– Я мог сколько угодно обижаться на брата и отца. Это правда. Но не проходит ни дня, ни часа, ни минуты, чтобы я не мечтал – от всего сердца, от всей души, отчаянно – увидеть их вновь, живыми и здоровыми. Ты не оказал мне услугу. Ты проклял меня до конца дней искать каждого, кто стоит за тобой. Кто дергает тебя за ниточки. Кто нашептывает ядовитые слова тебе в ухо. Однажды я найду их – и заставлю заплатить. Каждого и сполна. Ни один не скроется от меня. Ни они, ни ты.
– Я и не намерен скрываться, – довольно улыбнулся Михаил, словно только и ждал этого ответа. – Скрываются проигравшие. Я же – на стороне победителей. А потому…
Дядя молодцевато спрыгнул со стола и извлек из-за него пару сабель, в которых Корсаков мгновенно опознал любимое оружие из коллекции Михаила. Они уже сходились в бою – совсем недавно, каких-то несколько дней назад, в фехтовальном зале.
– Уважишь старика? – азартно спросил дядя и швырнул одну из сабель Владимиру. Тот поймал оружие в воздухе и молча вытянул лезвие из ножен.
– Глупо! – шепнула тень Петра. «Глупо!» – сказали бы отец, мать, Жорж, Горегляд, жандармский полковник – да любой здравомыслящий человек. Глупо соглашаться на дуэль с непобедимым фехтовальщиком. Корсаков уже знал, что дядя не просто так предложил ему потренироваться перед своим исчезновением. Нет, Михаил уже тогда представлял, что рано или поздно может сойтись в схватке с племянником, а потому специально оценил силы будущего противника. Но советчиков сейчас не было рядом. А Корсаков – и злое, голодное существо, таящееся глубоко внутри него – хотели одного и того же. Под ироничным взглядом дяди Владимир проверил заточку, крутанул саблю в руке и двинулся навстречу противнику. Михаил не заставил себя ждать.
Они сошлись в центре зала. Атаку начал Корсаков. Внутри него кипела ярость – но не горячая, ослепляющая, ведущая к ошибкам. Нет, это было холодное и расчетливое чувство. Стремление остаться в живых – и причинить врагу как можно больше боли. Михаил, ожидавший безрассудных широких взмахов саблей, поначалу опешил. Владимира сейчас сдерживало лишь понимание, что дядя также нужен им с полковником живым – иначе след, ведущий к его покровителям, оборвется. Ну и приходилось помнить, что Михаил куда более опытный противник. В результате их дуэль напоминала схватку кобры и мангуста. Они сходились и расходились, кружа по центру зала. Владимир старался зацепить противника, оставить как можно больше болезненных порезов, чтобы измотать и заставить сдаться. Его дядя стремился нанести один удар – зато смертельный.
Михаил, начавший дуэль с презрительной усмешкой, быстро изменился в лице. Вместо легкой победы над неумелым щенком, он сошелся с противником, который мало в чем уступал ему самому. Дядя попытался поймать Владимира «адской четверкой» – коварным польским ударом снизу вверх, однако сам едва не напоролся на хлещущий выпад. Михаил снова атаковал, на этот раз с уклончивым маневром – вместо прямого выпада он резко шагнул влево, надеясь обойти защиту Владимира. Но тот резко уклонился, выставив лезвие перед собой, готовый как отразить следующий удар, так и атаковать самостоятельно.
– Ты сам научил меня этому финту, – притворно извинился Корсаков.
– После нашей тренировки я уж было подумал, что ты все позабыл, – усмехнулся дядя. – Рад был ошибиться.
Еще не закончив предложения, он скользнул своей саблей по клинку противника, почти уколов его. Владимир отскочил назад, уходя от удара, а затем отбил лезвие в сторону и контратаковал сам. Он понимал, что его единственный шанс – не дать противнику даже долю секунды передышки. Владимир воспользовался замешательством дяди и нанес серию молниеносных ударов, один из которых разорвал рубашку и окрасил белую ткань алым. Кровь, брызнувшая с острия сабли, оставила тонкую полоску на каменном полу.
– Неплохо, – азартно прорычал Михаил. Он попытался сказать что-то еще, но Владимир понял, что дядя пытается вновь отвлечь его, и не поддался. Вместо этого он резко рванул вперед, сокращая дистанцию и одновременно нанося удар. Сабля обрушилась на противника широкой дугой. Лезвия сошлись с оглушительным лязгом. Владимир почувствовал, как клинок врага дрожит под его натиском, но дядя не сдал позиции.
Внезапно Михаил изменил тактику. Вместо очередного удара он вложил всю силу в рывок, пытаясь увести саблю Владимира вбок. Но тот удержал клинок и, ловко развернувшись, провел неожиданный боковой удар. Лезвие Владимира оставило глубокую царапину на плече дяди, и тот, охнув, отступил.
Михаил, пошатнувшийся от удара, выпрямился, бросив на Владимира долгий, тяжелый взгляд. Его лицо исказила ухмылка – злобная и торжествующая.
– Очень неплохо! – прохрипел дядя, прижимая руку к окровавленному плечу. – Пожалуй, ты заслужил, чтобы с тобой перестали играть.
Словно в подтверждение своих слов Михаил резко перешел в наступление. Его сабля сверкнула в слабом свете факелов, размытым пятном ринувшись в сторону Владимира. Корсаков едва успел отразить удар. Потом второй. Третий.
