ем: «Он был изгнан из семинарии, и про него говорили, что он был мальчишкой скверного поведения».
«Второй был, — продолжает Боткина, — сиротой, чуть ли ни усыновленным одним из губернаторов Тобольска, и известным с гимназической скамьи своим монархическим экстремизмом. При поступлении в Петроградский университет он был членом Союза Михаила Архангела. И вдруг стал красногвардейцем».
Его появление во главе отряда большевиков озадачило население. «За все время его пребывания, — продолжает Боткина, — этот отряд не произвел ни одного обыска, никого не расстрелял, не вмешался ни в одну скандальную историю».
Тем не менее эти люди установили большевистские учреждения, только разогнав старые, включая городской суд.
Они полностью поменяли состав Тобольского совдепа. Его председателем был Никольский, а они поставили на его место Павла Хохрякова. Последний был известен в Тобольске. Согласно имеющимся у меня документам, он был родом из Вятской губернии, состоял в экипаже броненосца «Император Александр II». Он был практически безграмотным и представлял собой тип крайне невежественного русского рабочего.
Демьянов со дня приезда проявлял интерес к Императорской семье и искал предлог, чтобы появиться в губернаторском доме. Но солдаты посчитали, что подчиняются только Москве, и пустили его только во двор.
13 апреля в Тобольск прибыл новый отряд из Екатеринбурга под командованием некоего Заславского. Это уже была прямая угроза Императорской семье. «Этот Заславский, — утверждает Мундель, — был злобным евреем. Он собирал наших солдат на митинги и настраивал их, чтобы семья немедленно была переведена в тюрьму».
По показаниям Кобылинского, Заславский повел упорную пропаганду в Совдепе, стремясь убедить всех в необходимости перевести задержанных к тюрьму. Он говорил, что семью хотят освободить. Якобы для этого уже ведутся подкопы под губернаторский дом. Кобылинский был вызван в Совдеп. Избегая споров с Заславским, он объявил, что может перевести Императорскую семью в тюрьму, но только при условии, что туда же будут помещены и все солдаты его отряда, обязанные охранять ее (Кобылинский даже взял с собой некоторых солдат). Попытка Заславского не удалась. В этом деле Демьянов поддержал Кобылинского и предложил ему, в случае конфликта с отрядом Заславского, помощь своего отряда.
Также следует отметить, что Заславский, прибыв на 9 дней раньше Яковлева, имел при себе сил вдвое больше, чем было в отряде, прибывшем из Екатеринбурга в первый раз и изгнанном Демьяновым.
Плюс Заславский с момента своего прибытия ополчился на Императорскую семью, пытаясь подчинить себе солдат и Совдеп. Кобылинский даже заподозрил его: «Не за нами ли прибыл в Тобольск Заславский? Не хотели ли большевики Екатеринбурга убрать нас из Тобольска?»
Я обращаю внимание на тот факт, что Дуцман и Демьянов уже отбыли в Омск, когда прибыл Яковлев. Дегтярев остался один, и он занимал пост комиссара юстиции.
Когда 24 апреля солдаты собрались, Заславский и Дегтярев пришли на митинг по приказу Яковлева. Это было настоящим судебным разбирательством. По показаниям Кобылинского, «студент Дегтярев стал держать перед солдатами речь, все содержание которой сводилось к обвинениям Заславского в том, что он искусственно нервировал отряд ложными слухам (императорской семье угрожает опасность, что под дом ведутся подкопы и т. д.)… такова была главная идея этой речи. Заславский пытался защищаться, но безрезультатно. Его освистали. Он вынужден был удалиться… Яковлев во время этого судбища принял сторону Дегтярева».
В этот же день обнаружилось, что существовали старые отношения между Хохряковым и Яковлевым. Некоторые из солдат, питая сомнения к личности Яковлева, пошли в Совдеп и обратились к Хохрякову. Мундель, свидетель этого, показывает: «Хохряков поддержал Яковлева. Он сказал солдатам при мне, что он его хорошо знает как одного из самых видных революционеров на Урале».
Поведение Яковлева в эти два дня, 23 и 24 апреля, привлекло внимание Кобылинского. Он начал догадываться, что Яковлев, питая хорошие намерения в отношении Императорской семьи, устранял все возможные препятствия со стороны солдат, нападая на Заславского и устанавливая контакт с местным Совдепом при посредничестве Хохрякова. Отметим, что после отъезда Демьянова с его отрядом в Тобольск прибыл отряд латышей; неизвестно, откуда они явились, но они поступили в распоряжение Хохрякова.
В тот же день Яковлев еще раз пришел в губернаторский дом. Он интересовался только Алексеем. На этом раз он встретился с Императрицей, но не показал ни малейшего интереса к ней.
Теглева показывает:
«Я его видела, когда он вошел в комнату, где находился Алексей, тогда болевший. Около него находилась Императрица. «Прошу прощения, — сказал он, — я еще раз хочу на него посмотреть». Но при этом он не назвал имени Алексея. Молча он посмотрел на него и вышел».
Окружение поняло, что Яковлев, не доверяя никому, хотел лично удостовериться, что Алексей реально болеет.
