Вот раз она после школы положила портфель на стол и вышла на кухню. Я подумал:
«Видать, сегодня день тихий, бестрофейный!»
Как вдруг из портфеля высунулась змеиная голова!
Я испугался: вот как заработался — всякая гадость мерещится!
Давай моргать изо всех сил — видение не проходит. Давай глаза протирать — не проходит!
А змея черная, глянцевитая, на голове красные полоски, будто очки. Значит — очковая!
Хочу встать — не могу! Хочу шевельнуться — не могу! Значит — это удав или питон!
А змея выбирается потихоньку из портфеля, и все кольцами, кольцами…
Тут, на счастье, жена вернулась.
— Что с тобой, почему такой бледный?
Я шепчу:
— Таня… очковая… питон… удав…
— Что ты? Где? — Она засмеялась. — Это я у Шустикова ужа отняла на уроке, забыла вернуть!
Я рассердился:
— Отнеси сейчас же!
— Куда же я пойду? Школа закрыта!
А змея ползает по моим конторским книгам, будто так и надо.
— Ну, выбрось его!
— Как же я его выброшу — надо Шустикову отдать!
А змея чернильницу опрокинула, залила все бумажки на столе.
— Убери его, или я не знаю что!
— Завтра!
— Сегодня!
— Завтра!
Стали мы с женой потихоньку ругаться. Вдруг — стук. Входит мальчик. Светленький, голубоглазый, за спиной — сумка. Стал в дверях и заговорил неразборчиво:
— Татьяна Ивановна, вы… я… у меня…
— Шустиков?! — удивилась жена. — Откуда ты взялся?
Я оглянулся. Так вот он каков, злодей Шустиков!
— А я, Татьяна Ивановна, в канцелярии адрес взял… Ведь вы, Татьяна Ивановна, ужа взяли, а его кормить надо. Вот я и принес…
Он вынул из сумки отвратительную пупырчатую лягушку. Уж потянулся к ней, заиграл страшным раздвоенным языком.
Я не выдержал:
— Возьми своих гадов и убирайся! Впрочем, постой! Окажи, за что ты жену мою мучишь?
Шустиков опустил голову:
— А я люблю придумывать разное… изобретать… и всяких зверей. А стану показывать ребятам, Татьяна Ивановна ругается, отнимает…
Тут меня осенило:
— Скажи, злодей, что ты любишь больше всего на свете?
— Больше всего на свете, — ответил Шустиков, — я люблю авиацию. Чтоб самолеты. И парашюты тоже!
— Видишь, как у нас нехорошо выходит, — сказал я: — ты мешаешь своей учительнице, а твоя учительница — моя жена, она приходит расстроенная, и это мешает мне. А ведь я инженер по авиации, я строю самолеты для нашей страны. Мне надо, чтобы тишина, чтобы ни ошибочки! Сейчас я как раз работаю над новым истребителем…
— Истребителем? — Шустиков посмотрел на меня во все глаза. — А какой он будет?
— Мммм… такой, особенный… Сверхскоростной. Весь в этих… в пропеллерах. Кругом — пушки. Как взовьется в стратосферу, как помчится, — только его и видели!
Шустиков, потрясенный, забрал своих гадов и ушел. Через несколько дней я вспомнил:
— Таня, что это трофеев не видать?
— Нету! — весело сказала жена. — Кончились трофеи. Впрочем, один вот есть!
Она подала мне письмо. Я стал читать:
«Товарищ самолетный инженер, я сейчас делаю авиамодель типа утки, фюзеляжную, с пропеллером-трилистником. Можно мне прийти к вам посоветоваться насчет габарита и хвостового оперения? Ученик пятого класса вашей жены А. Шустиков».
Я растерялся. Кто такие «габарит» и «трилистник»? Что значит «хвостовое оперение»? При чем тут «утка»?
— Таня, скажи ему, что я занят, заболел, уехал умер…
— Поделом тебе! — засмеялась жена, — Вперед не обманывай!
Ах, злодей, злодей! Теперь сижу, изучаю летное дело: а вдруг мы с ним встретимся в тихом переулке!
ПИСАТЕЛЬ
Про Лешу Беленького написали в стенгазете. Так ему и надо! Он и Лиде Шишмаревой нагрубил ни за что, ни про что!
Она просто пришла в класс с новостью: будто она в учительской слыхала, будто Мария Ивановна говорила Клавдии Сергеевне, будто «немка» передавала Мирону Петровичу, будто директор намекал насчет того, что в школу приедет…
Лида встала на учительский стул:
— Угадайте, кто!
— Ну, кто? — зашумел класс, — Ну, из газеты кто-нибудь!
— Нет!
— Ну, новая по географии!
— Нет!
— Ну…
— Говори, кто? — закричал Леша Беленький и грубо дернул Шишмареву за галстук.
— Иди ты! — отмахнулась от него Лида. — К нам в школу приедет настоящий… живой…
Она соскочила со стула, подошла к доске и застучала мелом.
И все прочитали:
ПИСАТЕЛЬ
— Какой писатель?
— Неизвестно, какой! Настоящий!
— Очень им нужно по школам разъезжать! — сказал Женя Эратов. — Что они, инспектора, что ли?
— Вроде! — сказал Сашка Лебедев. — В двадцать пятую приезжал один… тоже живой… ва-ажный такой!
— Неужели они все равно как мы, такие же? — сказала Кланя Сапожок.
А Леша пристал к Лиде:
— Шишма, признавайся, загнула насчет писателя!
