— Я никого не убивал, даже в бытность преступником, — сказал Фламбо, — однако почти понимаю тех, кто совершает убийства в таких местах. Из всех забытых Богом мусорных свалок Природы самые унылые — такие, как та эстрада, созданные для веселья и заброшенные. Могу предположить, что озлобленному человеку захочется убить соперника именно в таком трагикомическом уединении. Помню, как бродил по вашим великолепным суррейским холмам, думая лишь об утеснике и жаворонках, и внезапно вышел к исполинскому безгласному сооружению из уходящих вверх ярусов, огромному, как римский амфитеатр, и пустому, как новая полка для писем. Над ним в небе парила птица. Это была Большая трибуна Эпсомского ипподрома. И у меня возникло чувство, что никто и никогда не будет здесь счастлив.
— Занятно, что вы упомянули Эпсом, — заметил патер. — Помните дело, которое назвали Саттонской загадкой, поскольку оба подозреваемых — мороженщики, если не путаю, — жили в Саттоне? Их потом отпустили. Там нашли задушенного человека. От местного полицейского-ирландца, моего друга, я знаю, что тело обнаружили возле Большой трибуны, за приоткрытой дверью нижнего яруса.
— Странно, — сказал Фламбо, — но в целом подтверждает мою догадку, что увеселительные места в межсезонье пустуют, иначе там не смогли бы кого-нибудь убить.
— Сомневаюсь… — начал отец Браун и не договорил.
— Сомневаетесь, что его убили? — спросил Фламбо.
— Сомневаюсь, что его убили в межсезонье, — просто ответил маленький священник. — Вам не кажется, что в запустении есть некий подвох? Уверены ли вы, что умный убийца и впрямь выберет безлюдное место? Человек очень, очень редко бывает совершенно один. Чем более одиноким он кажется, тем вернее его заметят. Нет, подозреваю, тут другое… О, мы дошли до павильона, или дворца, или как это называется.
Они вышли на маленькую ярко освещенную площадь. Здание впереди сверкало позолотой. Оно было почти сплошь заклеено афишами, а по бокам от входа красовались огромные портреты Мальволи и Ниггера Неда.
— Эй! — в изумлении вскричал Фламбо, когда его друг-священник уверенно направился к широким ступеням. — Не знал, что вы увлеклись боксом! Собираетесь смотреть бой?
— Боя скорее всего не будет, — отозвался отец Браун.
Они быстро прошли через несколько помещений, затем через зал с огороженным канатами рингом, креслами и ложами, однако патер не глядел по сторонам и не сбавлял шаг, пока не увидел секретаря за столом перед дверью с табличкой «Комитет». Здесь отец Браун остановился и сказал, что хотел бы поговорить с лордом Пули.
Секретарь ответил, что его милость очень занят, поскольку скоро бой, однако отец Браун обладал той нудной благожелательной настойчивостью, какая лишь и может сломить неподготовленный бюрократический ум. Через несколько минут озадаченный Фламбо уже стоял перед человеком, который выкрикивал указание другому человеку, выходящему из кабинета:
— И сами знаете, повнимательнее там с канатами после четвертого… А вам что еще надо?
Лорд Пули был джентльмен и, как почти все представители этого исчезающего сословия, постоянно тревожился — главным образом, из-за денег. У него были льняные с проседью волосы и сизый аристократический нос, а глаза горели лихорадочным огнем.
— Я пришел предотвратить убийство, — промолвил отец Браун.
Лорд Пули вскочил со стула, будто его подбросило пружиной.
— Будь я проклят, если стану вновь это выслушивать! Никакого спасения от вашего брата с вашими бесконечными петициями! Прежние священники как-то терпели кулачные бои, хотя тогда дрались без перчаток. Сейчас дерутся в перчатках, и нет ни малейшего шанса, что боксер убьет противника.
— Я не имел в виду боксеров, — уточнил низенький священник.
— Ну-ну-ну! — с мрачной иронией произнес аристократ. — Так кого же убьют? Рефери?
— Я не знаю, кого убьют, — отвечал отец Браун, задумчиво глядя перед собой. — Знал бы — не портил бы вам удовольствия, просто помог бы этому человеку сбежать. И я не вижу в боксе решительно ничего дурного. Однако обстоятельства таковы, что я прошу вас отложить бой.
— А больше вы ничего не хотите? — с издевкой осведомился лорд Пули. — Что вы скажете двум тысячам зрителей?
— Скажу, что после боя их осталась бы тысяча девятьсот девяносто девять.
Лорд Пули глянул на Фламбо.
— Ваш друг — сумасшедший? — поинтересовался он.
— Ничуть, — был ответ.
— Понимаете, — с прежней нервозностью продолжал лорд Пули, — есть еще одно затруднение. Поддержать Мальволи приехала целая куча итальянцев, а может, не итальянцев, кто их разберет. Толпа чернявых головорезов, южная кровь, сами понимаете. Если я отменю бой, сюда ворвется Мальволи во главе корсиканского клана.
— Милорд, речь идет о жизни и смерти, — сказал отец Браун. — Позвоните в колокольчик. Отдайте распоряжения. И посмотрите, кто сюда ворвется. Я убежден, это будет не Мальволи.