Показания Волкова:
«Я вспоминаю, что Яковлев при первом своем визите был встречен Их Величествами возле постели больного Алексея. Потом он приходит еще несколько раз. Мы все видели, что он внимательно смотрел на царевича, проверяя, действительно ли он болен. Я категорически утверждаю, что это так именно и было. Яковлев приходил только для этого». Потом Волков продолжает:
«Все среди нас знали, что после одного из визитов к Алексею, Яковлев, убедившись, что тот действительно болен, отправился на вокзал с телеграфистом».
С кем он имел сообщение? Я позже отвечу на этот вопрос словами Яковлева, адресованными Кобылинскому.
В тот же день узнали о цели прихода Яковлева. Вечером, соблюдая осторожность, он тайно даже от Кобылинского собрал солдатский отрядный комитет, то есть ту организацию, которой фактически принадлежала власть над Императорской семьей. Кобылинский показывает:
«В 11 часов вечера ко мне пришел капитан Аксюта. «Яковлев, — сказал он мне, — собрал отрядный комитет и заявил, что он увозит Императорскую семью». Об этом Аксюта мне передал со слов члена этого комитета солдата Киреева. И действительно Яковлев заявил такое».
В тот день больше ничего не происходило.
§ 3
На следующий день, 25 апреля, Яковлев пришел к Кобылинскому. «Он сказал мне, — показывает последний, — что по постановлению Центрального Исполнительного Комитета он должен увезти Императорскую семью. «Как? — спросил я его. — А Алексей? Он же не может ехать!» «Вот в том-то и сложность, — ответил он. — Я говорил с Комитетом по прямому проводу. Приказано всю семью оставить, но Императора перевезти. Когда мы с вами пойдем к нему? Я думаю отбыть завтра».
Кобылинский тотчас же пошел в губернаторский дом и через Татищева попросил аудиенции. Царь назначил встречу на два часа дня. Точно в это время Яковлев с Кобылинским пришли в дом, где их встретил камердинер Волков.
«Яковлев, — утверждает Волков, — сказал мне, что он желает наедине переговорить с Императором. Я могу подтвердить это под присягой. Я ответил, что передам это пожелание императору, а он уже решит, как ему угодно будет. Император вместе с Императрицей были в это время в гостиной рядом с залом приемов. Когда я проинформировал обо всем Императора, он вошел в зал. Яковлев тоже вошел туда с Кобылинским. И он снова выразил свое желание. Императрица его спросила: «Это еще что значит? Почему я не могу присутствовать?» Я не могу сказать, показал ли Яковлев какое-то смущение, но он уступил и ответил: «Хорошо!» После этого он заявил, обращаясь к одному императору: «Вы завтра обязательно должны ехать со мной». Я тут же ушел и дальнейшего разговора не слышал».
Показания Кобылинского:
«Вот слова Яковлева, которые он адресовал императору: «Я должен вам сказать, что я — чрезвычайный уполномоченный Центрального Исполнительного Комитета из Москвы, и я должен увезти отсюда всю Императорскую семью. Но так как Алексей болен, то я получил второй приказ выехать только с вами». Император на это ответил: «Я никуда не поеду!» «Прошу вас так себя не вести, — продолжил Яковлев, — я должен исполнять данные мне приказания. Если вы отказываетесь ехать, то я вынужден буду или применить силу, или отказаться от возложенной на меня миссии. Тогда могут прислать вместо меня человека, менее гуманного чем я. Вы можете быть спокойны. Я за вашу жизнь отвечаю головой. Если не хотите ехать один, можете ехать, с кем хотите. Будьте готовы: завтра мы выезжаем в 4 часа».
После этого, поклонившись, Яковлев вышел. За ним последовал Кобылинский, но Император сделал ему знак остаться. Проводив Яковлева на первый этаж, Кобылинский снова поднялся наверх и присоединился к Долгорукову и Татищеву, которые стояли рядом с Их Величествами.
«Куда нас хотят отвезти?» — спросил у него император.
Следует напомнить то, что Яковлев говорил Кобылинскому утром 25 апреля: исходя из болезни Алексея, Центральный Исполнительный Комитет приказал увезти одного царя, а он потом вернется за остальными членами семьи. «Когда?», — спросил Кобылинский. Яковлев начал считать: «Нам понадобится четыре или пять дней, чтобы доехать; мы там пробудем несколько дней, а недели через полторы я вернусь».
Кобылинский имел возможность наблюдать за Яковлевым в течение двух дней. Он понимал, что он — посланец центра, и его усилия направлены на то, чтобы устранить все препятствия для отъезда Императора. Расчет времени, сделанный самим Яковлевым, убедил его, что место назначения находится в четырех или пяти днях езды. Из этого Кобылинский сделал вывод, что Императора повезут в центр, возможно — в Москву. И он так и ответил императору.
«Тогда, — воскликнул тот, — они хотят, чтобы я подписался под Брест-Литовским договором! Но я лучше дам отсечь себе руку!»
Далее Кобылинский, приведший эти слова, показал: «Императрица, сильно волнуясь, сказала: «Я тоже еду! Без меня его опять заставят что-нибудь сделать, как один раз уже заставили». После этого она упомянула про Родзянко. Безусловно, она намекала на акт отречения Императора от престола».