– Набат! – выдохнула Ольга Сергеевна. – В деревне беда!
Она выскочила в коридор и громко крикнула:
– Таня!
Ответом ей стала тишина.
– Она могла уйти в деревню? – спросил Дмитрий, вылетев за ней из комнаты.
– Должно быть… – неуверенно отозвалась Маевская. – Крестьяне ее любят. Особенно бывший староста – для него она что крестница. Может, она хотела поговорить с ним…
– Оставайтесь здесь! – потребовал Теплов и бросился по коридору. По старой скрипучей лестнице он слетел, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. «Лишь бы с Таней ничего не случилось!»
Седлать лошадь времени не было. Тяжело дыша, Дмитрий бросился через сад в сторону деревни. Колокол продолжал звонить, наполняя воздух тревожным гулом. Чем ближе Теплов подбегал к крестьянским домам, тем отчетливее становились слышны гневные окрики. Отдельных голосов не разобрать, но, казалось, голосили и мужчины, и женщины.
Крестьян он нашел в центре деревни – на первый взгляд здесь собрались все жители небольшого поселения. Они были в гневе. Крестьяне кричали, вздымали в воздух руки и потрясали импровизированным оружием. Кто-то держал косы, кто-то – самодельные дубины, другие – ножи. Крестьяне стояли кругом, не давая кому-то вырваться из кольца.
«Таня!»
Сердце Дмитрия похолодело. Он рванулся в круг, расталкивая собравшихся жителей деревни, но это оказалось не так-то просто.
– Таня! – крикнул он изо всей мочи, но его голос потонул в окружающем гомоне. Тогда Теплов выхватил револьвер и выстрелил в воздух. Громкий треск, похожий на щелчок огромного кнута, заставил крестьян замолчать и в испуге отхлынуть перед молодым человеком. В гробовой тишине он прошел меж жителей деревни, оказавшись перед Татьяной.
Девушка стояла на коленях. На лице красовался свежий синяк, по щекам текли слезы, а платье покрыто кровавыми разводами. Дмитрий опустился рядом и тихонько позвал:
– Таня… Танюша… Ты меня слышишь?
Юная Маевская лишь кивнула, не в силах выговорить ни слова.
– Что произошло? – спросил Теплов. Таня снова не ответила, поэтому ему пришлось повысить голос: – Что с тобой случилось? Чья это кровь?
– Известно, чья! – раздался резкий окрик из толпы.
– Да! – подхватил второй голос. – Ведьма!
– Убийца! – заверещала какая-то баба.
Толпа вновь загалдела и пришла в движение, качнувшись в сторону Дмитрия и Тани. Теплов вскочил, вскинув револьвер, отчего люди вновь отпрянули назад.
– Кто здесь старший? – рявкнул он. – Где Кузьма Силыч?
– Умер он! – Из толпы выступил староста Алексей и навис над Дмитрием. – Барская дочка его убила!
– Что?! – опешил Теплов.
– Что слышал! – грубо ответил староста. – Пришла к нему, зашла одна, а потом как завизжит! Люд заходит – а девка рядом с ним сидит. У Кузьмы горло разорвано, кровища так и хлещет…
– И ты думаешь, что это могла сделать Таня? – поднял голос Дмитрий. – Да посмотри на нее! Способна хрупкая барышня горло человеку разорвать, а?
– Не лез бы ты, коль ничего не понимаешь, барин, – угрожающе сказал Алексей, поддержанный одобрительным гулом крестьян. – Она Маевская! Знаешь, что ее прадед сотворил?! Иди-ка ты подобру-поздорову, а нам не мешай!
Он сделал шаг вперед, но Дмитрий упер ствол револьвера ему в лоб. Раскричавшаяся толпа вновь затихла.
– Уйду, – процедил Теплов. – Но Таня пойдет со мной. А вы все разойдетесь по домам, ясно?
– А ежели нет? – рыкнул староста. – Стрелять будешь?
Вместо ответа Дмитрий молниеносно опустил револьвер и нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Пуля попала старосте в ступню, отчего тот взревел и отшатнулся, упав на землю. Толпа испуганно взвыла и расступилась.
– Еще желающие поспорить есть? – хрипло крикнул Теплов. – Подходите, пожалуйста! Пуль у меня на всех хватит!
На самом деле в барабане оставалось всего четыре патрона, но Дмитрий надеялся, что ему удастся хоть на несколько драгоценных мгновений запугать крестьян, не видевших раньше револьверов. Лишь бы купить достаточно времени, чтобы увести отсюда Таню и не дать деревенским броситься в погоню. Он еще раз обвел толпу разъяренным взглядом, а потом, не глядя, протянул Тане левую руку:
– Пойдем домой!
– Батюшка, вы здесь?
Голос Маевского эхом отразился от низких сводов пустой часовни и затих. Никто не ответил. Нигде не раздались шаги. Ни одна дверь не скрипнула внутри. Мертвецкая тишина.
– Желаете идти дальше? – спросил Андрей Константинович.
Корсаков, разгоняющий тьму светом дорожного фонаря, идти дальше не желал. Но выбора ему никто не оставил.
– Он может быть в этой вашей пещере? Просто не слышит…
– Поверьте, Владимир Николаевич, Варсафий слышит все, – мрачно ответил Маевский.
– Что наводит на нехорошие мысли… – пробормотал Корсаков. – Где должен находиться ход в пещеру Каафа?