— Нет- да! — звонко ответила Лида. — И пускать будут только отличников. А таких грубиянов, как Лешка, не будут, не будут!
— Врешь! Врешь! — завопил Лешка.
А оказалось — правда. Через день на школьной двери уже висел плакат:
— Ага, все учащиеся! — обрадовался Леша и опять пристал к Лиде:-Что, насочинила насчет отличников?
А другу своему, Женьке Эратову, Леша сказал:
— А вдруг он меня вызовет к доске, что тогда будет?
Лида засмеялась:
— Он с тобой и говорить не станет, с таким…
— А ты не мешайся в чужой разговор! С ним я, небось, по-другому буду говорить.
Он отвел Женьку в сторону:
— Охота была тебе с ней водиться!
— С кем это?
— Ну, с Шишмой! Заступаешься за нее! Все они плаксы. Из них и писатели не выходят, и ничего…
— А из тебя выйдет? — усмехнулся Женя. — Она лучше тебя в тысячу раз!
Леша обиделся и замолчал. На уроках он сидел плохо и все думал о писателе. Потому что писатели, верно, не такие, как все, а особенные.
Он готовился к встрече. И вся школа готовилась. Женя Эратов нарисовал приветственный лозунг. Редколлегия издала экстренный номер школьного журнала «Наш маяк». В зале на полочке выстроились книжки писателя. Искали его портрет — нигде не нашли!
К вечеру в школе стало людно. Пришли и ребята, и родители, и так кое-кто — всем интересно поглядеть на живого писателя.
Тетя Даша в раздевалке едва управлялась принимать пальто. Леша, нарядный, приглаженный, кричал на всех:
— В очередь! В очередь!
А сам норовил без очереди. Его не пускали. Он злился: писатель уже, наверное, там, наверху.
До тети Даши осталось еще человек десять. И вдруг одна из мамаш, неизвестно даже чья, стала пробираться к вешалке. Лешка закричал:
— Куда! Не видите — очередь?!
Женщина оглянулась. Серые внимательные глаза посмотрели на Лешу. Но Леше было не до глаз.
— Можете постоять. Думаете, раз родители…
Поднялся шум:
— Тетя, не слушайте! Проходите! Он известный грубиян!.. Лешка, как тебе не стыдно!
Но женщина ушла из раздевалки. Все накинулись на Лешу. А он под шумок сдал пальто и, расталкивая народ, понесся в 33. л.
Там было полно ребят. Из парт и стульев устроили ряды, как в театре.
Вон и Лидка. Ну, и Женя, конечно, неподалеку. Леша уселся за Женей.
— Интересно, Женя, — сказал он нарочно, чтобы Лида слышала, — будет писатель вызывать девчонок?
Но Женя не успел ответить. Все вдруг поднялись и захлопали. Пробежал шепот: «Писатель, писатель…» Спины и головы мешали Леше. Он толкнул Женьку, Женька отодвинулся, и Леша увидел писателя.
У писателя были светлые волосы, собранные золотистым узлом на затылке, гладкое темное платье, нитка бус вокруг шеи и серые внимательные глаза.
Лешка покраснел и низко-низко пригнулся к парте. Он боялся взглянуть на писательницу. Притаившись, как мышь, за Жениной спиной, он прислушивался к звучному женскому голосу:
Захрустела льдинка,
А под ней-вода,
Падает снежинка,
Легкая звезда…
Хитрые узоры Выдумал мороз,
Из-за косогора
Солнце поднялось…
Все сидели тихонечко и слушали. Леша все крепче прижимал горячие щеки и лоб к холодной парте.
Потом он приподнялся, вздохнул, опять сел, нашарил в кармане карандаш, нашел в парте клочок бумаги и стал быстро-быстро писать, прячась от соседей. Потом он тщательно сложил записку, написал сверху: «Секрет», и толкнул Женю:
— Передай туда! Сзади… послали…
Письмо отправилось к писательнице. Лешка стал смотреть в щелочку между Жениным ухом и Лидиными волосами.
Писательница отпила воды из стакана, развернула «секрет» и прочитала:
«Я не знал, что вы писательша, я думал, чья мамаша. Я очень извиняюсь за раздевалку. А только я не знал, а не нарочно. И еще вам скажу стихом:
К нам писательша пришла.
Будто солнце взошла.
Писал поэт,
Имени нет…»
Писательница сложила записку и стала, улыбаясь, оглядывать зал:
— Кто писал «секрет», покажись!
Лешка съежился. Писательница помолчала.
— Значит, не хочешь показаться? Ладно. Я на тебя не обижаюсь. А вот мамы могут обидеться: разве их можно толкать? И солнце может обидеться — разве так говорят: будто солнце взошла?
Все засмеялись. А Леша вдруг вскочил и глухо сказал:
— Это я хотел, чтобы складней было!
Все снова засмеялись.
— Вот и открылся «секрет», — сказала писательница улыбаясь.
Леша быстро опустился на парту и взмолился:
— Женька, закрой меня! Лидка! Женька же!
Все оглядывались на Лешу, все хлопали и смеялись, а писательница сказала:
— Не прячься — все равно я тебя запомнила. А ты лучше запишись в наш литературный кружок, при школе будет.
Когда она через месяц приехала на занятия литературного кружка и увидела Лешу среди литкружковцев рядом с Лидой Шишмаревой, она его сразу узнала и протянула ему руку:
— Здравствуй, поэт — имени нет!
Леша покраснел. После занятий, когда писательница ушла, он подошел к Лиде и сказал: