бонент оказался недоступен — очевидно, мобильник жены теперь был разряжен или выключен.
— Тут сеть нестабильная, то ловит, то нет, то еще какие глюки… Пригород все же, — извиняющимся тоном сказал Иван и с набранными шприцами в руках удалился вглубь дома чуть нетвердой походкой.
Для человека, которого любимая женщина просит убить ее так же часто, как младенец просит есть, он хорошо держался.
Крики вскоре после его ухода стихли, повисла тяжелая тишина. Андрей слушал ее, вдыхал приторный запах лекарств и смотрел на черный экран мобильника. Страх совершить непоправимую ошибку липким комом лежал в желудке — но Андрей всю жизнь верил в то, что нельзя принимать решения, руководствуясь страхом. Тем более, когда приходится выбирать из двух зол.
Он подумал про сына.
Если Данька узнает, что за их с матерью благополучие отец расплатился чужой жизнью, оставил друга в беде — что он скажет?
Если бы сам он знал своего отца — то что бы подумал, узнав такое? Смог бы дальше уважать?
Андрей криво усмехнулся.
К счастью или к сожалению, но благодаря тете Вале, которая очень старалась стать ему хорошей матерью, он вырос идеалистом. И не хотел бы воспитать из Даниила Прохорова того, кто ценит безопасность превыше всего. Пусть даже безопасность не только свою, но и, возможно — только возможно! — близких. «Как бы чего не вышло» — от таких рассуждений за версту несло гнилью. Иван надеялся на его помощь, и он должен был помочь.
— Я согласен, — сказал Андрей, как только Иван вернулся на кухню. — Где будем шаманить?
Тот, что в темноте оказался прав: день встречи настал.
— В подвале все нужное есть… Да оставь, там не ловит, только зарядку посадишь, — махнул рукой Иван, когда Андрей потянулся за мобильником. — Андрюха, не знаю, как тебя благодарить… — На осунувшемся лице застыла кривая, неловкая улыбка.
— Вот и не благодари, — отрезал Андрей. — Веди давай!
***
В подвале пол оказался выстлан досками: чтобы как в бараке когда-то. Но с потолка светила электрическая лампочка, а свечи были не из дешевого парафина: настоящие, восковые, ручной работы.
Час Иван рисовал на полу схему; бутылка португальского портвейна, которую он выпил за этот час, стоила десять стипендий.
— Видели бы мы эту картину двадцать лет назад… — пробормотал Андрей. — А видели бы — что с того?
Счастье приходило и уходило по воле слепого случая. Предел человеческих сил и удачи был ближе, чем хотелось бы думать. Одно лишь утешало: человек на то и назывался человеком, что через любой предел на полшага, но мог переступить; пойти против страха, против инстинкта, против самого себя.
Тварь из темноты Иван называл Шептарем, Андрей старался никак не называть: то, что не имело имени, как будто не существовало.
Иван проверил схему, положил в ее центр маленький черный камень и зажег свечи. Несмотря на все выпитое, сейчас он выглядел трезвым, как стеклышко.
— Ты уверен? — спросил он последний раз перед тем, как произнести заклятье.
— Уверен был капитан Титаника. — Андрей выключил свет и встал рядом с другом.
Вместе, как двадцать лет назад, они произнесли ненормальные, ломающие язык слова.
Но ничего не произошло.
— Вот так номер… Как думаешь, почему не сработало? — Андрей посмотрел на Ивана. О такой возможности они даже и не думали. Хотя сколько лет Андрей убеждал себя, что это все аномалия, ерунда, галлюцинации…
— Не знаю, — растерянно сказал Иван. — Давай еще раз все проверим.
Он подошел к лестнице наверх, щелкнул выключателем раз, другой — но свет не зажегся.
А потом темнота засмеялась.
***
Лена вжалась в кресло, глядя на аритмично подергивающуюся занавеску над закрытой форточкой.
Четыре часа прошло с тех пор, как свекровь и «батюшка» взяли их с Данькой в заложники. За это время они успели пообедать пельменями, попить чаю и как-то свыкнуться с происходящим, только свет Петр Ефимович зажигать не велел — сидели в темноте. Это было неуютно, однако тоже терпимо…
Пока темнота не зашлась зловещим трескучим смехом, как в фильме ужасов.
Через несколько секунд смех стих, но произведенный им эффект — остался.
Трясущийся Петр Ефимович крепко сжимал пистолет, тетя Валя с валидолом под языком металась по квартире, бормоча молитвы и разбрызгивая воду.
Потом вдруг со звоном сорвалась со стены железная сувенирная тарелка.
Потом зашевелилась занавеска.
Свекровь больше не выглядела сумасшедшей, а Петр Ефимович с его пистолетом больше не казался опасным, зато раздражал своей очевидной беспомощностью и бесполезностью. Что-то пошло не по его сценарию — и толку с него теперь было как с козла молока…
Лене едва удавалось совладать с собой, чтобы не броситься из квартиры прочь, рискуя получить от перетрусившего и психующего «батюшки» пулю. Только Данька испуг показывал разве что для виду, и заставить его тихо сидеть рядом было невозможно. Происходящее словно казалось ему занимательным представлением, чередой забавных совпадений, дополненных игрой воображения.
