В комнате сидели трое. В высоком кожаном кресле с резными подлокотниками устроился хозяин дома — немолодой мужчина, на чьем хмуром усталом лице читалось явное недовольство. Старик пытался усилием воли сдерживать дрожь в руках, но пальцы не слушались. Тогда он крепко обхватил деревяшки, стараясь не выдавать волнения.
Рядом стояли его личный помощник и рослый атлетичный охранник, время от времени слушающий что-то в наушнике. Напротив, закинув ноги на стол из красного дерева, расположился партнер сэра Генри — «Второй после бога», как называли его в Комитете, — Ричард Оффенбах.
— Снова он? — старик поморщился.
— К сожалению, он в очередной раз рушит наши планы, — ответил помощник, — снова. Срыв покушения на президента Эквадора, перехват трафика из Колумбии, несколько неудавшихся взрывов в Афганистане. И всюду он. Теперь добрался до Европы.
Старик с трудом привстал, и его тут же подхватил под руку охранник.
— Нужно найти способ поймать или прикончить эту тварь. Уверен, что существует метод.
— Генри… — обратился к нему коллега, — я бы не был в этом столь уверен. Если он тот, о ком я думаю, мы вряд ли в силах его даже удержать взаперти.
— Дик, я слишком стар, чтобы сомневаться, и слишком опытен, чтобы оставить все как есть. Позвони Кецаву. Он в таких делах лучше нашего разбирается. Если мы оба думаем о чем-то в равной степени нестандартном.
— Я свяжусь с израильским крылом организации. Пусть пришлют своих ребят. Им не привыкать решать проблемы такого рода, — ответил Оффенбах.
Сэр Генри встал и подошел к проигрывателю, стоящему на красивом деревянном комоде. Перебрал несколько пластинок и вытянул совсем старую, в пожелтевшем конверте.
— Генри, ты постоянно слушаешь Колтрейна. Может быть, сделаешь мне одолжение и поставишь что-то другое? — спросил Оффенбах.
— Скоро я отправлюсь на тот свет, и это все останется тебе, Дик. Так что потерпи немного мои слабости. Эта музыка напоминает мне о том, кем я был. Иногда важно об этом помнить, чтобы чувствовать значимость всего, что сделал. Уж прости, дружище, я иногда бываю сентиментален.
Захват
Спецотряд, направленный израильскими коллегами, мало напоминал классическую группу захвата. Вместо привычного огнестрела — ружья с дротиками и специфические атрибуты. На одежде — письмена на мертвом языке. Даже сетка, выбрасываемая по принципу гарпуна, пропитана особым зельем. Плюс парочка козырей на случай, если план «А» провалится.
К приходу «гостя» готовились хорошо, и «гость» решил не подводить ребят, которым заплатили за поимку.
Шут стоял рядом с дорогой, по которой уже вот-вот должен был проехать правительственный кортеж. Рядом в траве что-то зашуршало. Он посмотрел под ноги. Старый пепельно-серый кот с рваным ухом таращил на него желтые глазищи.
— Ловушка? Знаю, дружище. Но ведь так даже интереснее.
Он погладил кота, на миг исчез — и тут же вернулся с куском домашней колбасы.
— Держи, проживи этот день лучше меня.
Животное потерлось о широкую клоунскую штанину, схватило еду и унеслось куда-то вдаль.
Шут запрокинул голову и запел. Он пел про ревущий шторм, рвущиеся паруса, храбрых моряков, что смело вышли навстречу стихии, зная, что рискуют жизнями.
Сначала подул легкий ветерок. Спустя пару минут он усилился, медленно превращаясь в шквал. Небо затягивалось серо-черными облаками. Пошел дождь.
Шут смотрел, как намокает его изящный красно-белый костюм, вышитый золотыми нитями, и улыбался. До момента истины оставалось несколько минут.
На мокрую мостовую упала снежинка. Спецназовец на мгновение отвлекся: рановато для снега в эту пору.
— Вечер добрый, господа.
Шут очутился прямо перед отрядом, склонил голову, снимая колпак в знак приветствия.
Три дротика и сеть вылетели в одном направлении. Шут не двинулся с места, приняв «приветствие». Его тело, словно губка, впитало все, что прилетело. Тут же рядом с красными шутовскими сапогами упала маленькая монетка.
— А вот это уже интереснее, — прошептал паяц и замер.
Командир группы дал сигнал остальным:
— Пакуем его. Только осторожно.
Шут стоял неподвижно. Он все еще видел, слышал, мог говорить, но тело перестало слушаться. Ему казалось, что в руки и ноги вставили спицы, а голова превратилась в большой глиняный котелок.
Бог весть откуда рядом появился тот самый блохастый бродяга с ободранным в боях ухом. Шут зашептал:
— Привет, привет, дружище кот!
Шута ведут на эшафот!
Повесят там его с утра.
Все потому, что жизнь — игра!
Беги скорей, дружище кот!
Зови, зови честной народ!
— Заткнись! — крикнул командир отряда.
Один из спецназовцев попытался отпихнуть назойливое животное сапогом. Только носок обуви не встретил никакого сопротивления. Кошачий силуэт потек, словно на длинной выдержке фотоаппарата, а затем и вовсе рассеялся в воздухе.
На мгновение шут засомневался в сделанном выборе. Всего одно слово, и его тело превратится в колоду карт, песок или пепел. Но он остался. Молча позволил внести себя в машину с тонированными стеклами.
