Наше звено не спешило умываться. Мы стояли поодаль с полотенцами на плечах, с мыльницами и зубными щётками в руках и всё никак не могли прийти в себя от свалившейся на нас неприятности.
Уже десять дней шла подготовка к торжественному открытию лагеря, и всё это время нашему звену давали самые интересные и сложные задания. Мы сконструировали и построили мишень, изображавшую фашиста, который падал и задирал кверху ноги, если попасть мячом в широкую чёрную кнопку рядом с ним. Мы сделали две трещотки для предстоящей игры. Мы оборудовали под крыльцом нашего деревянного дома фотолабораторию и уже выпустили два номера фотобюллетеня. На линейках, в стенгазетах нас постоянно хвалили за смекалку, за изобретательность, и мы, конечно, очень гордились этим. И вдруг такая обида!
С полчаса тому назад на вечерней линейке старший вожатый объявил нам порядок завтрашнего дня.
— Четвёртое звено первого отряда будет заниматься ремонтом лодки, — сказал он. — Заделать пробоину, изготовить и навесить руль, поставить мачту с парусом. Мы должны иметь флот, пригодный для дальних плаваний по речке Тихоне. Три других звена первого отряда (значит, в том числе и наше), а также весь второй отряд должны будут посыпать линейку песком. Вернее, даже не посыпать, а засыпать, толстым слоем засыпать. Почва здесь глинистая. Пойдёт дождь — утонем в грязи.
Сами понимаете, как это «увлекательно» — таскать песок! Ведь на подобной работе можно умереть со скуки. И это в то время, когда другие ребята будут заниматься такими интересными и ответственными делами, как ремонт лодки, подготовка к подъёму мачты, устройство аттракционов…
— Весь завтрашний день насмарку! — процедил сквозь зубы высокий, тонконогий Лодька Виноградов.
Он стоял, опустив голову в белой панаме, и снимал облупившуюся от загара кожу с голой по локоть руки.
Демьян заложил руки за спину, опустил голову и нахмурил брови.
Ваня Сердечкин смотрел грустными глазами то на одного, то на другого из нас:
— Ладно, ребята, пусть!.. Раз не ценят, так пусть! Правда, ребята?
— Нет, не пусть! — сказал вдруг Демьян очень решительно. — Идёмте! Я поговорю. Я докажу ему!
Мы направились к умывальникам.
Ростом наш звеньевой был самый маленький в отряде, но очень крепкий и такой солидный, что все его звали не Дёмой и, уж конечно, не Дёмкой, а только Демьяном. Он ходил всегда огромными шагами, старался говорить басом и очень любил всякие мудрёные выражения. Вот и теперь он шёл впереди нас, словно метры отмеривал, и гудел себе под нос:
— Я поговорю! Я ему логически докажу!
Вожатый нашего отряда Яша наблюдал за порядком возле умывальников и время от времени останавливал тех, кто лез без очереди или норовил налить воды за воротник соседу. Демьян остановился, немного не доходя до него.
— Яш! — позвал он самым низким своим басом. — На минутку! Важное дело.
Яша подошёл к звеньевому. Он был очень загорелый, у него были чёрные курчавые волосы. В сумерках он сильно походил на негра.
— Яша, — снова заговорил Демьян, — я должен заявить тебе от всего звена: мы считаем, это нерационально.
— Что «нерационально»? — спросил вожатый, оглядываясь в сторону умывальников.
— Посылать наше звено на песок.
— Нерационально, говоришь?
— Ага! Посылать наше звено на песок — это всё равно что инженеров заставлять работать грузчиками.
Яша скрестил на груди руки и уставился на Демьяна:
— Что, что? Каких инженеров? Какими грузчиками?
Демьян подошёл почти вплотную к вожатому и продолжал убедительным тоном:
— Яша! Подожди. Давай рассуждать так… логически. Кто в нашем звене?.. Лодя Виноградов! Сам знаешь, как он столярничает. Он не только руль для лодки, он всю лодку может сам построить… Ещё кто в нашем звене?.. Ваня Сердечкин! Он…
— Понятно! Ты покороче немного.
— Вот. А ты таких людей — на песок! А кто в четвёртом звене? Чем они себя проявили? Ремонтировать лодку — тут голова нужна… Они, может быть, инструмента в руках не умеют держать, а ты их на такое ответственное дело! А людей… этих… ква… квалифицированных ты — на песок! Нерационально.
— Всё? — спросил Яша недобрым голосом.
— Всё.
— Так вот, слушай меня. У нас не завод, а пионерский лагерь. А вы пока ещё не инженеры, а всего-навсего мальчишки, да к тому же, как видно, здорово зазнавшиеся мальчишки. Стыдно вам, пионерам, так относиться к физическому труду! Белоручки!
Демьян присмирел. Вся его солидность куда-то исчезла. Он стоял, втянув голову в плечи, и грустно смотрел вожатому на ноги. Зато мы обиделись и заговорили:
— Насчёт белоручек, это ты, Яша, зря…
— Мы вовсе не к физическому труду… мы к скучному труду так относимся.
— Пускай хоть бы самая тяжёлая работа, но только чтобы была интересная.
— Неплохо придумали, — усмехнулся Яша: — пусть четвёртое звено делает скучную работу, а вам подавай только интересную!.. Не выйдет, голубчики!.. Хороши! Квалификацией своей возгордились! — Он сунул руки в карманы, прошёлся взад-вперёд и сухо добавил: — Можете ничего завтра не делать. Принуждать вас никто не собирается. Загорайте.