Наверняка так же казалось его отцу, подумала Лена, когда тот… вызвал к жизни нечто. Оба умели не зацикливаться на неприятных мыслях.
Свекровь опрыскивала и крестила занавеску.
Лена отхлебнула остывшего чая. Полшага отделяло ее от истерики — но она была намерена оставаться на месте.
Заварка из-за оставленного в чашке пакетика была слишком крепкой и горчила.
— Выкладывай, что знаешь! — Лена обратилась к трясущемуся «батюшке». — Или все еще беспокоишься за мой здоровый сон?
— Ваш муж… и его друг… они должны были завершить договор, вот и все. — Петр Ефимович посмотрел на нее круглыми от страха глазами. — Пока точка не поставлена, нельзя начать новый. Опасно было пытаться подтолкнуть их, поэтому мы просто следили… Но недавно нам объявили, что не будет другого шанса… Я тут должен был сделать фото, чтоб им показали, если вдруг раздумают. Но договор никого из вас здесь не касается… Я не понимаю… Повелитель-заступник, сохрани-помилуй…
— Кто объявил? Кому «вам»? — продолжала спрашивать Лена. Но Петр Ефимович, бормоча молитвы, больше не обращал на нее внимания.
Лена заставила себя допить чай: где-то в прошлой жизни, где не было демонов и сектантов с пистолетами, она слышала, что в крепкой заварке много кофеина, — а значит, и ясности мысли. Тесная квартирка, беспорядок в которой раньше казался уютным, теперь полнилась жуткими тенями. Лена дала себе слово завтра убраться. Если доживет до завтра.
Некоторое время ничего не происходило, и заскучавший Данька стал требовательно дергать тетю Валю за рукав:
— Ба, а что будет, если этой твоей волшебной водички попить?
— Не балуй! — строго пригрозила свекровь. — А ну сядь.
Он послушался; но тут в прихожей завыло.
Данька вскочил и с криком — «Собака забежала! Пойду посмотрю!» — промчался мимо Петра Ефимовича, увернувшись от его рук, и скрылся в темноте коридора. В комнату проникал свет фонарей с улицы, но там было совсем темно.
Свекровь, охнув, осела на тахту. Петр Ефимович смачно выматерился, вскочил — «Эй, пацан!» — и замер в дверном проеме, не решаясь двинуться на звук.
— Даня! — Лена оттолкнула горе-«батюшку» и бросилась за сыном в коридор.
Она считала себя плохой матерью: вечно занятая, невнимательная, нехозяйственная, строгая и требовательная тетка — вместо улыбчивой толстушки, которая печет вкусные плюшки и вяжет теплые носки. Но она любила сына.
— Даня, ты где?! — в прихожую Лена вошла ощупью. Ответа не было: только леденящий душу вой несся откуда-то с антресолей. Но затем глаза чуть привыкли к темноте — и она разглядела мальчишку, прижимавшего указательный палец к губам, а свободной рукой обшаривавшего карманы куртки Петра Ефимовича.
— Ма, надо мобилку забрать, чтоб позвонить папе, — быстро зашептал он. — А тебя я тоже напугал, что ли? Ты разве не помнишь? Эти штуки мы вместе на Хэллоуин делали, с лесками и радиоуправлением… Круто вышло, да?
— Лучше, чем в кино! — соврала Лена, потому что была плохой матерью и просидела весь Хэллоуин в наушниках. — Забей на мобилку. Погнали отсюда, Спилберг!
Она осторожно — «не скрипни хоть раз в жизни!» — открыла входную дверь, затем так же осторожно притворила ее за собой, схватила сына в охапку и бросилась бежать вниз по лестнице.
К недоумевающим, но гостеприимным соседям — и к телефону.
Первым делом Лена набрала мужу, Андрей не отвечал. Она попробовала еще раз. Длинные гудки шли один за другим: девять, десять, одиннадцать…
Когда на другом конце наконец подняли трубку и незнакомый надтреснутый голос слабо сказал: «Я слушаю» — самообладание окончательно оставило ее, и она суматошно затараторила: «Кто вы? Позовите Андрея! Он в беде, за ним выехали вооруженные люди… Пожалуйста, помогите!»
***
В подвале было градусов десять, но Андрей обливался холодным потом. По правую руку клубилась по углам и растекалась лужицами на полу темнота; в те мгновения, когда ее очертания становились четче, ему очень хотелось закрыть глаза. Он бы, возможно, так и сделал, но по левую руку стояли два подонка с «Сайгой». Одной на двоих, но большего и не требовалось. У Ивана если и хранилось дома оружие, то где-то в сейфе, а здесь он мог разве что кинуть в незваных гостей мелком.
Колоритного вида бородачи в кожаных куртках поверх ряс появились почти сразу после того, как Тот, кто в темноте заговорил: просто вошли в дверь и, держа хозяина под прицелом, спустились по лестнице.
— Зрители… Я люблю, когда много зрителей, — шелестела темнота и смеялась.
— Делайте уже, что собирались! — Старший из двоих заметно нервничал.
— Мы вам нужны. А нам нужны гарантии безопасности наших семей, — уже в третий раз повторил Иван, в котором проснулся бизнесмен-переговорщик. — Мне нет смысла лечить жену, раз через пять минут вы ее застрелите как свидетеля. Если вы не дураки, то так и поступите. А вы не дураки, но и я не дурак.