Ручка динамика повернута до отказа. Иосиф Кобзон поет о далеких городах. Медленно стынут угольные стержни электрической дуги. Перерыв.
Я считаю, что он чудак, Алексей Иванович Башко. Хороший чудак. Поэт. Как и все его собратья по перу, читает свои стихи по тетрадке. И еще мне кажется, что ребята его стихи забракуют и не пропустят в «Криминалист». И он уйдет в свою лабораторию. Будет наедине с фотоувеличителем рифмовать слова. Получится! Криминалисты — настойчивый народ!
Густой, нетерпеливый дождь Иришиных волос. Они свободно, слегка волнуясь, падают на черные плечи свитера. Это потому, что у лаборантки Тарасовой сегодня новая прическа.
Очередной настойчивый эксперимент весны.
А у Ириши весна девятнадцатая…
Россыпь волос отражается в десятках вариантов стекла. Крупным планом, мелким. В высоком колпаке микроскопа. В ломкой охапке длинных прозрачных трубок с матовыми рисками делений. В рубиновых каплях термометров.
Ксения Васильевна Виниченко, заведующая отделом, встречает меня как неумолимого инквизитора.
— Что, фотографироваться? Нет, уж увольте! Лучше я вам расскажу об одной интересной экспертизе. Идите сюда.
Взбираюсь на высокий желтый стул. Устраиваюсь.
…Человека не стало. Он превратился в съежившегося сопящего крота. Какая разница, чем крот ковыряет землю: когтями или лопатой? Он делает подкоп под стену магазина.
И все-таки различие есть. Скажем, в ботинках. Простых, кожаных, да к тому же со старыми шнурками.
А в остальном это был ненасытный крот.
Он добрался до того, что так привлекло его своим запахом. С трудом вылез через ту же нору с набитым от обжорства животом.
Вы сможете быстро скрыться, если у вас от натуги рвется затасканный шнурок на ботинке?
Этот крот все же считал себя человеком! Ему пришлось зашнуроваться. Привязывать оторванный конец было просто некогда. Утром его подняла другая рука. Рука следователя.
Вот, пожалуй, и вся история бывалого шнурочного обрывка. Вернее, половина истории. Остальное прошло здесь, в отделе химико-биологических исследований.
Сорок черных полинявших нитей. 20 идут снизу вверх налево. 20 — снизу направо. Сорт материала — один и тот же у обрывка и у шнурка с ботинка подозреваемого. Микрометр показал толщину обрывка и шнурка: 1,35—1,47 миллиметра.
Евгений Иванович Садомсков, эксперт-биолог, крутит в пальцах стеклянную трубочку.
— Это штука нам помогла. Мы натянули на нее обрывок и шнурок. Решили совместить разорванные концы. Понимали, конечно, какой предстоит кропотливый эксперимент.
Я вижу результат на снимке. Шестнадцать нитей из двадцати полностью совместились по точному рисунку переплетений. Подобное и во второй двадцатке.
Вот она — настоящая улика. Разорванный на две части шнурок с ботинка выкручивающегося крота…
Кольца эфира из коричневого высокого горлышка банки. Резкие. Невидимые. Два белых кружочка фильтровальной бумаги. На каждом, в центре, желтые пятна масел.
Иду за Ксенией Васильевной. Кружочки под темным фильтром. Эфир вокруг пятен светится одинаковыми нежно-голубыми кругами.
— Видите? Масло одно и то же.
Это нужно было доказать двум автолюбителям, решившим обзавестись комфортабельной «Волгой». Говорят, все мечты сбываются. И кто знает… Улыбаться бы им свету через широкое ветровое стекло кабины… Если бы не «проклятый таз» с автолом.
Гараж был явно тесен. Теснота да темнота. А таз стоял на краю верстака…
Утром хозяин схватился за голову: куда исчезла «Волга»? Затем стал соображать. Поднял с пола таз, что лежал у огромной жирной лужи…
Автолюбители отпирались, как только умели. Пришлось их… разуть. Эксперт Лия Тимофеевна Барканова занялась замасленными носками. А автолюбители колотили себя по грудной клетке. Отстаивали обиженное достоинство.
— Да вы знаете, что у нас работа? Мы работяги! Не белоручки, что ходят в узких штанах! Да в нашем цеху не только ботинки или носки можно залить маслом! По горло промаслились!
Можно для верности резануть ладонью по дрожащему кадыку. Это можно.
Пришлось в Алма-Ату послать еще одну посылку с двумя банками масел. «Турбинное-Л» и «Индустриальное». Других сортов в цехе не оказалось.
Итак, три сорта масел. Можно начинать.
Ультрафиолетовые лучи кварцевой лампы. Эфирная вытяжка. Микроорганический анализ. Исследования на вспышку. Фотосъемка. Глаза усталые, натруженные плоскими, выпуклыми, вогнутыми линзами объективов.
Четыре результата. И два абсолютно одинаковых. Из таза и пятен на туфлях, носках…
Кто знает, улыбаться бы кому-то через широкое ветровое стекло…
Засохшая грязь на жесткой хлопчатке полосатых брюк, на стоптанной подошве кирзовых сапог, в граненом стакане. Ксения Васильевна осторожно соскабливает ее узким лезвием скальпеля.
