– Я очень рад... – пылко начал Ферт.
– Я тоже, – сказал я. – Но так уж нам повезло. Гоуэри же сильно не повезло. Кто-то мог видеть, как он входит или выходит из этого самого клуба.
– Он тоже так считает. Но он утверждает, что не знает имен и фамилий своих сотоварищей. Они, судя по всему, называют друг друга вымышленными именами.
– Там должен быть секретарь... со списками.
Ферт покачал головой:
– Я спрашивал об этом. Он сказал, что никому не называл своего настоящего имени. Это и ни к чему. Там нет годового членского взноса. Просто они платят по десять фунтов за каждое посещение.
– Сколько же там еще членов?
– Он не знает. Говорит, что обычно собирается не меньше десяти человек, но бывает и тридцать – тридцать пять. Больше мужчин, чем женщин. Клуб открыт не каждый день. Только по понедельникам и четвергам.
– Где это?
– В Лондоне. Гоуэри не уточнял, где именно.
– Ну да, он надеется продолжать там бывать, – сказал я.
– Нет. Сейчас нет, некоторое время спустя – да.
– Невероятно...
– Вам известно, кто ввел его в этот клуб?
– Он сказал, что она вряд ли способна на шантаж. Это проститутка. Он не назвал ее настоящего имени.
– Но она понимала его запросы.
Ферт вздохнул:
– Похоже...
– Некоторые из этих девиц зарабатывают куда больше, когда стегают своих клиентов плеткой, чем когда спят с ними.
– Откуда вам это известно?
– Как-то раз я снимал комнату рядом с такой красоткой. Она мне рассказывала.
– Господи! – У него был такой вид, словно он откатил в сторону валун и увидел под ним копошащихся червяков. Он просто не мог себе представить, что значит быть таким червяком. Явный недостаток воображения. – Так или иначе, – медленно сказал лорд Ферт, – вы теперь понимаете, почему он так легко поверил в содержимое того конверта.
– И почему назначил в комиссию Энди Тринга и лорда Плимборна.
Лорд Ферт кивнул:
– В конце нашего разговора, когда Гоуэри пришел в себя, он признался, что выбрал их по только что упомянутым вами причинам. Хотя сначала ему казалось, что это был спонтанный выбор. Теперь он, как вы можете догадаться, находится в большой депрессии.
– Это не его рук дело? – спросил я и показал письмо, полученное Тони от секретариата стюардов.
Ферт встал, подошел ко мне за письмом и, не скрывая раздражения, прочитал.
– Не знаю! – вырвалось у него. – Право, не знаю! Когда пришло письмо?
– Во вторник. А отправлено в понедельник.
– До нашей встречи... он не упоминал об этом.
– Вы не можете выяснить, приложил он к этому руку или нет?
– Вы хотите сказать... что вам в таком случае будет труднее простить его?
– Нет. Я вовсе не о том. Просто я подумал, не заработал ли опять наш шантажист-невидимка. Обратите внимание на эти слова: «До нашего сведения дошло...» Кто же довел это до их сведения?
– Я выясню, – решительно сказал Ферт. – Это вряд ли будет сложно. Разумеется, вы не должны обращать внимания на это письмо. И речи нет о вашем переезде.
– Но что вы намерены предпринять? Вернуть нам лицензии? Как вы собираетесь объяснить это?
Он удивленно поднял брови:
– Мы не обязаны объяснять наши решения.
Я подавил усмешку. Неплохо придумано.
Лорд Ферт снова опустился в кресло и положил письмо в свой портфель. Туда же он положил и магнитофон. Затем, тщательно выбирая слова, сказал:
– Скандал такого рода может обернуться крайне неблагоприятными последствиями для скакового мира.
– Значит, вы хотите, чтобы я получил свою лицензию и помалкивал в тряпочку.
– Ну... в каком-то смысле...
– И не преследовал бы шантажиста, если он начнет фокусничать...
– Ну да. – Он был рад, что я сразу все понял.
– Не пойдет.
– Но почему?
– Потому что он попытался меня убить.
– Что?!
Я показал ему кусочек выхлопной трубы и стал объяснять:
– Это было сделано во время бала. Значит, шантажист из числа тех шестисот с лишним человек. В таком случае найти его будет не так сложно. Можно сбросить со счета женщин: вряд ли кто-то из них стал бы сверлить чугун в вечернем платье. Слишком бросается в глаза. Выходит, остается три сотни мужчин.
– Этот человек хорошо знал вашу машину, – заметил лорд Ферт. – В таком случае круг подозреваемых сужается.
– Необязательно. Меня вполне могли видеть многие на скачках, когда я вылезал или садился в нее. Машина, увы, очень бросалась в глаза. Но на бал я прибыл с опозданием. Пришлось парковаться в самом конце стоянки...
– А вы уже... – Он прокашлялся. – Полиция знает об этом?
– Если вы хотели спросить, ведут ли они расследование по делу о покушении на убийство, то ответ отрицательный. Если вас интересует, собираюсь ли я заявить, то отвечу так: пока не решил.
– Если уж полиция начнет копать, их не остановить.
– С другой стороны, если я не сообщу в полицию, шантажист может решиться на вторую попытку. С надеждой выступить лучше, чем прежде. А для меня этого будет достаточно.
