Корсаков почувствовал, как невидимая холодная ладонь сжала его сердце.
– Мы не смогли найти следов оружия, – продолжал околоточный. – Ни ножа, ни топора, ни тесака, ни сабли. Похожее я видел лишь один раз, когда турки казнили человека, привязав его к двум лошадям. Но тут… Тут все страшнее…
Владимир сохранял спокойный вид, что давалось ему очень нелегко. Ведь больше всего на свете ему хотелось кричать: «Нет! Нет-нет-нет! Только не опять! Только не здесь и сейчас!» Он готов был попятиться, распахнуть двери, выбежать из комнаты и бежать куда глаза глядят. А Кудряшов меж тем продолжал:
– Это безумие, но я думаю, что жертв убили голыми руками. Голыми руками и… Когтями…
Болгария, ноябрь 1877 года
– Такого зверства мы даже от башибузуков[84] не видали, ваше превосходительство. Тать ентот от деревни к деревне шляется, вырезает по-тихому один-два дома с семьями, а дальше – концы в воду! – закончил свой доклад солдат. Владимир и Петр быстро переглянулись, стараясь скрыть от окружающих неуместный в данной ситуации азарт. Ведь их наконец-то ждало настоящее дело!
Позднюю осень в Болгарии Корсаковы встретили в Тырново, небольшом древнем городке к северу от Балканских гор. Он расположился на крутых холмах, обрывающихся вниз, туда, где шумела бурная речка. Многочисленные домики с красными черепичными крышами будто бы вырастали друг из друга, отчего временами напоминали грибы, усыпавшие скалистые склоны. Мансарды стареньких жилищ отступали от стен первых этажей и нависали над узкими улицами, только усиливая впечатление. Переулки упирались в крутые каменные лесенки, подъем по которым Владимир уже считал маленьким подвигом. Издалека, с верхушек окрестных холмов, иногда казалось, что люди и домашний скот просто гуляют по крышам, хотя на самом деле они просто проходили по улицам, протянувшимся выше по склону. А над красно-черепичным морем высилась суровая древняя крепость Царевец.
После взятия Тырново генералом Гурко в июне город превратился в шумную тыловую базу русских войск. Сюда стекались резервы, запасы и болгарские беженцы. Дунайский корпус увяз в двух затяжных боях – под Плевной, в восьмидесяти верстах к востоку, и на перевале Шипка, в сорока верстах на юг. В результате город оказался идеальным местом для Корсаковых, совершавших выезды во всех направлениях, где требовалась их помощь. На войну отправились вчетвером – отец, Петр, Владимир и их дядя, брат Николая Васильевича, Михаил.
Младшие Корсаковы своего дядю обожали. Михаил Васильевич был ниже ростом и своего брата, и его подросших сыновей, но, кажется, ничуть этого не смущался. Взгляд его насмешливых глаз, скрывающихся иногда за спадающими на лоб кудрявыми волосами, и лихо подкрученные пшеничные усы покорили не одно девичье сердце. Михаил умудрялся сочетать в себе качества интеллектуала, корпящего над многомудрыми книгами на десятках разных языков, и при этом блестящего фехтовальщика. Природная робость и осторожность его куда-то девались каждый раз, когда дело доходило до действительных и мнимых оскорблений, за которые дядя немедля готов был вызвать обидчика на дуэль. Данное болезненное чувство собственного достоинства Владимир разделял полностью. Возможно, поэтому он чувствовал себя в компании дяди куда спокойнее, чем рядом с отцом и братом. Михаил же не стремился остепениться и завести собственных детей («Не повстречал еще той красавицы, что способна меня приручить»), а потому с удовольствием возился с племянниками. Он обучал их фехтованию, верховой езде, а иногда, если Николай Васильевич становился излишне требовательным, украдкой помогал им в учебе с особо сложными задачами.
Не сказать, что работы у Корсаковых было много. В основном приходилось обыскивать оставленные турками села и деревни в поисках амулетов и заговоров, что, по замыслу османов, должны были обрушить проклятия на головы наткнувшихся на них русских солдат. Эти побрякушки Владимир и его родичи находили быстро, а избавлялись от них еще быстрее. Несмотря на опасения отца, настоящих противников с турецкой стороны им пока не встретилось.
Единственным достойным упоминания случаем оказался осмотр полевого лазарета, где раненые солдаты божились, что по ночам к ним приходит страшная дева в черном платье. Доктора пытались списать это на галлюцинации, но слишком уж многие начали твердить одно и то же. Пришлось послать за Корсаковыми. По прибытии в лазарет отец предоставил Петру и Владимиру самостоятельно изучить местность и доложить ему о своих находках. Удача, как всегда, улыбнулась старшему брату: Петр обнаружил неподалеку от ручья странный обелиск, испещренный грубыми рисунками и странными отметинами. В тот же день, еще до заката, армейские саперы по указанию Николая Васильевича взорвали диковинный камень, а сам старший Корсаков, дождавшись, пока солдаты удалятся, дополнительно оставил на том месте защитные фигуры. Черная дева увечных воинов больше не мучила.