— Зачем напрасно оскорблять? — пробормотал Демьян. — Что мы, лодыри?!.
Яша не ответил. Мы тоже больше не говорили ни слова, и молчание длилось очень долго. Должно быть, у нас был очень печальный вид, и это подействовало на вожатого. Когда он снова заговорил, голос его был уже не такой сердитый:
— Отнимать у четвёртого звена ремонт для вашего удовольствия я не буду. Если четвёртое звено само захочет с вами поменяться, тогда — другое дело.
Мы даже плечами пожали:
— «Само захочет»! Они не сумасшедшие.
Яша посмотрел на нас как-то искоса, и мне показалось, что он слегка улыбнулся.
— А вы попытайтесь, поговорите. Вы люди умные. Докажите им, что даже такое дело, как тасканье песка, может быть интересным.
Яша смотрел на нас и почёсывал переносицу, прикрывая ладонью улыбающийся рот. Мы поняли, что больше разговаривать не о чем, и поплелись к умывальникам.
— Всё шуточки! — тихо сказал Демьян.
Умывшись, мы пошли в дом. На крыльце Лодя Виноградов остановился и сказал:
— На такой большой лодке можно было бы не один, а два паруса поставить, Кливер, например…
— Завтра будет тебе «кливер», — проворчал Демьян. — Будешь с носилками ходить и любоваться, как четвёртое звено лодку корёжит.
Конечно, о том, что четвёртое звено покорёжит лодку, Демьян просто так сказал, с досады, но все мы кивнули головами.
Лагерь наш стоял у самой реки, но на этом берегу, низком, поросшем ивами, песка не было. Его нужно было доставать на том берегу, где с высоких обрывов спускались большие осыпи. Чтобы принести носилки или ведро с песком, нужно было дойти до пешеходного мостика, который находился метрах в тридцати от границы лагеря, перейти через этот мостик и проделать такой же путь обратно. Я прикинул всё это в уме, и меня тоска взяла.
— Демьян! — задумчиво сказал Лодька.
— Да?
— Может, поговоришь с ними? Чем чёрт не шутит…
— Наивный ты человек, Всеволод!
— А ты всё-таки попробуй, разведи какую-нибудь дипломатию. Вот, мол, песок — это только с виду такое скучное дело: мол, это только сначала кажется, что ничего тут мудрёного нет, а на самом деле…
— Что «на самом деле»?
— На самом деле… это… ну вообще чего-нибудь там… — Лодя помахал руками у себя перед носом и умолк.
— Сам не знаешь, а говоришь! — сказал Демьян, но тут к нему пристали другие мальчишки:
— А тебе трудно поговорить, да? Ведь в одной с ними комнате ночуешь!
— Знаешь поговорку: «Попытка — не пытка, а спрос — не беда»?
Демьян взглянул на меня, потом на Ваню Сердечкина. Мы трое ночевали в той комнате, где помещалось четвёртое звено.
— Конечно, ребята… Дело, ребята, конечно, трудное, но всё-таки попробовать можно. Правда, ребята? — сказал Ваня.
«Трудное»! Мне это казалось такой задачей, над которой самый лучший дипломат себе голову сломает. Посмотрели бы вы на звеньевого четвёртого звена Мишку Авдотьина! Он большой, грузный и всегда спокойный и серьёзный, словно ему не тринадцать лет, а все тридцать. Попробуйте убедите такого в том, что белое — это чёрное, а чёрное — белое!
Через несколько минут мы лежали в постелях.
Совсем стемнело. За окном пропел горн: «Спать пора, спать пора!» Однако четвёртое звено ещё не угомонилось. В углу комнаты слышались возня, приглушённый смех и мягкие удары: там затеяли драку подушками. Вдруг кто-то сказал: «Внимание! Воздух!» — и началась игра в «противовоздушную оборону». С минуту все лежали тихо и прислушивались к писку залетевшего в комнату комара. Затем Серёжа Огурцов скомандовал сам себе: «Пятая батарея, огонь!» и принялся быстро хлопать над собой ладонями, стараясь впотёмках попасть по комару. Когда «вражеский самолёт» вышел из зоны его «обстрела», открыла огонь «шестая батарея», то-есть Сурэн Атараев.
Ни Демьян, ни Ваня, ни я не принимали участия в игре. Я всё думал, думал, думал, с чего бы начать наш дипломатический разговор, да так ничего и не придумал. Как видно, и у Демьяна и у Вани дела были тоже неважные. Демьян, кровать которого стояла рядом с моей, лежал совсем тихо. Ваню я не мог видеть, но слышал, как он ворочался и вздыхал.
Наконец комара убили, и четвёртое звено успокоилось. Наступила тишина. Даже Ваня перестал вздыхать. В открытое окно над моей головой потянул тёплый ветерок и принёс с далёкой железнодорожной станции свисток, потом гудок и частое уханье паровоза, сдвигающего с места состав.
— Михаил! — пробасил вдруг Демьян.
— Ну? — сонным голосом отозвался тот.
— Вы завтра лодку будете ремонтировать?
— Угу.
— А мы — на песок.
— Знаю. Спи!
Наш звеньевой после этого долго молчал, а я лежал и нервничал: ведь Михаил каждую минуту мог уснуть! Наконец Демьян равнодушно сказал:
— Не завидую я вам.
Миша не ответил и даже начал похрапывать. Демьян встревожился:
— Михаил! Слышишь?