[97]. Старый клерк возился дольше обычного, но и он, высказав всегдашние опасения, улегся в постель и заснул. Луна вышла из-за туч и вновь поблекла. Серые дома по сторонам луга словно вымерли; все было тихо, пока по краям серого неба не забрезжил первый утренний свет. И тогда произошло нечто удивительное.
Бойл был моложе и здоровее Джеймсона, поэтому спал крепче. Энергичный по натуре, он всегда просыпался с большим трудом, вдобавок в эту ночь ему снились сны из тех, что, будто щупальца спрута, обвивают пробуждающийся рассудок. В них перемешалось множество впечатлений, в частности, последний взгляд с балкона на луг и четыре серых дороги. Во сне они медленно смещались под низкий глухой звук, похожий на рокот подземной реки, хотя, вероятно, это был храп Джеймсона в гардеробной. Однако во сне рокотание было как-то связано со словами графа о мудреце, который поворачивает мир рычагами пространства-времени. Бойлу снилось, что скрежещущий подземный механизм и впрямь поворачивает всё и поэтому край земли может очутиться в саду перед домом, а сад перед домом — отодвинуться за моря.
Первым связным впечатлением стали слова песни, звучавшие под какой-то металлический аккомпанемент; голос, выводивший их со странным акцентом, был одновременно чужим и смутно знакомым. Бойл даже не мог ругаться, что не сам сочиняет эти стихи в полудреме:
Чрез море и сушу в далекой стране
Летучие рыбки вернутся ко мне,
Разбудит их трель не от мира сего,
Но лишь…
Он вскочил и увидел, что второй страж сокровищ уже на ногах: Джеймсон стоял в открытой балконной двери и кричал кому-то на улице:
— Кто там? Что вам нужно?
Клерк взволнованно обернулся к Бойлу и сообщил:
— Внизу кто-то бродит. Я предупреждал, добром это не кончится. Пойду хотя бы запру парадную дверь, что бы ни говорили.
Он опрометью сбежал по лестнице. Внизу лязгнул засов. Бойл вышел на балкон, взглянул на луг и подумал, что все еще спит.
На серой дороге с пустоши возникла фигура, словно прямиком из джунглей или с восточного базара, фигура из фантастических рассказов графа, фигура из «Тысячи и одной ночи». Призрачная заря делала предметы четче и одновременно лишала их цвета; в этом рассеянном свете стоял человек, одетый невероятно причудливо. Небесно-синяя ткань обвивала его голову и охватывала снизу подбородок, создавая подобие капюшона. Лицо в тени низко намотанного тюрбана выглядело маской; оно склонилось над странным музыкальным инструментом, не то серебряным, не то стальным, похожим на кривую скрипку. Незнакомец играл на ней чем-то вроде серебряного гребня, извлекавшего из струн пронзительные высокие ноты. Не успел Бойл открыть рот, как загадочный человек снова запел:
Как птички златые на ветку слетятся,
Так рыбки златые ко мне возвратятся!
Ко мне…
— У вас нет права здесь находиться! — крикнул Бойл, едва ли понимая, что говорит.
— У меня есть право на золотых рыбок, — величественно ответил незнакомец. Он говорил скорее как царь Соломон, чем как босоногий бедуин в драном синем бурнусе. — Они мои, и я их зову: ко мне!
Последние два слова он произнес громче и вновь провел гребнем по кривой скрипке. Высокая нота словно пронзила мозг, и тут же, будто в ответ, раздался другой звук: дрожащий шепот. Он шел из темной комнаты, где стоял шар с золотыми рыбками. Бойл обернулся, и в тот же миг шепот сменился долгим «дзынь», словно от электрического звонка, за которым последовал негромкий удар. Все это заняло не более нескольких секунд. Тут с другой стороны донеслось пыхтение: Джеймсон по-стариковски отдувался после крутой лестницы.
— По крайней мере, я запер дверь, — объявил он.
— Дверь конюшни, — отозвался Бойл из дальней комнаты.
Джеймсон вслед за ним вошел в темное помещение и увидел, что Бойл в изумлении смотрит на пол, усеянный осколками цветного стекла, словно кусками разбитой радуги.
— При чем здесь конюшня? — начал клерк.
— При том, что коня свели. Летучих коней. Вернее, рыбок. Они умчались на свист нашего араба, словно дрессированные щенки.
— Как они могли? — вопросил старый клерк, будто речь шла о недолжном поведении.
— Так или иначе, их нет, — коротко ответил Бойл. — Есть осколки шара, который сложно разобрать, но легко разбить. Однако рыбки исчезли Бог весть как, хотя, думаю, стоило бы спросить нашего приятеля.
— Мы теряем время, — проговорил Джеймсон. — Надо немедля бежать за ним.
— Лучше немедля звонить в полицию, — возразил Бойл. — У них есть автомобили и телефоны, они догонят его куда быстрее, чем мы, бегая по деревне в ночных рубашках. Хотя, может, против этого бессильны полицейские автомобили и телефоны.
