Крэнфилд слабо взмахнул рукой, давая понять, что ему в теперешнем положении не до таких пустяков, как проблемы Арчи.
– Я думаю, вам имело бы смысл некоторое время выплачивать за дом Арчи.
– Что? – Только сейчас смысл предложения дошел до Крэнфилда.
Его подбородок вздернулся дюймов на шесть.
– Это какие-то несколько фунтов в неделю. Для вас сущие гроши. Для Арчи – это вопрос жизни. Если вы потеряете его, у вас никогда не будет первоклассной конюшни.
– Вы... вы... – Он кипел от негодования, но по-прежнему смотрел вниз.
– Качество тренера зависит от качества его конюхов.
– Глупости!
– Сейчас у вас хорошие конюхи. Вы избавились от бездельников, лентяев, грубиянов. Чтобы создать хорошую команду, требуется время, и без нее нельзя рассчитывать на победы в больших призах. Лицензию-то вам в конце концов вернут, только вы не вернете этих ребят, а чтобы восстановить нынешний уровень конюшни, понадобятся годы. Если это вообще удастся. А я слышал, вы уже предупредили их об увольнении.
– Что мне еще оставалось делать?
– Можно оставить их хотя бы на месяц.
Он чуть приподнял голову.
– Вы просто не представляете, во что это мне обойдется. На одну зарплату у меня уходит до четырех фунтов в неделю.
– Ну кое-что вам еще причитается от владельцев. Так что вам не придется сильно опустошать ваш собственный кошелек. Месяц вы выдержите. А больше нам и не понадобится.
– Не понадобится для чего?
– Чтобы получить обратно наши лицензии.
– Это же курам на смех!..
– Я серьезно. Чем вы рискуете? Месячным жалованьем вашим конюхам. Разве вы не готовы заплатить эти деньги за то, чтобы через месяц снова вернуться к своей работе? Если это удастся, то владельцы пришлют обратно своих лошадей. Особенно если вы намекнете им, что из достоверных источников знаете: в самое ближайшее время вас восстановят.
– Они мне не поверят.
– Они задумаются. А этого будет достаточно.
– У меня нет шансов.
– Да есть же, сэр, – сказал я с нажимом. – Только если вы сами готовы за это побороться. Скажите вашим ребятам, что вы подержите их на жалованье еще какое-то время. Особенно Арчи. Сходите на конюшню и сообщите им это, не теряя времени. Идите сейчас.
– Сейчас?
– Ну да, – нетерпеливо сказал я. – Возможно, половина из них уже читают объявления о вакансиях и написали другим тренерам.
– Все это без толку, – отозвался Крэнфилд. Он порядком увяз в болоте апатии. – Это безнадежно. И главное, случилось в самое неподходящее время. Мне собирался дать лошадей сам Эдвин Байлер. Все уже было договорено. Но теперь он, естественно, позвонил и сказал, что договор недействителен, его лошади остаются у Джека Роксфорда.
Тренировать лошадей Эдвина Байлера означало найти клад. Это был бизнесмен с севера, сколотивший пару миллионов на торговле по почте наложенным платежом, и немалую часть заработанного он пустил на то, чтобы сбылась его давняя мечта: ему всегда хотелось иметь лучших стипль-чезистов во всей Британии. За каждую из четырех своих лучших лошадей Байлер поочередно выкладывал рекордные суммы. Когда ему чего-то очень хотелось, он платил столько, сколько за это просили. Ему было нужно только самое лучшее, и два последних сезона он занимал первое место в списке владельцев, чьи лошади выиграли больше всех призов. Его лошадей с самого начала тренировал Джек Роксфорд, но я вполне мог понять, почему Байлер подумывал о смене тренера. Роксфорд в общем-то знал свое дело, но это был нервный, неуверенный в себе человек с заискивающими манерами. Такой не мог рассчитывать на расположение стюардов. Байлеру же хотелось вращаться в высшем свете, но такой тренер, как Роксфорд, был тут скорее помехой. Я вполне мог понять, что в глазах Крэнфилда упущенная возможность стать тренером лошадей Байлера была еще одной – и весьма изощренной – пыткой, устроенной обстоятельствами.
Но и для меня несостоявшаяся возможность выступать на лошадях Байлера – а, несомненно, это было бы поручено мне – стала болезненным пинком судьбы.
– Вот видите, – сказал я Крэнфилду. – Лишний повод нам с вами действовать безотлагательно. Пока же вы не только отказываетесь от того, что у вас было, но и от того, что могли бы получить. Почему бы, черт возьми, вам не встать с кровати и не выказать присутствие духа, как и подобает настоящему мужчине?
– Хьюз! – Он рассердился, но продолжал сидеть. И по-прежнему не смотрел на меня.
Тогда я помолчал немного и медленно проговорил:
– Ну что ж, тогда я сам скажу, почему вы сидите и бездействуете. Потому что вы считаете себя отчасти виновным. Вы поняли, что Урон не в состоянии выиграть, и поставили деньги на Вишневый Пирог.
Это доконало его. По-прежнему глядя в пол, он встал. Его сотрясала дрожь.
Глава 5
– Да как вы смеете? – крикнул Крэнфилд.
– Признаться, в моем теперешнем состоянии я смею делать все, что мне заблагорассудится.
– Вы сказали, что нас подставили.
– Это верно.
Его беспокойство стало угасать. Я решил слегка поворошить угли.
– Вы сами подали им наши головы на блюде.
