Караконджул меж тем вновь начал подниматься, несмотря на новые раны, оставленные осколками. Но прежде, чем он успел что-то предпринять, Корсаков описал изящный пируэт и запустил в тварь ятаганом. Горегляд наблюдал, как меч, вращаясь, рассекает воздух со звуком, который почему-то напомнил ему изображения крылатой Смерти на старинных гравюрах. Караконджул, совсем недавно увернувшийся от выстрела практически в упор, на этот раз не имел ни единого шанса. Ятаган вошел ему в грудь и пришпилил к стене, словно булавка для огромной уродливой окровавленной бабочки. Тварь исторгла из груди отчаянный вопль.
– Что у вас здесь творится? – рыкнул полковник, вбегая обратно в фехтовальный зал.
– Уже ничего стоящего, mon ami, но вы пропустили довольно впечатляющее зрелище, – встретил его слегка шутовским поклоном Корсаков. Говорил он немного странно, будто бы с трудом ворочая языком или подбирая незнакомые слова.
– Так вот он, ваш караконджул. – Жандарм с интересом взглянул на приколотое к стене существо, судорожно пытающееся избавиться от ятагана в груди. Меч, однако, плотно засел в стене. – Отменный бросок, Корсаков!
– Благодарю!
– Горегляд, целы? – повернулся к Христофору Севастьяновичу полковник.
– Да, Владимир Николаевич спас меня, – хрипло ответил тот. – Но… Раз вы проснулись, то вы узнали, что хотели?
– Не совсем, но этого теперь и не требуется. – Корсаков подошел поближе к караконджулу и принялся с интересом его разглядывать. Затем вытянул вперед левую руку и поднес к существу указательный палец. Тварь рванулась к нему, но Владимир в последний момент отпрянул, отчего исторгающая черную жижу пасть лишь бессильно клацнула зубами. – Какой дикий, однако. Нет, господа, думаю, у нас в руках куда более полезный образец. Он не может покинуть оболочку – ведь чует, что вселиться в кого-то из здесь присутствующих, как тогда, в переулке, ему не под силу. А значит, ужасный караконджул теперь в нашей власти. И может привести к своему хозяину. Как вам такое?
На вкус Горегляда, проснувшийся Корсаков выглядел излишне самоуверенным, особенно когда сопроводил свой вопрос подброшенной монетой, которую тут же поймал в воздухе левой рукой. Однако он решил оставить мнение при себе. Вместо этого Христофор Севастьянович опустился на колени рядом с Серым. Почувствовав присутствие хозяина, пес сделал попытку вильнуть хвостом, но вместо этого съежился и заскулил от боли.
– Ну, не надо, береги силы, – зашептал Христофор Севастьянович. – Добры сабака! Смелы сабака!
– Вашей собаке нужно тепло, – сказал полковник. – В соседнем кабинете есть камин. Разожгите его и укутайте пса понадежнее. Так он продержится, пока мы не найдем ему какого-нибудь коновала.
– Я сам его выхожу, – отрезал Горегляд.
– Как знаете, – пожал плечами жандарм. – Но с камином и одеялами рекомендую поторопиться.
– Да, конечно, спасибо, – потупился Горегляд. Он нежно поднял раненого пса на руки и понес его прочь из зала.
– Что ж, Корсаков, браво. – Полковник подошел к Владимиру. – Вынужден признать, вы не перестаете удивлять меня своими талантами.
– Вы мне льстите, – фыркнул Корсаков.
– Нет, что вы! Я от чистого сердца. Только… Какая у вас присказка? Ах да! Позвольте вопрос? С каких это пор вы стали левшой?
Губы полковника вновь сложились в жутковатый оскал, который он, очевидно, считал улыбкой. С выражением вежливого интереса жандарм повернулся к Корсакову. А точнее – не-Корсакову. Тот опешил лишь на секунду – но этого оказалось достаточно. Полковник положил ладонь ему на лоб – и не-Корсаков понял, что тело, дотоле послушное любому его капризу, отказывается слушаться его.
– Вы мне весьма интересны, дружище, и на будущее я бы рекомендовал учитывать, что вы более не отражение, раз уж вы даже говорить научились, – заметил полковник. – Не сомневаюсь, что мы еще встретимся, но пока что Корсаков мне необходим.
Не отнимая ладони от лба, жандарм, будто в танце, доставил Владимира обратно в центр нарисованного Гореглядом круга.
– А посему – спать! – прошипел он – и тело Корсакова осело в кресло.
Болгария, ноябрь 1877 года
Он выжил чудом. Сомнений тут быть не могло. Его должно было убить падение. Или ледяная вода. Или холод, который вгрызся в него, когда его тело вынесло на берег. Но каким-то чудом Корсаков выжил.
В ушах стоял звон. Мир перед глазами упорно отказывался обрести фокус, превращаясь то в калейдоскоп, то в странное подводное царство. Тело контролировал инстинкт, желавший как можно быстрее и дальше убраться от жуткого места, где его могли бы настигнуть Юсуф-бей и его цепной караконджул. Поэтому Корсаков брел. Падал. Полз. Карабкался вверх и скатывался вниз. Он не обращал внимания на севшее солнце. Не слышал горестных криков отца и брата, вернувшихся на площадку у водопада и заставших только Юсуфа и раненого Чижа, которые поведали им трагичную историю нападения твари, которая сорвалась вниз вместе с Владимиром. Не мог знать, что сейчас они необъяснимым образом двигаются друг навстречу другу. Николай и Петр в сопровождении Юсуфа и казаков спускались в пещеру, которую считали логовом караконджула. Владимир оказался в том же лабиринте подгорных тоннелей, но в самой нижней его части – той, что выходила на реку.