Дядя стал опасно напористым. Каждый его выпад был точен и рассчитан, каждый удар отдавался болезненной вибрацией в запястьях Владимира. Он понимал, как с каждой секундой теряет контроль над ситуацией. Михаил тоже почувствовал его слабость. В глазах дяди Корсаков прочитал предвкушение очередного триумфа.
– Ты слишком медлишь, Володя, – прошипел Михаил, резко замахиваясь.
Сабли мелькали в воздухе со все возрастающей скоростью, звонко сталкиваясь и высекая искры. Однако опыт начинал брать свое. Владимир уступал Михаилу пространство, шаг за шагом пятясь назад. Вскоре острие дядиной сабли полоснуло его по плечу – и лишь отчаянный пируэт позволил ему уйти от следующего удара.
Довольная улыбка вернулась на лицо Михаила. Он все больше и больше кружил вокруг молодого соперника, путая его ложными финтами и ударами из неожиданных позиций. Поединок неуклонно двигался к единственному возможному завершению. Владимир отступал, чувствуя, как напрягаются легкие. Плохая позиция, слишком близко к стене. Он пытался перехватить инициативу, но Михаил давил без остановки, как волк, подгоняющий загнанную добычу. Следующий удар обрушился сверху столь быстро, что Владимир едва успел вскинуть саблю и остановить его. Оружие столкнулось с такой силой, что лезвие дядиной сабли вгрызлось в сталь клинка Корсакова. Михаил вошел в клинч. Владимир не мог высвободить свою саблю. Он хотел бы ударить Михаила кулаком в бок, но знал, что, сняв левую руку с рукояти, не сможет сдержать натиск противника. Он попытался пнуть Михаила, но дядя предвидел это и опередил его, ударив носком сапога ему в голень. От острой боли Владимир пошатнулся и уперся спиной в кирпичную кладку. Острие дядиной сабли чиркнуло по стене, почти достигнув головы Корсакова. Михаил усмехнулся и надавил сильнее. Он считал, что уже победил, и спасти Корсакова может только чудо.
Чуда не потребовалось. Корсакову удалось удивить врага. Он резко сместил усилие на рукоять, пропустив Михаила мимо себя, а затем со всей силы впечатал гарду в дядин нос. Раздался отвратительный треск, за которым последовал отчаянный вопль. Дядя отпрянул, зажимая окровавленный скошенный нос свободной рукой.
– Поди, не ожидал ты такого, а? – издевательски осведомился Владимир, дерзко отбросив в сторону свой клинок.
Михаил зарычал и вновь бросился в атаку, вздымая саблю над головой. Раздался оглушительный грохот – и дядя вновь закричал от невыносимой боли. Оружие со звоном выпало из его изуродованной попаданием пули руки. Следом рухнул, зажимая хлещущую из развороченного запястья кровь, сам Михаил.
Владимир опустил дымящийся ствол револьвера, который он перед выстрелом извлек из кармана сюртука, и шагнул вперед, наступив на простреленную руку врага. Пинком второй ноги он подбросил вверх дядину саблю, перехватил ее левой рукой – и обрушил на медное кольцо в окружении ритуальных символов. Металл звякнул о металл. Медь проиграла стали. Круг разомкнулся.
– В чем твоя ошибка? – громко, чтобы перекрыть жалобные стоны дяди, спросил Корсаков. – Ожидать, что я буду честно драться с шулером!
За спиной нечеловечески взвыл караконджул. Черная жижа извергалась из его глаз, носа и рта, с шипением падая на пол и испаряясь. Тело, некогда принадлежавшее Авдотье Макеевой, сотрясали жуткие, ломающие кости конвульсии, похожие на пляску святого Витта.
– Знакомое зрелище? – не удостоив умирающего караконджула взглядом поинтересовался у дяди Корсаков. – Хотя… Нет, откуда тебе знать? Тебя же не было в той пещере! Ты предал близких и решил оставить руки чистенькими. Но твой слуга может быть сколь угодно неуязвим, пока не удастся разрушить заклинание, его призвавшее. Юсуф использовал четки, ты – ритуальный круг. Надежнее, но результат вышел тот же.
Он присел рядом с распростертым Михаилом Васильевичем и процедил:
– Позволь, задам вопрос еще раз: зачем? Почему именно сейчас? Для чего тебе потребовался спектакль с посланием блудному сыну и тварью в Смоленске?
– Мне приказали, – простонал дядя. – Сказали, что тебя нужно убить. Они считали твое спасение после предыдущей встречи с гончей Раката счастливой случайностью, аномалией. Поэтому решено было использовать ее еще раз. Они были уверены, что ты не сможешь пройти мимо, если поймешь, что кто-то вновь повторяет болгарские убийства – и оказались правы. Они отдали мне зародыш гончей, объяснили, как его питать по дороге, и велели выпустить в Смоленске, чтобы завлечь тебя.
Михаил Васильевич застонал и скривился от боли.
– Поверь, ты мне всегда нравился. Я пытался объяснить им, что ты не представляешь угрозы, но они были неумолимы.
– Возможно, стоило начать именно с этой фразы, а потом уже переходить к тому, какую услугу ты мне оказал, убив моего брата, – с мрачной усмешкой заметил Владимир. – Что это за «они» такие? Где ты с ними встречался? Кто принимал решения за тебя? И безликое общество меня, прости, не устроит. Мне нужны имена.
– В Будапеште. Там мне дали гончую и велели вернуться обратно. Но я не знаю имен! Мы были в масках, всегда в масках!