– М-да. – Он погрузился в размышления. – Но если вы дадите ясно понять, что не намерены преследовать того, кто устроил вам все это, он, возможно, оставит мысли о...
– Вы действительно убеждены, что скаковое дело только выиграет, если мы позволим шантажисту и убийце спокойно жить среди нас?
– Возможно, это лучше, чем скандал на всю страну.
– Голос государственного человека.
– Вы так думаете?
– А если он не сумеет оценить вашу логику и все же прикончит меня, неужели и тут удастся замять скандал?
Он не ответил, только пристально посмотрел на меня своими пылающими глазами.
– Ну ладно, – сказал я. – Обойдемся без полиции.
– Спасибо.
– Но тогда... Тогда придется заняться его поиском самим, поделив обязанности.
– То есть?
– Я отыщу его. А вы с ним разберетесь.
– К вашему полному удовлетворению? – не без иронии осведомился Ферт.
– Вот именно.
– А как насчет лорда Гоуэри?
– Поступайте с ним, как сочтете необходимым. Я не расскажу о нем Крэнфилду.
– Отлично! – Он встал с кресла, и я стал перебираться с постели на костыли.
– И еще одно, – сказал я. – Не могли бы вы переслать мне тот конверт, что получил лорд Гоуэри?
– Он у меня с собой. – Без колебаний он достал большой желтый конверт из портфеля и положил на кровать. – Вы поймете, что он сразу ухватился за то, что в нем было.
– В его положении это понятно, – согласился я.
Лорд Ферт двинулся через гостиную, затем остановился, чтобы надеть пальто.
– Может ли Крэнфилд сообщить владельцам, чтобы они присылали своих лошадей обратно? – спросил я. – Чем быстрее, тем легче будет подготовить их к скачкам в Челтенхеме.
– Дайте мне время до завтрашнего утра. Есть еще несколько человек, которые должны узнать об этом как можно скорее.
– Хорошо.
Он протянул мне руку. Я прижал правый костыль левой рукой и пожал ее.
– Может быть, когда все будет окончено, вы отобедаете со мной? – спросил лорд Ферт.
– С удовольствием.
– Отлично. – Он взял портфель, шляпу, окинул прощальным взглядом мою квартиру, кивнул мне, словно подтверждая принятое им решение, и удалился.
Я позвонил хирургу, который всегда чинил меня после моих падений:
– Я хочу снять гипс.
Он отозвался длинным монологом, из которого я уловил, что это можно сделать никак не раньше, чем через две недели.
– В понедельник! – потребовал я.
– Я от вас откажусь!
– Во вторник я возьму стамеску и сделаю это сам.
Обычно я сплю в пижаме, что в моих нынешних обстоятельствах оказалось очень кстати. На этот раз я нарядился в бело-зеленую клетчатую пижаму, которую купил год назад в Ливерпуле. В тот момент я больше думал о предстоящем «Большом национальном призе», чем о том, как будет эта пижама смотреться на мне в шесть утра зимой.
Пришел мрачный Тони с тушеным мясом. Узнав новости, остался отпраздновать. Отсутствие необходимости съезжать с квартиры обернулось для меня необходимостью пополнить истощенные запасы виски.
Когда Тони ушел, я лег в постель и стал просматривать странички, превратившие мою жизнь в ад. Что и говорить, читались они убедительно. Аккуратно напечатано, четко сформулировано. Уверенно изложено. Ни с первого, ни со второго, ни даже с третьего взгляда не смотрится как плод злого умысла. Никаких эмоций. Только факты. Уничтожающие факты.
"Чарлз Ричард Уэст готов подтвердить, что во время скачки, а именно на расстоянии шести фурлонгов от финишного столба на втором круге, он слышал, как Хьюз сказал, что собирается придержать лошадь с тем, чтобы она оказалась в позиции, исключающей победу. Точные слова Хьюза: «О'кей, притормозим, ребята!»
На остальных четырех листках все было так же коротко, ясно и по делу. На одном указывалось, что Декстер Крэнфилд через посредников сделал ставку на Вишневый Пирог у Ньютоннардса. На втором сообщалось, что и в предыдущих скачках из двух лошадей Крэнфилда часто выигрывала более темная. На третьем предлагалось обратить внимание на различия в тактике Хьюза при розыгрыше «Лимонадного кубка» и в последней скачке в Рединге. Там так и было сказано: «В последней скачке в Рединге». Гоуэри не стал ничего проверять, наводить справки, он просто затребовал пленку с отснятой последней скачкой в Рединге... Если бы перед заседанием он показал эту пленку не только Трингу и Плимборну, но и мне, все сразу бы стало на свои места. Тем не менее этот подвох прошел незамеченным. На четвертом листке самым категорическим образом утверждалось, что Крэнфилд дал Хьюзу деньги, чтобы тот придержал лошадь. В подтверждение прилагался фотоснимок.
Имелась также пояснительная записка.
«Все эти факты бросились мне в глаза. Они должны быть предъявлены в соответствующие инстанции, в связи с чем я и направляю их Вам как стюарду, возглавляющему расследование этого инцидента».
Шрифт машинки самый обыкновенный. Бумага тоже. Скрепки, одной из которых были пришпилены листки, продаются сотнями миллионов штук повсюду, да и желтый конверт, в котором были посланы эти листки, стоил пенс-два в любом магазине канцтоваров.