В результате Петр и Владимир стали участниками кампании, далекой от представлявшихся им славных приключений. Их война состояла из пыльных дорог, разоренных селений, стонов раненых и скупых вестей со штабных совещаний. Невооруженным глазом было заметно, что боевые генералы на дух не переносят главнокомандующего, великого князя Николая. Командир гвардии браво выглядел на коне, въезжая в уже захваченное Тырново во главе пышного парада, но когда дело доходило до управления армией, показывал себя бездарным стратегом. Вершиной его деятельности оказалось многомесячное стояние под Плевной и безуспешные штурмы, оборачивавшиеся многочисленными потерями. Ситуация лишь усугублялась наступлением холодов.
Война, начавшаяся для русского оружия столь удачно, показала свое уродливое лицо. К ноябрю армия застряла в двух осадах и не могла двинуться с места. С одной стороны – изматывающие бои у Плевны. Но здесь инициатива хоть немного, но склонялась в нашу пользу. А вот южнее, на Шипкинском перевале, изможденный сводный отряд из русских и болгар вот уже почти полгода сдерживал пятикратно превосходящую османскую армию.
На мрачный лад настраивал и сам быт Тырнова. Улицы города были запружены беженцами, спасавшимися от турок. Болгары опасались, что османы вот-вот прорвут оборону Шипки и хлынут на север, в результате многие семьи оставили даже Габрово, город благополучный, но слишком близкий к перевалу. Несчастные мыкались по закоулкам города, прося милостыню или даже просто краюшку хлеба. Владимир и Петр старались помогать им по мере сил, но быстро поняли, что их участие нисколько не облегчает бедственного положения беженцев. Особенно жаль было женщин и детей, оставшихся без кормильцев. Их мужья и отцы погибли – вступив ли в ополчение или просто наткнувшись на османов, скачущих с криками «Уссур!».
– Уссур? – переспросил Владимир однажды.
– Да, – кивнула изможденная болгарка, которой Корсаков вынес корзину с нехитрой снедью. – Турки скачут и кричат: «Уссур»! И болгарин должен встать – и вытянуть голову. Турок взмахнет ятаганом – и голова летит с плеч.
– А если… – неуверенно начал Владимир.
– Если не отдаст себя на заклание? – догадалась женщина. – Тогда турок не поскачет дальше. И убьет не только мужа, но и всю семью…
Надо ли говорить, что кровь молодых Корсаковых кипела, а постоянное сидение без дела в Тырново угнетало и толкало на безрассудство. Они завидовали дяде Михаилу, который то и дело выбирался из города на несколько дней, а то и неделю под предлогом патрулей и установления связей с болгарами. На самом же деле, по секрету рассказывал он племянникам, его ждали дерзкие вылазки на занятую турками территорию и даже, один раз, рандеву с красавицами из гарема. В общем, сегодняшний вызов в штаб оказался более чем своевременным для изнывающих от безделья братьев.
– Николай Васильевич, я не терплю недомолвок, а потому буду откровенным. – Генерал Григорий Степанович Вековой выглядел усталым, но собранным, и разговаривал, чеканя каждое слово. – Эти убийства начались две недели назад и наводят страх на болгар, в том числе – на ополченцев, которые опасаются, что следующим селением, которое навестит изувер, может оказаться их родная деревня. А я не могу допустить разброд и шатания в армии. Со дня на день Плевна наконец-то падет, а когда это случится, мы получим резервы и приказ – перейти в наступление и нанести поражение Сулейману[85] под Шипкой. Для этого мне будут нужны все доступные подразделения, включая ополчение, причем в полной готовности и боевом расположении духа. Ситуация такова: я не верю в те бабьи сказки, что разносят болгары. Мол, это сам черт из адского пекла вылез. Нет, мы имеем дело с человеком, и скорее всего не одним. Турками, если точнее. Которые занимаются своим любимым делом – запугивают и режут беззащитных жителей. Мы предпринимали усилия по поимке этого убийцы, причем усилия, поверьте, достаточные. Но даже мои лучшие охотники не смогли выследить злодея, что крайне необычно. А по распоряжению командования со всем необычным обращаться нужно к вам, видите ли. Неуловимый убийца в нашем тылу – вот вам необычное задание. Я, уж простите, не верю в то, что от вас для армии есть польза. Но если докажете обратное, если поймаете и притащите мне того изувера, что мирный люд стращает, – будет вам моя искренняя благодарность. Задача ясна?
– Предельно, Григорий Степанович, – спокойно кивнул Корсаков-старший. – Можем ли мы рассчитывать на военное сопровождение во время поисков?
– Да, дам казаков, четверых, на большее не надейтесь, – ответил Столетов.
– В таком случае распорядитесь, чтобы нам предоставили все имеющиеся сведения об этих происшествиях. Мы выступим завтра на рассвете.
– Добро. Свободны. – Столетов отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
– Итак, дети мои, что скажете? С чем, по-вашему, мы имеем дело? – спросил Николай Васильевич тем же вечером, обведя взглядом сыновей.