Ледяная игла вонзилась Ольге в живот, она выключила газ под кастрюлей с кипевшим борщом. Выходит, мать от нее поехала не домой, а забрала внука?! Мобильник надрывался голосом супруга, его офис у черта на куличках. Не успеет.
— Я перезвоню, Дим! — бросила Ольга, переоделась наскоро, схватила ключи и побежала к машине…
Купаться — так здоровски! Горячая вода с огромной пенной шапкой, бабушка рисует собачку на запотевшем зеркале. Распаренные ласковые руки щекочут, и Петенька смеется, кидая в бабушку клочок пены.
Ай! Бабушкины пальцы вдруг больно сдавили плечи, оставляя на них красные полосы, и погрузили Петеньку с головой. Грудь мальчика разбухла, сердце колотилось громче барабана, с которым толстый Санька вчера вышел гулять. В нестерпимой муке Петенька открыл рот, и горячая мыльная влага, ласковая всего секунду назад, проникла в легкие, убивая.
Детский крик пузырился на поверхности, Петенька вытянул руки, пытаясь оттолкнуть, отбросить прочь бабушку, вдруг ставшую такой страшной, ее растрепанные волосы качались подобно водорослям.
Внезапно хватка ослабла, Петеньку вытащили из ванны, он кашлял, тер глазенки и плакал, обнимая маму. На полу, рядом с разбитым кувшином, грузно валялась бабушка. Из-под ее головы тек тонкий красный ручеек…
***
— Вам хочется спать? — в свете дневной лампы лицо доктора кажется обсыпанным мукой.
— Да… — губы пожилой женщины, лежащей на кушетке с перебинтованной головой, едва шевелятся.
— Как вас зовут? — доктор нажал кнопку диктофона.
— Мария Антоновна… — голос пациентки звучит не громче компрессора в аквариуме, стоящем в углу кабинета.
— Вы спите?
— Да… — зрачки под закрытыми веками задвигались.
— Как ваше имя?
— Маша…
— Сколько тебе лет, Маша? — доктор привстал с кресла.
— Семь…
— С кем ты живешь? — голос доктора родной и мягкий, Маша знакома с ним тысячу лет.
— С родителями и братиком… — Маше тепло и уютно в плюшевой тьме, она поведает все этому голосу.
— Как зовут братика?
— Коля… — губы Маши тронула улыбка.
— Что с вами случилось, Маша? На самом деле?
— А-ааа! — во тьме загорелись два зеленых огонька, совсем рядом послышалось утробное рычание, запахло псиной. — Не надо, пожалуйста!
— Ты спишь, Маша! — тьму прочертила бесшумная молния. — Ты спишь?
— Да… — снова темно и тепло, как под одеялом прохладной летней ночью в гостях у бабушки.
— Что тебе снится?
— Камышевский. Володя. — Что-то заелозило снаружи, но бабушкино одеяло надежно хранит Машу. — Мы играем в войну. Галина Федоровна устроила нам игру. Мы обороняем старую клинику, только это не клиника, а Брестская крепость. Правда, правда! — Голос молчит, но он здесь, он рядом, свернулся клубком, словно большой добрый кот. — Мы идем с Володей к пулемету. Володю ранили в ногу, он смешно хромает и похож на собачку в своей черной футболке с серыми буквами. Нет, нет… туда нельзя, я не хочу! — Под одеяло проник сквозняк. — Он тащит меня на второй этаж. Шепчет на ухо. Его губы горячие. Его пальцы… Нет! Он говорит, что никому не расскажет, что хочет лишь посмотреть. Он трогает меня… — Сквозняк усилился, превратившись в снежный буран, поглощающий все живое, все голоса, всех котов, всех девочек.
— Ты спишь, Маша! Ты спишь?
— Да… — вокруг снова уютный плюш.
— Где Коля?
— Все мальчишки плохие, все гадкие! — Маша закрыла лицо ладошками.
— Что с ним случилось? — голос настойчив.
— Они все гадкие, все! — Маша скинула одеяло, она не боится тьмы, не боится бурана, она сама тьма и буран. — Я спасла брата от гадости, спасла, пока еще было можно, пока он не вырос! Коля не хотел ехать, он боялся папы, тогда я придумала котенка, он трусил, а я сказала, что брошу его там, если он не пойдет со мной наверх!
— Ты спишь, Маша! — голос наполнял каждую клеточку, подчинял себе воспаленный разум. — Ты спишь?
— Да… — ей приснилось нечто жуткое, но голос прогнал кошмар из памяти, остался только плюш и одеяло.
— Сейчас ты проснешься.
Мария Антоновна заворочалась на кушетке…
***
— Здравствуйте, Ольга! — доктор улыбнулся.
Она вошла и осмотрелась. Кабинет смахивал на люкс в шикарной гостинице.
— Садитесь, — вежливый кивок на кожаное кресло.
Ольга присела на краешек, точно попала в лепрозорий.
— Как мама? — вопрос прозвучал буднично.
— Острая стадия скоро пройдет, и вы сможете навестить ее.
— Да, конечно, — снова штампованная фраза.
— А как дела у Петра? — поинтересовался доктор.
— Спасибо, кошмары почти не мучают. — Ольга закрыла глаза.
Сколько подобных историй слышали эти стены? Может ли быть здоровым психиатр? А патологоанатом?
— Простите?.. — задумавшись, она не расслышала фразу.
— Я говорю, вам повезло, — повторил доктор.
