– Меня о вас не предупреждали, – презрительно дернул усом гвардеец. Полицейский тактично промолчал.
– Прошу. – Нораев протянул ему конверт, запечатанный сургучом. – Здесь вы найдете наши полномочия, заверенные соответствующими чинам. Не беспокойтесь, мы не будем мешаться под ногами. Однако… – Он позволил себе мимолетную ухмылку. – Того же я попрошу и от вас.
Он кивнул капитану, взял под руку полицейского, быстро определив, что из двух присутствующих он более компетентен, и увлек его в сторону.
– Фельдфебель Сидоров, – представился тот. – Признаться, удивлен, что департамент полиции так быстро заинтересовался этим происшествием.
– А чему удивляться? – с непроницаемым лицом отозвался Нораев. – Времена нынче беспокойные. Мало ли, в чем истинная причина произошедшего.
– Что, подозреваете нигилистов? – испуганно понизил голос Сидоров. – Но как? Неужели сбросили бомбу с воздушного шара?
– Заметьте, вы это сказали, не я, – шепнул в ответ ротмистр.
«И ведь ни разу не соврал», – восхитился про себя Постольский.
– Молния все же более вероятна, – после некоторого раздумья сказал фельдфебель. – Напарник погибшего, по крайней мере, заверяет, что дело именно в ней.
– Напарник, значит? – заинтересовался Нораев. – С ним можно побеседовать?
– Боюсь, вы опоздали, врачи его уже увезли в Петербург. Говорят, что нервная система очень потрясена и ноги в параличном состоянии. Скорее всего, его тоже коснулось электричество.
– Ну надо же! – воскликнул ротмистр. – В таком случае что же он успел поведать?
– Говорил, что начался дождь. Их пост находится на удалении от обелиска, но открыт стихии. От ливня не спрячешься. Городовой Лобанов решил укрыться от воды под пьедесталом, звал напарника к себе, но тот не рискнул покинуть пост, опасаясь внезапной проверки начальства.
– Видимо, следование уставу и спасло ему жизнь, – заметил Постольский.
– Истинно так, – подтвердил фельдфебель. – Когда нижние чины лейб-гвардии извлекли тело Лобанова из-под обломков, от него мало что осталось. Голова раздавлена, ноги ампутированы, кости перебиты. Сплошная масса. Детали одежды разметало вокруг. Даже шашка вылетела из ножен и согнулась.
– Какой кошмар, – искренне ужаснулся Павел.
– К счастью, если это слово здесь вообще применимо, врачи сказали, что Лобанова убил сам удар молнии, и все травмы получены им уже после смерти, – сказал Сидоров.
– Значит, все же непогода, – задумчиво протянул Нораев.
– Выходит, что так. Мы тут опрашивали людей в окрестностях. Говорят, удар был столь силен, что у лейб-гвардейцев в казармах выбило окна, а на станции Варшавской железной дороги остановились стенные часы.
– Да, необычайный разгул стихии… Спасибо за помощь, фельдфебель, не будем вас больше отвлекать.
Сидоров козырнул и вернулся к наблюдению за местом трагедии. Нораев же повернулся к Постольскому и спросил:
– Итак, что думаете, Павел Петрович?
– Экзаменуете, Василий Викторович? – осведомился поручик.
– В некотором роде.
– Что ж, дайте подумать, – попросил Постольский. – Если мы исходим из того, что чутье полковника не подвело и эти разрушения нанес удар молнии, то вызван он был не просто непогодой. В таком случае нужно понять, каким способом воспользовался злоумышленник и что послужило его целью.
– А как же жертва? – напомнил Нораев.
– Исключать ничего нельзя, но, согласитесь, довольно трудоемкий и излишне эффектный способ избавиться от обыкновенного городового, – высказал мнение Павел. – Если я ошибаюсь, то на ум приходят два мотива: либо устранение свидетеля, либо огромная личная ненависть к погибшему. Но, опять же, есть достаточно простых и менее заметных способов избавиться от человека, который слишком много знает. А предположение, что городовой мог прогневать столь могущественного оккультиста, способного навести на жертву молнию, граничит со статистической погрешностью.
– Неплохо, но что вы упускаете из наших недавних изысканий?
– Не упускаю, – обиженно отозвался Постольский. – Энтропийное проклятие я уже исключил.
– Ах, вы уже до него добрались в своих штудиях? – иронично вскинул брови Нораев. – В таком случае объяснитесь: как вы трактуете это проклятие и почему не рассматриваете его как версию?
– Термин появился недавно, около тридцати лет назад, благодаря физике, – послушно, хоть и с некоторой неохотой начал Павел. – Ранее этот метод именовался «черным сглазом». Опасно тем, что почти не поддается отслеживанию. При наведении проклятия жертву убивает, по сути, стечение обстоятельств – сглаз просто ведет ее по наихудшему варианту развития событий. Несчастного может сбить пролетка или ему на голову, например, случайно упадет кирпич.
– А может ударить молния с небес… – услужливо подсказал Нораев.