Видимо, его слова разбудили в лорде Пули любопытство; тот позвонил в колокольчик и сообщил вошедшему секретарю:
— Я должен буду сделать важное заявление для публики, а пока тихонько скажите обоим боксерам, что бой отменяется.
Секретарь мгновение смотрел на него, будто на демона, потом исчез.
— Почему вы мне все это говорите? — спросил лорд Пули. — Кто вас надоумил?
— Меня надоумила эстрада, — ответил отец Браун, почесывая в затылке. — Впрочем, нет… еще меня надоумила книга. Я купил ее в Лондоне, очень дешево.
Он извлек из кармана кожаный томик, и Фламбо, заглянув другу через плечо, увидел, что это сборник путевых рассказов. Угол одной страницы был загнут.
— «Единственная разновидность вуду…» — прочел отец Браун.
— Разновидность чего? — переспросил лорд.
— Вуду, — повторил священник почти с удовольствием, — «…широко распространенная за пределами Ямайки, представляет собой культ обезьяны, или божества гонгов. Культ этот развит в обеих Америках, особенно среди мулатов, многие из которых внешне неотличимы от белых. В противоположность другим формам дьяволопоклонства, человеческие жертвоприношения совершаются не на алтаре, а среди толпы. Под оглушительный бой гонгов дверь капища распахивается, и собравшиеся в экстазе взирают на обезьянье божество. Потом…»
Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возник лощеный негр. Его зрачки вращались, цилиндр был лихо заломлен набок.
— Эй! — заорал негр, показывая обезьяньи зубы. — Что такое? Вздумали украсть у черного джентльмена приз, который был уже у него в кармане? Думаете защитить этого белого итальяшку…
— Бой всего лишь отложен, — тихо произнес хозяин кабинета. — Я выйду и все объясню вам через минуту-другую.
— Да кто вы такой?! — взревел негр, надвигаясь на него.
— Моя фамилия Пули, — с похвальным хладнокровием ответил лорд Пули. — Я председатель организационного комитета и советую вам немедленно покинуть помещение.
— А это еще кто? — прорычал чернокожий боксер, презрительно указывая на священника.
— Моя фамилия Браун, — отозвался патер. — И я советую вам немедленно покинуть страну.
Боксер несколько мгновений яростно смотрел на них, затем, к общему изумлению, вышел, громко хлопнув дверью.
— Итак, — проговорил отец Браун, ероша бесцветные волосы, — что вы думаете о Леонардо да Винчи? Изумительная итальянская голова.
— Послушайте, — сказал лорд Пули, — я взял на себя большую ответственность, полагаясь исключительно на ваши слова, так что жду объяснений.
— Вы совершенно правы, милорд, и много времени они не займут, — ответил Браун, убирая томик в карман. — Выслушайте меня и решите, прав ли я. Негр, который только что вышел отсюда, — один из опаснейших людей на земле, поскольку сочетает европейский ум с инстинктами каннибала. Он превратил заурядную бойню между такими же дикарями, как он, в очень современное и научное общество тайных убийц. Он не знает, что мне это известно, и тем более — что я не могу этого доказать.
Лорд Пули молчал, и низенький священник продолжил:
— Если я захочу кого-нибудь убить, самое ли разумное — остаться с ним наедине?
Его собеседник холодно прищурился и сказал только:
— Если вы хотите кого-нибудь убить, я бы советовал поступить именно так.
Отец Браун мотнул головой, словно более опытный убийца.
— То же самое сказал Фламбо, — ответил он со вздохом. — Однако подумайте. Чем более одиноким человек себя чувствует, тем меньше у него шансов избежать чужих взглядов. Пустое пространство вокруг лишь делает его заметнее. Неужто вы никогда не видели пахаря в долине или пастуха в холмах? Не смотрели с обрыва на человека, идущего по пляжу? Если такой человек убьет краба, вы это увидите; точно так же вы увидите, если он убьет кредитора. Нет, нет, нет! Разумный убийца, каким бы стали вы или я, никогда не положится на то, что никто не взглянет в его сторону.
— А что в таком случае ему остается?
— Выбрать время, когда все будут смотреть в другую сторону, — объяснил священник. — Человека задушили близ Эпсомского ипподрома. Случись это, когда трибуны пусты, кто-нибудь мог бы видеть убийство — бродяга из-под забора, шофер с холмов. Однако никто не увидит его, когда трибуны полны, когда все кричат, когда фаворит приходит к финишу первым — или не приходит. Задушить жертву шарфом, бросить тело за дверь — дело мгновений. И ровно то же, — продолжал он, поворачиваясь к Фламбо, — произошло с несчастным у эстрады. Его бросили в дыру (которая была выпилена специально), когда великий тенор брал верхнее до или великий скрипач играл виртуозный пассаж. И там-то был нанесен смертельный удар. Этот трюк Ниггер Нед позаимствовал у божества гонгов.
— Кстати, Мальволи… — начал лорд.
— Мальволи совершенно ни при чем, — сообщил священник. — Быть может, с ним и впрямь приехали несколько соотечественников, однако наши добрые друзья — не итальянцы. Они — мулаты, квартероны, октороны самых разных оттенков, но боюсь, для нас, англичан, все грязные и смуглые иностранцы на одно лицо. Кроме того, — продолжал священник с улыбкой, — англичане не желают видеть разницы между заповедями моей религии и тем, чему учит вуду.