Он судорожно сглотнул, его взгляд метался из стороны в сторону, но он не смел посмотреть мне в глаза.
– Я не знаю, что вы имеете в виду.
– Не будьте таким слабаком, – сказал я. – Помните, как прошел тогда дистанцию Урон? Он был не похож на себя!
– Если вы намекаете, – запальчиво начал он, – что лошадь была мною...
– Нет-нет, допинг исключается. Урона проверяли, и результаты были отрицательные. Это и понятно. Тренеру нет необходимости что-то вкалывать лошади, которую он хочет видеть проигравшей. Это все равно что давить муху бульдозером. Есть гораздо более тонкие методы. Неуловимые. Практически невинные. Может быть, вам следует проявить больше снисходительности к самому себе и открыто признать, что вы внесли свой вклад в проигрыш Урона. Может, вы сделали это подсознательно, страстно желая победы Пирогу.
– Ерунда!
– Подсознание выкидывает с нами порой коварные шутки, – сказал я. – Люди порой уверены, что делают что-то по одной причине, а на самом-то деле совершенно по другой.
– Чушь!
– Беда приходит, лишь когда настоящая причина поднимает свою мерзкую голову и целует вас в уста.
– Замолчите! – Он стиснул зубы и кулаки.
Я глубоко вздохнул. Я просто думал и гадал. И похоже, оказался недалеко от истины. Я сказал:
– Вы устроили для Урона слишком интенсивные тренировки перед самым «Лимонадным кубком». Он проиграл его еще до приза из-за чересчур резвых галопов.
Наконец-то он посмотрел мне в лицо. Глаза его были темные, словно зрачки расширились, поглотив радужку. В глазах читалось отчаяние и безнадежность.
– Все еще было бы не так скверно, – продолжал я, – если бы вы сознались в этом хотя бы самому себе. Потому что тогда-то уж вы не стали бы рисковать и непременно наняли бы адвоката.
– Я и не собирался выбить Урона из формы, – еле выдавил он из себя. – Только потом я понял, что допустил ошибку при его подготовке. Как я говорил на расследовании, сам я ставил на Урона.
Я кивнул:
– Очень может быть. Но и на Вишневый Пирог вы кое-что поставили.
Он ответил просто, забыв обычную надменность:
– Тренеры часто попадают впросак, когда та или иная их лошадь внезапно входит в форму. Вот я и подумал, что Пирог как раз приближается к пику своей формы, и поставил на него – на всякий случай.
Ничего себе на всякий случай! Пятьдесят фунтов у Ньютоннардса, пятьдесят в государственном тотализаторе. Чистый доход – две тысячи...
– Сколько же вы поставили на Урона?
– Двести пятьдесят.
– М-да, – только и сказал я. – Это ваша обычная ставка?
– На него много ставили... Вообще-то обычно я ставлю сотню.
Я подошел к ключевому вопросу и никак не мог понять, готов ли я его задать, во-первых, и способен ли понять, истинный или ложный будет ответ, во-вторых.
– Ну а почему, – спросил я равнодушным тоном, – вы не поставили на Пирог у вашего постоянного букмекера?
– Потому что я не хотел, чтобы Джессел знал об этом. – Крэнфилд ответил прямо. – Джессел – странный человек. Он во всем готов видеть личное оскорбление. После этого он вполне мог бы забрать Урона от меня... – Он осекся, вспомнив, что Джессел все равно забрал у него и Урона и всех остальных.
– Откуда мог узнать об этом Джессел?
– У нас общий букмекер, и он с Джесселом тесно связан. Круговая порука.
Вполне справедливое замечание.
– Ну а кто этот пожилой человек, который ставил за вас?
– Знакомый. Он тут ни при чем. Я бы не хотел, чтобы его вовлекали во все это.
– Мог ли Ньютоннардс действительно видеть вас разговаривающими у круга перед первой скачкой?
– Да, – удрученно признал Крэнфилд. – Мы действительно разговаривали. Я дал ему деньги.
Он поставил на аутсайдера и все равно не почуял никакой опасности. Он всерьез поверил словам Монти Миджли. Он ничего не сказал мне, хотя я мог бы предупредить его о последствиях.
– Что вы сделали с выигрышем?
– Деньги в сейфе, внизу.
– И вы, значит, никому так и не сказали, что выиграли эту сумму?
– Нет.
– Выходит, вы солгали на расследовании? – спросил я после небольшой паузы.
– А что еще оставалось делать?
– Пожалуй. По крайней мере, моя правдивость мало мне помогла. Значит, так. – Я снова подошел к окну, взвешивая услышанное. – Вишневый Пирог выиграл сам по себе. Вы поставили на него деньги, потому что поняли, что он внезапно обрел отличную форму. Урон же за два месяца выступил в четырех очень тяжелых скачках и отработал резвым галопом перед самым «Лимонадным кубком». Это все неоспоримые факты.
– Да... в общем-то так...
– Ни один тренер в мире не может потерять лицензию только за то, что у него вдруг вошел в форму жеребенок. Не понимаю, почему люди, затратившие столько сил, не имеют права на небольшую премию за свои труды.
– Владельцы тоже могут претендовать на вознаграждение. Однако хозяин Вишневого Пирога скончался за три недели до «Лимонадного кубка», теперь судьбу лошади должны были решать душеприказчики покойного. Кому-то придется сильно поломать голову, вычисляя истинную цену этой лошади.