Корсакова вело чутье. Жажда к жизни. Надежда однажды вновь увидеть солнечный свет. Не сказать, что путь он выбирал безошибочно. Нет, на его долю выпадали и тупики, и бесплодные блуждания по кругу. Но мало-помалу он взбирался вверх. А вскоре его начади вести голоса – сначала далекие, непонятные, они становились все ближе. Так звучали родные. Так звучал дом. В полубреду Владимир не разбирал слов – а меж тем они были важны. И Корсаков, с отстраненным со – жалением наблюдающий во сне за страданиями самого себя в прошлом, слушал и впитывал каждое.
– Какая ужасающая красота, – прошептал Юсуф-бей.
– Ну да, – мрачно фыркнул Корсаков-старший. – Как говорится, был бы дэв – а храм найдется.
Пещерный мрак разгоняли только факелы, что держали в руках казаки, да фонари Корсаковых и османа, отчего казалось, что опасность грозит из каждой тени. Однако обширный зал хотя бы давал пространство для боя, чего нельзя было сказать о многочисленных извилистых тоннелях.
Однако не темнота пугала казаков, а то, что выхватывал свет фонарей и факелов. Одна из пещерных стен напоминала фасад древнего храма, метров ста в ширину и двадцати – в высоту, над которым многие столетия назад трудились неизвестные зодчие. Даже Николай Васильевич не смог бы сказать, в каком стиле выполнено это сооружение. Классический античный портик соседствовал с элементами, знакомым Корсакову-старшему по описаниям древних месопотамских городов-государств и затерянных в песках Сахары африканских королевств, стертых с лица земли.
– Что это за место? – с благоговейным ужасом спросил Петр.
– Храм, – ответил отец. – Воздвигнутый в честь существ, которым не место в нашем мире.
– Напоминает пещерные церкви Каппадокии, с моей родины, – прошептал Юсуф. – Или монастыри-убежища первых христиан.
– Кто бы ни построил его, христианами они не были, – уверенно заявил Корсаков-старший.
Их фонари лишь частично освещали барельефы, которые украшали стены храма. Тени, пляшущие на изображениях, делали их еще страшнее, но хотя бы милосердно скрывали самое жуткое. Ведь таинственные скульпторы оставили потомкам картины отвратительных кровавых вакханалий, за которыми с небес наблюдали гигантские существа, для описаний которых не хватило бы слов во всех языках мира.
В центре сооружения угадывались очертания замурованной двери – и Владимир, наблюдавший за этой сценой из будущего, ощутил ужас узнавания. Он уже видел это место, или как минимум подобное ему однажды. Как и то, что должно таиться за дверью. Именно ее пытался выписать на своей картине Стасевич в затерянной усадьбе год назад. Напротив двери из пола торчала отполированная глыба с ровной, будто столешница, поверхностью. Сомнений в ее ритуальном предназначении ни у кого не оставалось.
– Значит, именно сюда стремился караконджул, – констатировал Петр.
– Очевидно, – ответил Николай Васильевич.
– Но зачем?
– Вряд ли его намерения были благими.
– Смотрите, на двери есть какие-то письмена! – привлек их внимание Юсуф-бей. – Я могу попробовать их перевести…
– Этим займусь я, – оборвал его Корсаков-старший.
– Но эта задача… – обиженно начал осман.
– Вашей задачей было сохранить жизнь моего сына, – процедил Николай Васильевич. – Вы с нею не справились. В этих надписях может скрываться способ изгнания караконджула. В таком случае от них будут зависеть уже наши жизни. Простите, но доверить вам еще и это я не готов.
– Да, конечно, – скромно потупил взор Юсуф-бей. Однако Владимир уловил нотки самодовольства в голосе османа, а всевидящий взор услужливо дорисовал сокрытую от его родных ухмылку.
Казаки наблюдали за спорщиками, не понимая ни единого слова по-французски, хотя и догадывались, что разговор идет о дальнейших планах. Но сама манера держаться каждого из них не требовала перевода. Корсаков-старший – злой, непреклонный. Юсуф – услужливый, внимательный.
– Но от помощи я все-таки не откажусь, – постарался смягчить резкость Корсаков-старший. – Далее, пока мы осматриваем святилище, необходимо будет занять оборону. Раз это логово караконджула, то он обязан сюда вернуться, и мне бы не хотелось пропустить момент, когда это произойдет. Казаков мало, один – так вообще серьезно ранен.
– Предоставь это мне, – решительно заявил Петр. – Если эта тварь появится… – Он попытался продолжить, не смог – перехватило дыхание, однако затем все же собрался с мыслями и закончил: – Я сдеру с нее шкуру. За Володю. И казаков расставлю так, чтобы они не пропустили возвращение караконджула.
Николай замолчал, погруженный в свои мысли. Он смотрел на спокойную уверенность Юсуфа. Мрачную готовность Петра, жаждущего поквитаться с тварью за брата. На казаков, присматривающих за Чижом, которому с каждой минутой становилось все хуже и хуже. Сейчас или никогда.