– Сам я туда не спускался. Но, судя по рассказу отца – где-то за крестом, в конце часовни.
Мужчины двинулись дальше. Подойдя к распятию, Владимир осветил повисшую на нем фигуру – и вновь содрогнулся. Слишком чуждым и нечеловечески отвратительным выглядело изображенное существо. А уж мысль о том, что вскоре он встретится лицом к лицу с оригиналом, откровенно пугала.
За крестом действительно оказалась узкая расселина, ведущая в глубь скалы. Маевскому, шедшему впереди, пришлось пригнуться и немного повернуться боком, чтобы протиснуться. Более худой Корсаков просочился без каких-либо проблем. Свет фонаря выхватил грубые крутые ступени, выдолбленные в камне и ведущие вниз. Андрею Константиновичу пришлось опираться руками о стены тоннеля, чтобы спуститься и не полететь кубарем вниз. Владимир такого удобства оказался лишен. Одна рука была занята двустволкой, вторая – держала фонарь. Пришлось ступать очень медленно и осторожно, опираясь спиной о влажную шершавую стену.
– Не уверен, что вам нужно ружье, – заметил Маевский, достигший дна. – Если верить легендам, Каафа им не остановишь. А грохот поднимется такой, что вы оглохнете. Или, того хуже, вызовете обвал.
– Справедливое замечание, но ружье не отдам, – буркнул Корсаков. – К тому же это ваше чудовище пытались убить до того, как человечество изобрело огнестрельное оружие. Возможно, братьям Паркер[69] удастся решить нашу с вами проблему?
Внизу Владимир поежился от холода и сырости, исходившего из мрачного зева пещеры. Свет фонаря выхватил в стенах опустевшие выемки для самодельных лампадок, камень слегка поблескивал от капелек воды. К тоннелю примыкал крохотный альков с ложем, наспех укрытым какими-то тряпками.
– Действительно, аскет ваш Варсафий, – протянул Корсаков.
– О, в моем детстве он любил приходить в наш дом и распоряжаться нами, словно барин, – усмехнулся Маевский. – Забирал себе лучшие комнаты, родительские. Спал на мягкой перине. Но с годами он возвращался все реже и реже. Думаю, после стольких лет он стал… Не совсем человеком. Эта пещера окончательно превратилась в его дом.
Они продолжили путь, пока стенки тоннеля не расступились, открыв мужчинам широкую залу, в центре которой обнаружилась огромная круглая клетка с крестом. Располагалась она на невысоком пьедестале, куда вели все те же грубые самодельные ступени. Но не сама клетка привлекла внимание мужчин.
Страх мгновенно сжал сердце Корсакова. Он услышал, как рядом охнул Маевский, столь же пораженный.
Крест в клетке оказался пуст, а дверь распахнута настежь.
На ступенях пьедестала недвижимо лежала на спине обнаженная фигура. Голова бессильно свесилась набок. Рот открылся в беззвучном крике. Спутанные окровавленные волосы падали на грудь. На шее зияла уже знакомая круглая рана.
Отец Варсафий, державший в страхе и повиновении Маевских и их крестьян, был мертв.
9 мая 1881 года, ночь,
усадьба Маевских
– Он вырвался… Вырвался на свободу! – с благоговейным ужасом прошептал Андрей Константинович.
Корсаков бросил на него недовольный взгляд через плечо и вернулся к осмотру клетки и покойника перед ней.
– Я бы не был в этом так уверен, – мрачно произнес он наконец.
– О чем вы? – не понял Маевский.
– А полюбуйтесь, – пригласил его Владимир. – Судя по расположению укуса, на Варсафия напали сзади. Клыки порвали артерию. Не знаю, насколько уж он стал «не совсем человеком», но рана оказалась смертельной.
Он перевел луч света с Варсафия на клетку.
– Далее, обратите внимание сюда! – Владимир указал на острые шипы, покрытые отвратительной черной жижей, которыми был утыкан крест, а затем – на кандалы, призванные сковать руки и ноги подвешенного здесь существа. – Каафа явно держали, так сказать, на голодном пайке. Не уверен, что у него хватило бы сил выбраться из этого пыточного станка. И последнее…
Он закрыл дверь клетки. В свете фонаря блеснули золотом замысловатые узоры и рисунки, нанесенные на прутья темницы.
– Древние монахи постарались на славу, организовав сразу два барьера: вокруг острова, для надежности, но и саму клетку Кааф самостоятельно открыть бы не смог. Защитные письмена постарались. Но… – Корсаков указал на хитроумный замок на клетке. – Открыть тюрьму Каафа можно ключом. И он, как видите, в замке.
Корсаков развернулся и осветил фонарем лицо Маевского, отчего хозяину усадьбы пришлось прикрыть глаза рукой.
– Посему позвольте вопрос, Андрей Константинович, – с отчетливой злостью в голосе сказал Владимир. – Кто из вашей чудесной семьи открыл клетку и выпустил Каафа?
– Господи… – в ужасе прошептал Маевский.
– И второй вопрос, следом – как думаете, куда они отправились теперь?
– Дима, постой! – взмолилась задыхающаяся от бега Татьяна.
– Нельзя, – отрезал Теплов. – Нам нужно добраться до усадьбы, пока крестьяне не опомнились…
– Дима, умоляю! – Таня без сил упала на траву и обратила на него взгляд, полный слез. – Это уже не важно! Скажи лишь одно – ты правда веришь мне? Веришь, что я не могла убить Кузьму Силыча?