Тоннель оказался, за неимением другого слова, цивилизованным. Отштукатуренные стены не обнажали земли, а через каждые десять шагов встречались ниши для ламп и свечей. Ступени также были выложены камнем и не походили на грубую, предательски скользкую лестницу под часовней Маевских. Кто бы из его предков ни проложил этот ход, он потратил на него достаточно сил и времени, но каким-то чудом умудрился сохранить его в тайне.
Лестница вывела его в комнату с покатыми стенами. Она напоминала бы обычный кабинет, если не считать связанной с ней секретности. В центре расположился заваленный бумагами круглый стол, у стен – несколько шкафов и досок, наподобие школьных. В три маленьких круглых окна, походивших на корабельные иллюминаторы, просачивался лунный свет, частично сокрытый какой-то зеленью. Корсаков выглянул наружу и понял, что тайный кабинет располагается под крутым холмом, выходящим на реку. Снаружи окна прикрывали от любопытных глаз свисающие с обрыва ветви плюща. На мгновение Корсаков ощутил себя ребенком, наткнувшимся на пещеру с сокровищами – настолько чудесной и уютной показалась ему эта комната. Но реальность вскоре нагнала его. Как и мысль о том, зачем она нужна. Кабинет предназначался для хранения секретов – таких, что им не нашлось места даже в усадьбе.
Владимир зажег две лампы, предусмотрительно оставленные предыдущим хозяином комнаты под потолком, и принялся изучать бумаги и записи на досках. Открывшиеся ему находки потрясли Корсакова.
– Так, значит, полковник был прав. И ты тоже обратил на это внимание, – пораженно прошептал Владимир, обращаясь к незримо присутствующему рядом духу Николая Васильевича.
– Если ты рассчитывал, что отец явится тебе, как наяву, и сам все расскажет, то это вряд ли, – сардонически заметил Петр, расслабленно расположившийся в кресле за столом. – К счастью, он еще жив. Но, за неимением рядом этого твоего впечатлительного Постольского или Димки Теплова, тебе явно нужен кто-то, кто восхитился бы твоими открытиями. Позволь тебе в этом помочь. Чем же ты так удивлен, что твой рот отказывается закрываться?
– Отец тоже видел, что число происшествий, связанных с потусторонними явлениями, растет с каждым годом, – ответил брату (а точнее – самому себе) Владимир. – Если раньше большинство его расследований оканчивались развенчанием суеверий или хитрых преступников, что ими прикрывались, то около семи лет назад это начало меняться. То, с чем я столкнулся, и то, о чем говорил полковник – это просто верхушка айсберга. Посмотри! Пять-шесть случаев ежегодно, и это только в столицах. А писем от отцовских корреспондентов со всей страны вообще десятки. Призраки. Жертвоприношения. Богохульные обряды. Проклятые предметы. Пророки и их секты. Это же…
– Волна. – Петр исчез из кресла и материализовался у него за спиной, сипя в ухо: – Ты видишь край огромной волны, встающей над океаном, что грозит накрыть весь мир. Грядет девятый вал, братишка. И если море не успокоить, то скоро мы все окажемся на самом дне!
– В черной непроглядной пучине. И нет того маяка, что развеял бы тьму, – прошептал Владимир, вспоминая слова отца.
– Как думаешь, почему он не сказал никому об этом? – вкрадчиво спросил Петр.
– Боялся. Не хотел втягивать нас раньше времени. Возможно, думал собрать больше доказательств, прежде чем посвятить нас или озвучить свои находки во время конклава. Он уже тогда подозревал, что все эти события связаны друг с другом. Что за ними ощущается чья-то рука, направляющая их в нужное русло. Но подозрения – не доказательства. Так же, как и в моем случае. Стасевич и книга. Назаров и ритуал. Шеляпин и призыв духов. Им всем кто-то подсказывал. Нашептывал на ухо, как ты сейчас…
– Но ведь речь не только о страхе, – не заметил шпильки в свой адрес воображаемый Петр. – Есть же и холодный расчет. Он не только защищал нас…
– Он подозревал, что кто-то из близких может быть в сговоре с врагом!
– Jeune maître, c’est vous? – раздался голос с лестницы. Корсаков обернулся – и остался в кабинете один. У входа забрезжил огонек, а затем в комнату вошел Жорж. В руках он держал револьвер и лампу.
– Юный господин, это вы? – вновь повторил камердинер.
– Да, Жорж, – подтвердил Владимир. – Как ты нашел меня?
– Я делал вечерний обход и увидел отблеск фонаря в оранжерее, – ответил старый слуга. – Поспешил сообщить вам, но ваша комната оказалась пустой. Тогда я решил проверить оранжерею самостоятельно и наткнулся на подземный ход, а потом уже услышал, как вы с кем-то говорите. Здесь есть кто-то еще?
– Нет, я просто болтал сам с собой, – усмехнулся Владимир, ведь он, в сущности, не покривил душой.
– Что это за место? – удивленно огляделся камердинер. – Я думал, что знаю все секреты усадьбы, но здесь оказываюсь впервые.
– Я тоже. Похоже, тайный кабинет отца.
– Настолько тайный, что он не рассказал даже мне или вам?
– Возможно, просто не успел, – предположил Корсаков. «А возможно, он тоже считал, что ты уже не настолько достоин доверия, как мы думали».
– Поразительно!