– Может и молния ударить, – подтвердил Постольский. – Но оное проклятие настолько сложно в применении, что вероятность его наведения на обыкновенного городового крайне мала. Проще, опять же, было бы зарезать или застрелить – после гибели государя такое никого бы не удивило. А внимания привлекло бы куда меньше. Это как из пушки по воробьям палить.
– Что ж, логично, – оценил ротмистр. – В таком случае к чему вы склоняетесь?
– К инерции, Василий Викторович. Отдаче от некоего ритуала, потребовавшего больших сил, которые, в свою очередь, нуждались в высвобождении после достижения своей цели. В таком случае городовой стал непредумышленной жертвой, а интересующее нас событие произошло где-то еще.
– Вот даже как? – вскинул брови Нораев. Павел в очередной раз удивился, как от такого усилия кожа на лице ротмистра просто не треснула. – И где же, по-вашему?
– Уверен, что не во дворце, – указал взглядом в сторону императорской резиденции Постольский.
– И почему же?
– Его величество и венценосная семья перебрались в Гатчину больше месяца назад[74], – просто ответил поручик. – Если бы происшествие угрожало им, то у нас бы не состоялся сей импровизированный экзамен, а следствие возглавлял полковник собственной персоной.
– Тогда, повторюсь, где?
– Если верить фельдфебелю, то наиболее вероятных места всего два. Казармы лейб-гвардейцев, где треснули стекла, и вокзал, где в момент удара остановились часы.
– Которое из них лишнее? – Нораев уже знал ответ. Он сейчас напоминал породистую охотничью собаку, взявшую след и ожидающую только команды.
– Казармы, – после некоторого колебания предположил поручик. – Слишком много людей в одном месте, чтобы незаметно провести ритуал, явно требовавший времени, сил и ресурсов. Вокзал же закрывают на ночь, там, кроме дежурного и жандарма, никого.
– В таком случае предлагаю отправиться на вокзал, – довольно улыбнулся ротмистр.
Щелкнула вспышка. Нораев мгновенно крутанулся вокруг своей оси и уставился на парочку, явно представлявшую собой репортера и фотографа какой-то из столичных газет. Как и жандармов, их привела в Гатчину история с ударившей молнией.
– Вряд ли мы попали в кадр, но все равно, – пробормотал ротмистр. – Павел Петрович, будьте так любезны, вежливо изымите у них фотографическую пластину.
Постольский не разделял страсти старшего коллеги к тотальной секретности, но, учитывая настроения в обществе, признавал, что в такой конфиденциальности имелись свои плюсы.
На вокзал жандармы отправились пешком по тропинкам Приоратского парка, мимо одноименного дворца. Прогулка меж цветущих весенних деревьев еще больше подняла настроение Постольскому, который и без того был увлечен первым самостоятельным расследованием. Почти самостоятельным. Не стоило забывать про Нораева.
Спустя двадцать минут неторопливой ходьбы они достигли вокзала – вытянутого павильона казенного желтого цвета с красивыми арочными окнами и дверями. Здание делилось на две половины – одна вмещала в себя кассовый зал и вестибюли для пассажиров различных классов, вторая была закрытой и предназначалась только для нужд императорской фамилии.
На станции быстро обнаружился унтер-офицер Жандармского полицейского управления железных дорог, коряво сокращаемого до ЖПУЖД[75], номинальный коллега Павла, так как, несмотря на перевод в распоряжение полковника, он все еще числился по железнодорожному управлению.
– Чем могу быть полезен, господа? – вытянулся он по струнке перед старшими по званию.
– Вольно, – махнул рукой Нораев. – Вот что, братец, покажи-ка нам часы, что у вас остановились этой ночью во время грозы.
– Часы? – удивленно переспросил унтер. – Что ж, извольте.
Огромный циферблат, стрелки которого остановились на десяти минутах пятого, висел в зале ожидания первого класса. Постольский и Нораев принялись настороженно оглядываться, силясь найти свидетельства, указывающие на проведенный ночью ритуал. Зал, однако, выглядел исключительно обыкновенным.
– Скажи-ка, а ночью здесь ничего необычного не происходило? – поинтересовался у железнодорожника Павел.
– Необыкновенно сильная гроза была, – пожал плечами унтер. – Эдакое светопреставление! А грохотало так, что все здание подпрыгивало.
– А кроме тебя здесь кто-нибудь был? – продолжил опрос поручик.
– Из служащих – нет. Вокзал-то на ночь закрывают. Но часов где-то в полчетвертого пополуночи постучались ко мне трое господ. Представились чиновниками из министерства путей сообщения, бумаги показали, все чин по чину. Попросили переждать непогоду в… – Он осекся и огляделся. – Ой, совпадение-то какое. Как раз в зал первого класса и попросились!
– И надолго они задержались?
– Да нет, – покачал головой унтер. – В пять часов, как непогода слегка улеглась, тронулись дальше.
– А ты, случайно, не записал имена гостей? – с надеждой спросил Павел.
– Нет, оно мне без надобности, – простодушно ответил железнодорожный жандарм. Постольский уже было расстроился, но унтер быстро продолжил: – У меня память-то о-го-го! С детства! Один раз увидел – и все, как в камне вытесали! Так что, если нужно, я вам как на духу все и расскажу!