Предмет оказался украшением в виде золотого колокольчика, а находился он на иссохшей руке трупа, валяющегося за спинкой дивана. Глаза Решетникова расширились от ужаса, он застыл, не до конца понимая, откуда здесь взялось мертвое тело и что ему делать. Он только перевел взгляд с руки на застывшее в жутком оскале лицо, смотрящее куда-то вверх, как совсем рядом раздался тихий звон.
Это рука трупа шевельнулась…
Невозможно! Ее обладатель явно был мертв уже долгое время, но…
Сглотнув, Решетников опустил глаза обратно на руку, почти ожидая, что она уже ползет к нему, как жуткий костяной паук. Вопреки его страхам ладонь с украшением оставалась в том же положении. Или все-таки нет? Или все-таки чуть-чуть сдвинулась?
Решетников снова посмотрел на лицо – и жуткий оскал уже не глядел в потолок! Голова трупа повернулась и, казалось, смотрит прямо на околоточного.
Решетников открыл рот, чтобы закричать от ужаса, но не успел издать ни звука. Пальцы покойницы метнулись к его лицу, целя в глаза. Последней собственной мыслью Решетникова оказалось осознание, что насчет не последнего глотка он ошибся.
– Что ж, тот факт, что дух был привязан к останкам, крайне интересен, – задумчиво сказал Корсаков.
– Чем же, если не секрет? – обратился к нему Нораев. Владимир в очередной раз заметил, что ротмистр будто бы заранее знает ответ, просто хочет услышать его от собеседника.
– В таком случае дух не является вольным, – все же подыграл ему Корсаков. – Для того чтобы существовать в нашем мире, ему нужна свободная оболочка.
– Свободная? – теперь спросила уже Амалия.
– Ну да, пустое тело, – мрачно пояснил Владимир. – Не занятое, так сказать, другим духом. Или в нашем случае душой…
– Покойник, – прошептала медиум.
– А куда запропастился Решетников? – внезапно спросил Павел.
– Я видел, как он вышел обратно в салон, – ответил ему Нораев. – А вот дальше…
– Думаю, мы все согласимся, что ходить по дому в одиночку в таких обстоятельствах не лучшая идея? – хмуро оглядел спутников Корсаков.
– Ну, рассказ госпожи Штеффель, конечно, подействовал мне на нервы, но поверю я в него, только когда увижу это страшилище своими глазами, – холодно парировал ротмистр.
– Боюсь, оно станет последним, что вы увидите вообще, – вновь подала голос Амалия. Она наконец-то встала из кресла. Судя по дрожи, любое физическое усилие давалось ей с трудом. – Прошу вас, я не могу больше находиться в этом чертовом доме…
– О, господин Решетников! А мы вас потеря… – радостно начал Постольский, но быстро осекся.
Силуэт околоточного занял весь проем, где было зеркало. Он пригнул голову, так что лица не было видно, и шагнул внутрь комнаты. В воцарившейся тишине отчетливо слышалось хрипящее дыхание сыщика – от него мурашки бежали по спине. В этом звуке словно бы слились свист проколотого легкого и истерический плач безумца. Сделав два нетвердых шага, Решетников поднял голову. Амалия в ужасе всхлипнула. Корсаков инстинктивно сделал шаг назад. Постольский выглядел ошарашенным. И только Нораев, казалось, соблюдал спокойствие.
На щеках сыщика, словно белок сваренного всмятку яйца, застыла беловатая слизь, еще недавно бывшая его глазами. Вместо них зияли две окровавленные дыры. Рот Решетникова был открыт не то в глупой и абсолютно неуместной усмешке дегенерата, не то в отчаянном крике о помощи, который никто не слышал, ведь из горла его все еще рвался свистящий истерический хрип. Все внимание собравшихся было настолько приковано к изуродованному лицу околоточного, что никто не обратил внимания на зажатый в его руке револьвер, пока ужасный гость не вскинул его и не направил в сторону застывших людей. Решетников был слеп – он просто не должен был видеть вытекшими глазами, но трясущийся ствол пистолета безошибочно развернулся в сторону Амалии. Молодую женщину спасли две вещи – отчаянно гуляющий прицел околоточного и мгновенная реакция собравшихся мужчин.
Рявкнул первый выстрел. Пуля просвистела у самого уха Амалии. Владимир рванулся к ней и повалил на землю. Второй выстрел – пуля врезалась в стену, перед которой Амалия только что стояла. Постольский бросился навстречу околоточному. Нораев же, все с тем же поразительным спокойствием, выхватил из кобуры свой пистолет и, практически не целясь, выстрелил в Решетникова. Специально ли он старался не задеть жизненно важных органов или это вышло случайно, но его пуля попала Решетникову в левое плечо. От ранения тот покачнулся, удар развернул его вполоборота, но револьвер в правой руке уже вновь целился в Амалию. В этот момент в него, словно британский регбист, врезался поручик Постольский. Решетников, теряя равновесие, взмахнул руками – грянул третий выстрел, никого, к счастью, не задевший, – и рухнул назад. Прямо на опасно торчащие из рамы осколки фальшивого зеркала. Брызнула кровь. Шею Решетникова пробил острый край осколка. Околоточный задергался в конвульсиях, пытаясь зажать рану руками, но вместо этого лишь изрезал стеклом ладони. Отвратительное бурлящее клокотание из пробитого горла продолжалось несколько секунд. Наконец Решетников затих. А ад – разверзся.
Газовые светильники вспыхнули синим пламенем, их плафоны лопнули, разметав вокруг сотни осколков, и погрузили комнату во тьму. Где-то рядом вскрикнула и тут же затихла Амалия. Хрустнули чьи-то шаги по битому стеклу. Затем воцарилась тишина.
– Свет, бога ради! Дайте свет! – испуганно воскликнул Постольский откуда-то из темноты. – У кого есть спички?
– Никаких спичек! – судя по голосу, Нораев все еще был спокоен и собран. – Если через светильники вытекает газ, мы взлетим на воздух!
– Я не чувствую запаха газа, – сказал в темноту Владимир.
– А я не хочу рисковать! – отрезал Нораев. – Поручик, вы все еще рядом с дверью?
– Да!
– Оставайтесь там. Говорите с нами. Мы идем на ваш голос, к выходу. Корсаков, сможете?
Владимир кивнул, потом понял, что в темноте этот жест никто не разглядит, и сказал:
– Да! Думаю, да!
– Госпожа Штеффель? – спросил ротмистр следом. Ответом ему была тишина.
– Амалия? – еще раз позвал Корсаков. Вновь молчание.
– Выходим, – не стал тратить время на третий окрик Нораев. – Поручик, говорите с нами!
– О чем? – потерянно спросил Павел. Владимир медленно двинулся на его голос.
– О чем угодно. Мы идем на ваш голос. Решетников еще рядом с вами?
Постольский помедлил с ответом, видимо, ощупывая пространство вокруг себя, а затем отозвался:
– Да, его тело здесь. Господи, я убил его!
Владимир двигался вперед, выставив руку, пока не наткнулся на стену. Дверь должна была находиться правее. Ощущая под ладонью вырезанный на деревянных панелях узор, Корсаков аккуратными шажками начал перебираться к выходу, пока под ногами не хрустнуло стекло. Следом носок его ботинка уткнулся во что-то мягкое.
– Эм… Поручик, я вас не пнул? – спросил Владимир.
– Нет. Видимо, это Решетников.
– Мерзость какая, – пробормотал Корсаков и сделал шаг назад. – И не беспокойтесь. Думаю, он был мертв еще до того, как вошел в комнату.
– Но он же стоял! Он двигался! Он стрелял в нас!
– Он стал куклой, – раздался совсем рядом голос Нораева. Он тоже почти достиг выхода. – Что бы ни встретило его в этом доме, оно убило Решетникова, а затем подчинило своей воле словно марионетку.
– Но тогда почему он остановился? Или… или он сейчас…
– Без паники, Постольский, – скомандовал ротмистр. – Даже с учетом вселившегося духа, у тела должна остаться физиологическая возможность двигаться. Осколок перебил Решетникову позвоночник. В таком виде он духу бесполезен.
– Вы удивительно спокойны, Василий Викторович. Не впервой? – спросил у темноты Корсаков.
– Можно и так сказать, – с неприятным, неуместным смешком подтвердил Нораев. – Хотя, должен признать, такое я вижу действительно впервые.
– А я вот, кажется, сталкивался с подобным совсем недавно, – вид околоточного с застывшим в жутком оскале лицом вызвал в памяти Корсакова образ восставшего из мертвых исправника Родионова – храброго служителя закона, который ценой своей жизни помог Владимиру спасти маленький город от разбуженных безумным художником потусторонних сил из старого кургана. Неприятное воспоминание сменила мысль еще более пугающая – даже зная, что Решетников сейчас лежит под его ногами, Корсакову все равно чудилось, что мертвый сыщик бесшумно поднялся и уже стоит рядом ним. С вытекшими глазами и безумной улыбкой. И ему не нужен револьвер, чтобы разделаться с Владимиром.
Ойкнул Постольский, чуть не устроив Корсакову разрыв сердца.
– Спокойнее, Павел, это я, – Нораев, для разнообразия, звучал почти заботливо. – Дайте мне руку. И вы, Корсаков.
Кто-то несколько раз щелкнул пальцами в темноте, совсем рядом. Владимир вытянул руку, пытаясь нащупать ладонь ротмистра. Наконец ему это удалось. У него оказалась на удивление деликатная рука. Почти женская…
– Корсаков, долго вас ждать? – раздался голос Нораева. Совсем не там, где его ожидал услышать Владимир.
«Но если ротмистр там, то кто…»
Корсаков похолодел от ужаса и не успел закончить мысль. Неизвестная рука дернула его вперед, в провал на месте зеркала. Владимир потерял равновесие и вывалился в соседнюю комнату.
19 октября 1880 года, в то же самое время, где-то на окраине Санкт-Петербурга
– Вы не имеете права! Я подчиняюсь товарищу министра внутренних дел!
Прозвучало на удивление жалко. Видевшие этого человека ранее Олег Нейман или Владимир Корсаков здорово бы удивились, застав грозного обезьяноподобного мужчину плачущим и дрожащим от ужаса. А вот полковник удивлен не был. После пары часов настойчивого общения с ним такой непрезентабельный вид принимали гораздо более уверенные в себе и опасные люди. Жандарм просто воспринимал это как данность. Их беседа в доме, о существовании которого знали лишь полковник да пара его самых верных подчиненных, продолжалась уже довольно давно. Подручный Назарова держался стойко.