***
Сэр Генри и Дик Оффенбах пили чай, а за надежно защищенными окнами бушевал осенний ливень. Камин потрескивал, и мелкие кусочки угольков с легким стуком ударялись в огнеупорное стекло.
— Я вижу, ты любишь играть на нервах, — сэр Генри с трудом сдерживал гнев. Ему сейчас больше всего хотелось прикончить улыбчивого собеседника.
Пленник, удерживаемый цепями и печатями, пошевелил пальцами рук. Понимая, что высвободиться без перемещения не сможет, он с тоской вздохнул и ответил:
— Вообще, я люблю туман, кошек и «Нутеллу». И совсем не люблю убийства.
За окном прогремел гром, в комнате запахло озоном. Мимо охранника пронеслась серой молнией тень. Он выхватил пистолет из кобуры и замер.
У ног шута свернулся дымчато-серый кот. Как он мог сюда пробраться, если окна и двери надежно закрыты и даже в вентиляции стоят датчики движения?
— Шутить вздумал? Сучий сын, да я тебя на ноль поделю! — не сдержал эмоций директор Комитета.
— Я и есть ноль, — ответил шут и вновь улыбнулся.
Из его рукава выпала на пол карта. Охранник, стоящий рядом с сэром Генри, нагнулся и поднял ее. Кот зашипел на незнакомца, выгибая спину.
— Что там, Джеффри? — спросил старик.
— Кажется, это Таро, сэр. Здесь написано «The Fool».
— Дай мне ее.
Сэр Генри протянул дрожащую руку. Но стоило ему лишь коснуться этого кусочка изящно оформленной бумаги, как сознание рухнуло в пустоту, и мгновение спустя он оказался в месте, о котором ему всякий раз напоминала старая поцарапанная пластинка.
Нью-Йорк, 1959 год
Генри стоял под маленьким навесом бакалейной лавки. Мимо проходили люди, не замечающие мальчишки. Один, полный и надменный, вел на поводке пса. Парнишка вжался в стену, а собака оскалила зубастую пасть и зарычала.
— Сэр, смотрите за своим псом!
Голос принадлежал высокому мужчине в старомодной шляпе. Он подмигнул Генри.
— Привет, друг. Чего мокнешь? Хочешь, угощу тебя вкусным чаем и свежей сдобной булкой?
Мальчик испуганно посмотрел в глаза незнакомца и отрицательно мотнул головой.
— Не бойся. Вот, прямо напротив — мое любимое кафе. Там много людей, безопасно, а главное — тепло и сухо.
Внутри вкусно пахло выпечкой, а часть помещения занимала импровизированная сцена. На ней стоял молодой чернокожий мужчина, играющий на саксофоне. Незнакомец помахал ему рукой, и тот подмигнул в ответ.
— Это божественный Джон Колтрейн. Лучший сопрано-саксофонист поколения. Нравится музыка?
Парнишка кивнул и восторженно уставился на музыканта, виртуозно играющего одну из лучших своих композиций.
— Хочешь познакомлю? Он и тебя научит.
Когда джазмен отыграл программу, мужчина подал Генри руку и подвел его к сцене.
— Привет, дружище, — обратился он к саксофонисту, — это мой юный приятель, и он очень хочет стать твоим учеником. Будет помогать, чем сможет, выполнять мелкие поручения. Сделаешь это для меня?
— Хорошо, Алеф, — улыбчивый музыкант нагнулся к мальчику. — Привет, парень. Я Джон, но ты можешь называть меня просто Трейн. Хочешь научиться играть на этой штуковине?
В этот момент Генри растерялся и немного испугался. Он стоял, смотрел то на улыбающегося чернокожего парня, то на свое отражение на блестящей поверхности саксофона.
— Так что? Остаешься? — подмигнул ему музыкант.
Сердце бешено колотилось, на глаза наворачивались слезы. Нет, это все ему просто снится. Не бывает так. Ведь он сирота, коих полон город. С чего бы вдруг этим двум джентльменам ему помогать?
Мальчишка резко сорвался с места и выскочил из кафе, едва не сбив с ног даму, собиравшуюся войти.
***
Сэр Генри вынырнул из воспоминаний и уронил карту. Сейчас он вновь стоял в комнате с камином. Сквозь нарисованную маску на лице шута проступили знакомые черты.
— Ты убежал от своей мечты, потому и несчастен. Потому пытаешься заполнить дыру в своем сердце, брат Тав. Я мог лишь направить тебя, но не заставить, — прошептал пленник.
Старик едва не рухнул на пол, но охранник успел подхватить его.
— Не может… Этого не может быть.
Сэр Генри схватился за сердце.
— Может, брат, — ответил шут.
— Зачем ты все это сделал? Почему всю жизнь пытаешься мне мешать?! Кто ты, черт тебя дери!
— И вышли четверо братьев из дома Малкут. Первым шел Куф, за ним — Реш и Шин. Тав1 вышел последним, обещав догнать их, когда исполнит свою мечту. Ибо с именем его всякое дело завершается, и всякая история обретает финал. Я пытался тебе помочь. Правда пытался. Все уже в сборе, только ты застрял здесь, а я жду, когда ты вернешься в отчий дом. Я пришел первым, и я уведу тебя отсюда, если сам того захочешь. Ты не помнишь. При рождении тебя назвали Октав. Октав Годар. Твои родители в этом мире — французские эмигранты. Они умерли, когда тебе было два года. Потом ты оказался на улице, и люди, что приютили тебя, дали новое имя.