— Наверное… — в голосе Ольги усталость перегоревшей лампочки. — Все эти годы она врала мне. Я заезжала в наш старый двор — мы переехали, когда я была маленькой — так вот… — Ольга запнулась, как ребенок, ругнувшийся в присутствии взрослого. — Мамин брат погиб оттого, что упал с большой высоты. Собаки, наверное, пришли позже… про них никто не помнит.
— Ваша мама искренне верила во все, что говорила.
— Да, но… пес… — Ольга помедлила. — Неужели окрас совпал? Ведь так не бывает.
— Не было никаких собак. — Доктор постучал указательным пальцем по лбу. — И котенка тоже. Это форма самозащиты. Если бы щенок, которого вы завели, оказался рыжим, одежда мальчика была бы иной. Фобия вытеснила и пережитое, и содеянное, а щенок стал катализатором.
— В голове не укладывается. Там были взрослые, Галина Федоровна…
— Сколько детей пошло играть? Целый двор: десять, а, может, и двадцать человек. Ваша мама могла просто вести себя тише остальных, и учительница списала все на обычную усталость. А потом подсознание вытеснило случившееся.
— Да, — кивнула Ольга. — Сколько помню, мама всегда не любила собак. Не боялась, а именно не любила. До агрессии. Не думала, что такое бывает. Сыну, вот, решили подарить…
— Наш мозг по-прежнему самая большая загадка. — Доктор включил электрический чайник и положил в чашки яркие пакетики. — Все могло сложиться иначе, родись у вас девочка. Но не вините себя. Кто знает, когда и как проявилась бы ее детская травма снова. Кстати, а ваш отец, где он сейчас? — доктор протянул Ольге чашку, пахнущую жасмином.
— Он погиб. — Вместе с этими словами к женщине пришло понимание, опустошающее, как чумной мор. — Несчастный случай. Дома. — Она поставила чашку на столик.
Доктор посмотрел пристально и ничего не ответил.
Александр ЛебедевПризраки тоже врут
Серые, сотканные из хлопьев пепла пальчики сжали ладонь Фрица, и он ощутил, как по его кровеносным сосудам потекла щемящая пустота. Вкрадчивый шепот острыми коготками впился в разум, выцарапывая короткие слова на кружеве сознания. Леетш в ужасе отшатнулся, забыв про дисциплину. Но наваждение не исчезало. Напротив, медленно вытекая из аморфного облака, пепел продолжал дорисовывать к руке хрупкое, пронизанное солнечными лучами тело, но Леетш видел только преисполненные пустоты широко раскрытые глаза, заглядывающие ему в душу.
— Теперь вам ясна вся важность возложенной на вас миссии, Фриц? — спросил серьезно Раттенхубер.
Со сверхъестественной учтивостью он протягивал стакан, полный ароматного коньяка, Леетшу, дрожащей рукой прикрывшего за собой дверь главного кабинета рейха. Осушив бокал, оберштурмфюрер кивнул, щелкнул каблуками, вскидывая руку, и направился к выходу, с облегчением ощущая, как под действием алкоголя затягиваются глубокие царапины в его мозгу.
— Серьезно? — майор Бец поднял свой единственный, но от того не менее удивленный глаз на заляпанный грязью синий мундир следователя крипо, вытянувшегося перед ним по струнке. Глаз опустился и снова пробежал по тексту, плотно набранному на официальном бланке Имперской службы безопасности. Минуту он разглядывал подпись и личную печать группенфюрера и, пожав плечами, вернул документы следователю.
— Почему в грязи? — поинтересовался майор, толком не понимая, раздражаться ему или радушно принять необычного гостя из Берлина.
— Воздушный налет, — объяснил Леетш, смущенно краснея. — Пришлось укрываться в придорожной канаве.
— И как вы объясните ваш приезд? — меланхолично возмутился Бец. — Мы ждем приказ об эвакуации уже полгода. Русские рвутся к Берлину, но вместо укрепления обороны столицы рейха нам сначала шлют подкрепление, половина которого тонет в ледяных водах Балтийского моря, а теперь еще и ищейку РСХА. Решили, что в ряды нашей «дивизии клинков» затесались коммунисты и евреи? Отличный способ поднять боевой дух моим солдатам в преддверии решающей битвы с «Иванами» — начать выискивать среди них предателей…
Леетш на мгновение закрыл глаза, пытаясь заглушить боль от царапающего шепота, с удвоенной силой зазвучавшего в его голове, и вежливым, но твердым тоном прервал майора:
— Я занимаюсь расследованием уголовного преступления, господин майор. Мне нет дела до национальности и политических взглядов ваших солдат. Один из них изнасиловал и убил девушку. Моя задача найти его, задержать и доставить для справедливого суда в Берлин.
— Серьезно? — глаз майора Беца выражал куда больше удивления, чем было доступно человеку с полным комплектом органов зрения. — Вы, рискуя жизнью, проделали долгий путь в наши курляндские болота, пережили воздушный налет, и все ради того, чтобы найти и покарать преступника, который и так обречен самим своим присутствием здесь? Чем виселица Плетцензее лучше русской пули?
— Смерть в бою — слишком почетная для человека, совершившего такое преступление, — ответил Леетш. — Вы же, господин майор, недооцениваете общую ситуацию. Наш Рейх твердо стоит на ногах. Все его институты исправно работают, и мое прибытие сюда говорит лишь о том, что каждый член нашего общества четко выполняет свою функцию, и вы сражаетесь в этих болотах не за агонизирующего колосса, а за крепко стоящее на ногах и заботящееся о своем народе отечество. И пока жив хоть один верный своему долгу немец, германское правосудие будут эффективно действовать в любой точке великого рейха. Нет причин удивляться моему приезду.