– Сам очень удивился, когда нашел. Не беспокойся, Жорж, никакие воры в оранжерею не залезли. Я хочу еще перебрать бумаги, а ты иди спать.
– В моем возрасте спят мало, – тепло улыбнулся Верне. – Если хотите, могу вам помочь.
– Нет-нет, не стоит! – замахал руками Владимир. – Это мои заботы.
– Конечно, как скажете, – не стал спорить камердинер. – В таком случае доброй ночи, молодой господин.
Он развернулся и направился к лестнице, но уже на пороге его остановил голос Владимира:
– Жорж, позволь вопрос – а на неделе перед моим приездом не происходило ли в Корсаково чего-то необычного, на что ты обратил внимание?
Верне укоризненно взглянул на Корсакова:
– Jeune maître, я знаю вас с младых ногтей. Эту свою привычку задавать вопросы так, чтобы поймать собеседника в неловкий момент, вы приобрели на моих глазах. Если я каким-то образом обидел вас или вы сочли, что я не исполняю своих обязанностей должным образом, то, прошу, скажите прямо. Не обижайте меня. А что до вашего вопроса – нет, ничего из ряда вон выходящего не произошло. Я как раз вернулся из поездки за четыре дня до вас – навещал сына в Варшаве.
– Извини, Жорж, не знаю, что на меня нашло, – смутился Владимир.
– Я понимаю, – слегка поклонился камердинер. – Вам не нужно извиняться передо мной. Вам пришлось пережить такое, что большинству людей не явилось бы даже в ночных кошмарах. Но эти беды не сломили вас, только сделали сильнее. Отец гордился бы вами, если бы знал…
– В этом я не уверен, – покачал головой Владимир. – Петр во всем был талантливее меня.
– Нет. И у вас, и у брата всегда были свои сильные и слабые стороны. Там, где требовались смелость, удача и умение быстро мыслить – Петру не было равных. Это природный дар. Но сейчас я смотрю на вас и понимаю, что вы ни в чем ему не уступаете. Разница лишь в том, что вы сами воспитали в себе эти качества. И, если позволите, я замечу, что вашего отца я знаю дольше, чем кто-либо из ныне живущих, поэтому могу говорить с уверенностью. Для него не существовало разницы. Он любил и уважал вас одинаково.
– Спасибо. – Владимир предательски шмыгнул носом, но все же нашел в себе силы спросить: – Слушай, а когда ты возвращался, то проезжал через Витебск?
– Да, сошел с поезда в Динабурге и оттуда на перекладных. А что?
– Да так, ничего. Задумался, – уклончиво ответил Корсаков.
– Что ж, тогда позвольте и мне задать вопрос. – Верне замер на пороге. – Я ведь правильно понимаю, что вас преследует то же существо, с которым вы сталкивались в Болгарии?
– Да, – кивнул Владимир.
– Вы ведь знаете, как с ним справиться? – с надеждой спросил Жорж. – Вам же удалось победить его в прошлый раз?
– Да, думаю, да, – со всей возможной уверенностью, которой он на самом деле не чувствовал, ответил Корсаков.
– Благодарю, jeune maître, – сказал Жорж и начал подниматься по лестнице. А Владимир вновь остался наедине с воспоминаниями.
Болгария, декабрь 1877 года
Тревогу забил Михаил Васильевич, когда спустя полторы недели от его брата и племянников не пришло ни весточки. Плевна к этому моменту пала, и тысячи солдат были готовы ринуться на помощь изнемогающим от холода, голода и атак противника братьям по оружию на Шипкинском перевале. Михаил отправился прямиком к генералу Вековому и выторговал у него двух бойцов для поиска пропавших родичей. Военачальник не сказал ничего, но на лице его явственно читалось недовольство. Корсаков-старший обещал ему найти убийцу, а в результате сгинул сам, да еще и забрал с собой четверых казаков в придачу.
Михаил шел по остывшим следам, от Тырнова к Зорнице, оттуда – вверх, в горы, к Конаку. Жители деревни встретили его недоверчиво. Да, русский отряд заходил в деревню. Оставил после себя двух турок, которые до сих пор сидят в подвале, и, возможно, еще живы, но уже пару дней никто их не навещал, еды и воды не носил. А отряд однажды утром вскочил в седло и ускакал наверх, да только с тех пор никто их не видал. Кони вскоре пришли назад – без всадников. Местные жители явно намеревались оставить животных себе.
Сопровождавшие Михаила солдаты по мере разговора с деревенскими все больше мрачнели, но сам он оставался неумолим. Тотчас же взобрался на коня и поскакал вверх, к скалам, где у одинокого дерева обнаружил выщерблины от пуль, выпущенных отрядом. За камнями нашел узкий тоннель в горе и, пройдя его, оказался на площадке перед водопадом. Увиденная картина надежд не внушала. На краю обрыва лежал одинокий брошенный кем-то карабин, а сама площадка залита застывшей кровью, впитавшейся в камни.
Кто-то на его месте, возможно, повернул бы назад. Но не Михаил. Обнаружив пригодный для подъема карниз, Корсаков полез еще выше, за водопад – и вскоре наткнулся на глубокую пещеру. Она походила на клыкастую пасть неведомого горного чудовища. Наросшие на потолке сталактиты лишь усиливали это впечатление, смахивая на острые клыки. С замиранием сердца он начал спуск, уже догадываясь, что ждет его внутри.