— Вчера обокрали одну квартиру. У окна, через которое преступник проник в комнату, обнаружили следы падения человека. Очевидно, он, спрыгивая с подоконника, упал. Вот вещи подозреваемого. В стакане — проба грунта с места происшествия.
Восемь длинных стеклянных трубок на фоне белого листа со строго горизонтальными линиями.
— Это градиентные трубки. Каждая из них заполнится жидкостями различных удельных весов. Затем внесем пробы. Вы знаете, что почва состоит из всевозможных компонентов? Все должны расположиться в этих жидкостях, соответствующих их удельным весам. Однородная почва будет иметь одинаковую картину распределения компонентов в градиенте плоскости. Но чтобы дать окончательное категорическое заключение, что грязь на брюках и на месте происшествия одна и та же, мы должны определить химический состав проб. Ну, процентное содержание железа, кальция, магния, алюминия, титана и так далее. Хотите знать результат? Приходите дней через десять.
Самые мелкие, порой незаметные вещи могут послужить ключом к раскрытию преступления. Ворсинки пропавшего сукна на костюме подозреваемого. Посторонние, порой не всегда обычные примеси в похищенном зерне. Легкая затоптанная шелуха и сами семечки в затасканной базарной кошелке.
Все это приходит сюда, в лабораторию отдела.
Крохотный разновесок в одну десятую грамма. Радужная капелька раствора, нехотя срывающаяся с тонкого стеклянного пера. Кристалл реактива, тающий в пузырчатом растворе. Минуты, часы терпения. И наконец, неопровержимый ответ на неизвестное, нужное.
Им дороги часы затишья у молчаливых колб, реторт, тиглей. Меньше экспертиз — спокойнее не только здесь, в отделе. Спокойно в городе, на далеком отгоне, в темном проулке спящего поселка.
Можно пораздумать над своей научной темой…
Ириша удобно устроилась в тихой стеклянной будочке с книгой.
— Скажите, трудно переводиться с одного факультета на другой?
Она мечтает о химическом.
Володя Браташ лезет в правый карман пиджака. Разжимает кулак. Гильзы с цокотом сыплются на толстое стекло стола.
— А вы знаете, что на свете не существует абсолютно одинаковых стволов? Каждый из них, пусть даже с одной заводской партии, обязательно чем-то отличается. Скажем, резец станка, делающий нарез в канале ствола, срабатывается, изменяется, дает рисунок, характерный только для этого нареза. Или возьмем гильзу. Посмотрите внимательнее. Видите вон ту легкую царапину? Нет? Пойдемте к МИСу.
Буквы расшифровываются просто: микроскоп исследовательский сравнительный. Он стоит в кабине за черной шторкой. МИСом по очереди пользуется весь отдел криминалистических исследований. Срочному, разумеется, привилегии.
Володина шевелюра — над тускло отсвечивающим черным окуляром. В желтом экранчике МИСа — зажатая гильза.
— Смотрите. Это след выбрасывателя. Причем только одной винтовки. А вообще следы на гильзе могут быть самыми разнообразными. Возьмем для примера две малокалиберки. Одинаковой марки, с номерами одной серии. Но я, чтобы пристрелять ее, сделал 500 выстрелов, а вы — сотню. Естественно, боек на моей винтовке больше сработается. Он отпечатает своеобразный след. Гильза, расширяясь при выстреле от пороховых газов, при обратном ходе трется о патронник. Тоже характерные полосы. Следы от гильзодержателя, патронного упора, от изношенных полей нарезов в канале ствола. И во всем — неповторимое. Кстати, о нарезах.
…От этого звука вздрогнул человек. Метнул испуганный взгляд. На оконном стекле — косые лучи трещин от кругленькой аккуратной дырочки. Пуля лежит на восковом паркете, вернее, кусочек расплющенного свинца. Но стекло пропустило не всю пулю. Хрупкие зеленоватые грани, словно идеально отточенным лезвием бритвы, аккуратно срезали тонкий кусочек летящей пули. Осколок упал между рамами.
Он умещается между первым и девятым делениями сантиметра. На внешней стороне мягкая канавка, ограниченная с обеих сторон небольшими валиками, — след от поля нареза ствола.
— Конечно, многое зависит от оперативной работы сотрудников милиции. Нам принесли все малокалиберные винтовки, изъятые у подозреваемых. Мы делали по три выстрела в пулеулавливатель, затем на МИСе сравнивали рисунки на пулях от винтовых нарезов.
Время. Выстрелы. МИС. И наконец, категорическое заключение: винтовка ТОЗ-8 № 42352.
О другой пуле знал весь институт. Сочувствовали. Смущенно пожимали плечами. Действительно, как установить диаметр совершенно деформированной пули? Какими-то математическими вычислениями?
Помог Леонид Никифорович Мороз из отдела информации и обобщений, кандидат юридических наук.
— Володя, ты знаешь устройство курвиметра, постоянного спутника геолога? Он определяет длину всевозможных кривых.
Это был нужный выход. Дно пересняли. Увеличили на фотобумаге в 15 раз. Для максимальной точности. Курвиметр дал вторую цифру. Первой был вес пули. Вычисления на бумаге. Вывод: пуля нагана. У подозреваемого было обнаружено именно это оружие.
— Самое увлекательное в баллистике, мне кажется, в бесконечности интересного. Я вам могу дать сто ответов на сто исключительных случаев. А завтра нужно будет давать сто первый, сто второй. И так изо дня в день — новое, захватывающее.