны:
— Пора уж у Жанночки обстричь купончик!
Жанна зарыдала и кинулась в ноги старикам:
— Я буду работать, сколько угодно! Я буду работать за двоих, за всех! Не трогайте меня!
Но старик нахмурился:
— Вот ещё глупости! Что мы за миллионеры такие, чтоб иметь по две руки и по две ноги?! Прихоть не по карману! Мы люди бедные, — впору иметь необходимое. А роскоши заводить не к чему!
— Будем благоразумны, — сказал ей муж, лаская Жанну левой рукой, — будем благоразумны, моя жизнь, моё счастье! Ведь должна же ты принести мне приданое? Не так ли? Ну, что за охота, чтобы вся деревня говорила про тебя, что ты бесприданница? Я не хочу, чтобы о моей жене говорили дурно!
— Да и, наконец, это безобразие! — протестовали младшие братья. — Вся семья обходится деревяшками, — с какой же стати она одна будет отпускать себе руки и ноги?! Если так, мы тоже женимся и тоже не позволим трогать наших жён! Хороша будет семья! Рукастая! Ногастая! Куда ни плюнь, везде торчит рука или нога! Тьфу!
— Даже неприятно смотреть! Висят лишние вещи! — поддакивал отец.
А мать, обнимая Жанну, уговаривала:
— Ты себе представить не можешь, Жанночка, какая это прелесть без руки, без ноги! Какое облегчение! Ложишься в постель — словно бесплотный дух! Ничего не чувствуешь! Один воздух! Ах, как хорошо!
Жанна плакала, и на семейном совете было решено:
— Пусть лето с рукой проведёт! Пусть пощеголяет! Женщина молоденькая! Пусть пофрантит! Кстати не рабочее время. Но осенью…
Сентябрь забрызгал мелким дождём, и однажды, когда все сели за обед и Жанна взялась за ложку, свекровь остановила её с нежностью:
— Для тебя, Жанночка, приготовлено особо! Получше!
И поставила на стол жареную баранью ногу.
— Теперь тебе надо кушать получше! Эти две недели!
У Жанны затряслись руки и ноги.
Никогда Жанне не снилось, чтобы в людях было столько нежности.
Вся семья ходила поутру на цыпочках:
— Тс! Жанна спит! Жанне нужно теперь набираться сил!
Обед Жанне вызывал горячие споры.
— Баранины ей! Баранины! — говорил старик Жако. — Что за беда! Прирезать ещё барана!
— Суп из бычачьих хвостов — очень-очень питательная вещь!
— Гусь хорошо помогает женщинам!
— Дайте ей гуся! Молока! Яиц! Масла!
Оставаясь одна, Жанна целовала свою правую руку.
Как нарочно, без работы, рука стала такой белой, нежной и красивой. Сквозь тонкую кожу просвечивали голубенькие жилки. Жанна припадала к ней со слезами и целовала, целовала, целовала свою руку.
Голова у неё шла кругом, и иногда у Жанны являлась безумная мысль:
«Взять нож и самой отрезать себе руку. Самой! И бросить её старикам!»
В одну из таких минут её застала старуха Жако. Лицо у Жанны было такое страшное, что старуха поняла её мысль. Затряслась и побледнела.
— Что ты думаешь сделать? Не смей, не смей и думать об этом! Ты нас разоришь!
Жанна разрыдалась.
— Маменька, да ведь как больно-то будет!
Но старуха с ласковой улыбкой обняла её:
— Глупенькая моя! А как же рожают-то?
За ужином старик Жако с любовью глядел на расписание поездов, которое, как святыня, в рамке висело на стене, и говорил, указывая на поезд, подчёркнутый красным карандашом:
— Вот наш поезд!
И однажды, после ужина, старик поднялся и сказал, взглянув на часы:
— Половина девятого. Жанна, идём!
Жанна кинулась на пол, она хватала всех Жако за уцелевшие ноги, за деревяшки, целовала ноги, целовала деревяшки:
— Ну, подождём хоть до пассажирского поезда! Ещё полчаса!
Старик Жако отрицательно покачал головой:
— У всех есть своё самолюбие, дитя моё! Нас всегда давил курьерский поезд, — зачем же ложиться под какой-то пассажирский, когда есть курьерский! Из вагонов первого класса, — ты только подумай! Да курьерский и лучше. Курьерский пролетает по руке стрелой, а пассажирский, — жди там, пока протащится! Курьерский — одна прелесть! Коротко и скоро. Ты не успеешь опомниться, — чик, и готово! Как ноготь обстричь. Идём, Жанна, идём!
— Ой-ой-ой! — вопила Жанна. — Хоть пьяною меня напойте!
Но старики расхохотались:
— Ах, молодость, молодость! Да ведь если от тебя будет пахнуть абсентом, это уж будет собственная неосторожность!