Покуда Джеймсон взволнованным голосом сообщал в участок о краже, Бойл вновь вышел на балкон и окинул взглядом рассветный пейзаж. Человека в тюрбане нигде не было, как не наблюдалось и других признаков жизни, если не считать какого-то копошения в «Синем драконе». Только сейчас Бойл сознательно отметил то, что бессознательно видел все это время: серый пейзаж был не целиком серым. По другую сторону луга светилось золотое пятнышко — лампа в одном из домов. Некое, возможно, иррациональное чувство подсказывало, что она горела всю ночь и лишь на заре поблекла. Бойл пересчитал здания: лампа горела в доме графа де Лара. Факт явно подтверждал какие-то смутные выводы, хотя секретарь и не знал какие.
Прибыл инспектор Пиннер с несколькими полицейскими и приступил к быстрым и решительным действиям, понимая, что сама нелепость дорогой безделушки наверняка вызовет газетную шумиху. Он все осмотрел, все измерил, выяснил, кто где был, снял у всех отпечатки пальцев, всех против себя настроил и остался с фактом, в который не мог поверить. Араб из пустыни прошел по английской дороге, остановился перед домом мистера Перегрина Смарта, где во внутренней комнате хранился стеклянный шар с искусственными золотыми рыбками, и пропел стишок, от которого шар взорвался, как бомба, а рыбки исчезли. Не утешили инспектора и слова иностранного графа — произнесенные вкрадчивым рокочущим голосом, — что границы человеческого познания расширились.
Каждый член маленького общества повел себя сообразно своему характеру. Сам Перегрин Смарт, вернувшись наутро из Лондона и узнав о пропаже, разумеется, испытал некоторый шок, однако — и это было очень в характере азартного старого джентльмена, чуточку похожего на воробья, — выказал больше живости в поисках, чем огорчения от потери. Человек по фамилии Хармер открыто негодовал, что, впрочем, трудно поставить ему в вину: он приехал купить рыбок, а рыбки упорхнули. Правда, его жесткие брови и усы топорщились не только от досады, а в настороженных глазах тлело подозрение; желтое лицо банкира (который приехал из Лондона в тот же день, хотя и другим поездом) притягивало их, как магнит. Отец Браун, по обыкновению, молчал, пока к нему не обратятся, ошарашенный Хартопп молчал, даже если обращались к нему.
Граф, конечно, не мог не прокомментировать случай, подтверждающий его взгляды. Улыбаясь противнику-рационалисту в манере человека, знающего, как оскорбить учтивостью, он заметил:
— Признайте, доктор, что по меньшей мере часть историй, неправдоподобных на ваш взгляд, выглядит сегодня реалистичнее, чем вчера. Человек в лохмотьях, точно такой, какого я описывал, мыслью разбивает стеклянный шар внутри дома — разве это не доказывает мои слова о духовных силах и материальных барьерах?
— Скорее это доказывает мои слова, — сухо ответил доктор, — что научное знание позволяет разоблачить подобные трюки.
— Неужто, доктор, вы можете пролить научный свет на эту загадку? — взволнованно спросил мистер Смарт.
— Я могу пролить свет на то, что граф называет загадкой, потому что никакой загадки нет, — ответил доктор. — Звук — всего лишь колебания воздуха, и определенные колебания могут разбить определенное стекло. Граф уверяет нас, что на Востоке общаются силой мысли, однако тот человек вовсе не думал: он пропел песенку, а затем извлек из своего инструмента высокую ноту. Очень похоже на эксперименты, в которых подобным образом разбивали стекло особого состава.
— И что, в тех экспериментах тоже бесследно исчезали тяжелые куски золота? — весело поинтересовался граф.
— Вот идет инспектор Пиннер, — сообщил Бойл. — Полагаю, он сочтет научное объяснение доктора такой же сказкой, как и мистическое объяснение графа. Мистер Пиннер настроен очень скептически. Кажется, я под подозрением.
— Мы все под подозрением, — отозвался граф.
Именно подозрения инспектора Пиннера заставили Бойла обратиться за советом к отцу Брауну. Они вместе прогуливались вдоль луга; с утренней кутерьмы прошло уже несколько часов. Священник слушал, задумчиво глядя себе под ноги. Внезапно он остановился и произнес:
— Видите? Кто-то недавно вымыл мостовую — маленький кусочек перед домом полковника Варни. Интересно, когда это произошло?
Отец Браун взглянул на дом, высокий и узкий. Солнце ярко освещало фасад, и по контрасту щели под некогда яркими, но уже выцветшими жалюзи казались почти черными.
— Это ведь дом полковника Варни? — спросил патер. — Если не ошибаюсь, он тоже какое-то время жил на Востоке. Что он за человек?
— Я его не видел, — ответил Бойл. — Его никто не видел, кроме доктора Бердока, да и тот без надобности к полковнику не заглядывает.
— Что ж, я загляну к нему сейчас, — решил отец Браун.
Большая входная дверь открылась и поглотила маленького священника, а секретарь остался стоять, ошалело глядя на нее, словно гадал, откроется ли она снова. Довольно скоро она и впрямь открылась; отец Браун вышел, по-прежнему улыбаясь, и засеменил дальше по квадрату дорог. Он будто позабыл, о чем они говорили; его дальнейшие замечания относились к истории деревушки и к тому, что тут собираются строить. Он что-то сказал о красном грунте, который насыпали перед банком на месте будущей дороги, затем глянул на луг и проговорил: