– Вы оказались правы. – Кудряшов даже не стал обращать внимания на подколку Владимира. – В городе нашелся только один «АБ», который мог бы позволить себе такую флягу. Афанасий Баранов, купец, не так давно переехал из Рославля, где держит стекольный завод. Поселился в бывшем доме Остроуховых на Покровской горе.
– Мы сейчас едем туда? – спросил Корсаков.
– Именно, – подтвердил околоточный. – Но это не единственная новость. Доктор, который возился с останками, предполагает, что погибший был не единственной жертвой.
– Да? С чего он это взял?
– Ну, у человека редко бывают два мизинца и два безымянных пальца на правой руке, – ухмыльнулся Кудряшов.
– Да вы что? – притворно поразился Владимир. – И вашему эскулапу потребовалось два дня, чтобы прийти к этому недюжинному умственному заключению?
– Наш, как вы выразились, эскулап не приучен собирать людей, разорванных на куски, словно это детская кукла, уж простите, – процедил Федор.
– Хорошо, тут вы правы, – признал Корсаков. – Никаких других следов? Органов? Конечностей?
– Нет, скорее даже наоборот – некоторых недостает. Сердца и печени в первую очередь. Но, повторюсь, безумец, который это совершил, проделал кропотливую работу по разделке покойника, почти не оставив целых кусков. Состояние тела плачевное, так что насчет сердца и печени – это лишь предположения, утверждать что-то наверняка врач не берется. Говорит, что видел жертв, которых взрывом разнесло на мелкие ошметки, и то от них удавалось найти больше останков. Вот только никак не пойму, зачем это убийце?
– Возможно, скоро вам представится возможность задать этот вопрос…
Экипаж свернул с главной улицы в боковые переулки и вынырнул за красивой Одигитриевской церковью. Отсюда дорога шла резко вниз, а затем круто вверх, упираясь в ограду Авраамиевского монастыря. У монастыря экипаж свернул налево и покатил вдоль крепостной стены: к ней и прилип неприметный двухэтажный кирпичный дом в три окна. Перед ним не росло ни одного деревца, отчего солнце в зените раскалило этот смоленский уголок добела. В воздухе кружилась потревоженная экипажем дорожная пыль.
Внимание Корсакова привлек миновавший их экипаж человек. Хотя… Такую глыбу не заметить было сложно – на голову выше Владимира, косая сажень в плечах, заросший густой и черной как смоль бородой. Рядом с ним трусил лохматый и побитый жизнью волкодав. Завидев остановившуюся коляску, мужчина стянул с грязных волос картуз, быстро поклонился и поковылял дальше, сопровождаемый перезвоном монастырских колоколов.
– Какой примечательный типус, – пробормотал сидящий рядом с Владимиром Кудряшов. – Но мы прибыли.
Он указал на кирпичный домишко. На первый взгляд ничем не примечательный, но Корсакову чудилась сочащаяся из него атмосфера болезни. Крестьяне часто называли дома, о которых ходили нехорошие слухи, «прокаженными». Если принять их суеверия за чистую монету, то можно было бы сказать, что бывший дом Островских уже покрылся невидимыми глазу, но безусловно неизлечимыми язвами.
– Думаете, Баранов – наш убийца? – вполголоса спросил Кудряшов.
– Не уверен, но обитатель этого дома, несомненно, представляет опасность, – ответил Владимир.
– Знаете, если бы не ручательство полицмейстера, у меня было бы к вам много вопросов, – подозрительно покосился на него околоточный. – Вы явно знаете больше, чем говорите. Будто уже сталкивались с подобным.
– Сталкивался, Федор Семенович, – подтвердил Корсаков. – И обязательно поделюсь с вами, но в другой раз.
– Как скажете, – чересчур легко согласился Кудряшов и обратился к вознице: – Ершов, пойдем-ка с нами.
– Нет! – остановил его Владимир. – Не стоит лишнему человеку туда соваться. Помочь он не сможет, а защитить еще и его я не смогу.
– Защитить? – фыркнул околоточный и опасно прищурился. – Владимир Николаевич, не учите-ка меня службе! Будем делать, как я скажу!
– Нет, Федор Семенович, это вы меня не учите. – Голос Корсакова оставался спокойным и уверенным. – Мы имеем дело не просто с душегубом. Если желаете его поймать и самому остаться в живых, то, прошу, послушайтесь меня. Я правда хочу вам помочь.
Кудряшов помедлил, раздумывая. Владимир видел, что околоточный разрывается между природной подозрительностью и разумным опасением, но ничем помочь ему не мог. Это решение Федор принимал сам.
(К черту его! Он хитрый! Он меня подозревает! Пусть катится! Без него будет легче!)
– Добро, – наконец кивнул Кудряшов. – Ершов, отставить. Сидишь здесь, ушки на макушке, револьвер под рукой. Ежели что услышишь – дуй на помощь. Понял?
– Понял, Федор Семенович, не извольте сумлеваться! – отозвался возница.
Владимир и околоточный подошли вплотную к дому и пригляделись. Сквозь окна разглядеть ничего не удалось – стекла изнутри были покрыты вязкой черной субстанцией, полностью закрывавшей обзор.
– Это что, деготь? – неуверенно предположил Кудряшов.
– Надеюсь, что да… – мрачно ответил Владимир.
Дверь поддалась без малейших усилий – обитатель дома не запер ее. Внутри их встретил гул сотен мух и неприятный сладковатый запах, похожий на тот, что испускали некоторые хищные растения в усадебной оранжерее. Единственным источником света оставалась открытая дверь – черное вещество на окнах не пропускало солнечный свет.
– Постарайтесь ничего не трогать без моего разрешения, – попросил Корсаков. Околоточный не стал спорить.
Корсаков увидел на комоде у входа дешевый медный шандал на три свечи и почел достаточно безопасным поднять его. Кудряшов чиркнул спичкой и поочередно поднес огонек к каждому из фитильков. В колеблющемся свете они приступили к осмотру дома.
– Он точно здесь жил? – спросил Владимир, оглядывая окружающую разруху.
– Да, – не слишком уверенно подтвердил Кудряшов. – Прежде чем ехать за вами, я навел справки. Люди видели, как Баранов вселялся, а дворник божится, что тот несколько раз входил и выходил. Только…
– Что только?
– Странный, говорит, он какой-то. Ходил неуверенно, будто пьяный, но при этом быстро, не пошатывался и не падал. И лицо такое… «Никакое», как дворник сказал.
– Отсутствующее, – констатировал Корсаков и возобновил осмотр.
Дом действительно выглядел так, словно кто-то начал приводить его в порядок, но бросил на полпути. Кругом пыль, пол давно не мыт и не метен, вещи повсюду в беспорядке. То тут, то там находились следы подсохших зловонных луж, об источнике которых Корсаков не хотел даже задумываться. И мухи – бесконечно жужжащие, облепившие все окружающие предметы. Больше всего их привлекла кухня и огромный, омерзительно пахнущий пустой котел на столе.
На втором этаже обнаружилась хозяйская спальня, столь же запущенная, как и все другие помещения. Единственным предметом, которым будто бы пользовался хозяин дома, являлась постель, стоящая вплотную к стене под самым окном. Спутанные простыни были покрыты мерзкими желтоватыми пятнами. Владимир брезгливо поддел их кончиком трости и отодвинул в сторону. Потом присел рядом с кроватью и, заранее страшась того, что может увидеть, прикоснулся к подушке.
Ночь. Он просыпается от непонятного щемящего чувства в груди. Оглядывается в темноте. Ощупывает себя – и натыкается на застывшую жижу, покрывающую все его тело. Она стекает со стены, постепенно обволакивая лежащего. Не влажная, теплая на ощупь, но невозможно густая. И будто бы… живая. Дышащая вместе с ним. Медленно перетекающая вверх, подступая уже к шее. Он бьется, пытаясь стряхнуть эту жуткую жижу и вскочить с кровати, но не в силах подняться. А субстанция продолжает свой ужасающе медленный путь, постепенно расползаясь по подбородку. Лицу. Забивает нос и рот, мешая дышать. И наконец, накрывает пеленой его глаза.
Афанасий Баранов мертв. В этом Корсаков был уверен. Его поглотила жижа, сочившаяся из стены. Дворник мог видеть купца выходящим из дома, а его фляга осталась в переулке, но это уже был не он, а кто-то скрывающийся под его личиной.
– Ну что? – нетерпеливо спросил стоящий за его спиной Кудряшов.
– Похоже, мы действительно ищем Баранова, – еле ворочая языком, ответил Владимир. Он поднялся с колен и подозрительно уставился на стену. Касаться ее рукой совсем не хотелось, поэтому он аккуратно постучал по ней набалдашником трости. Затем чуть левее. И еще чуть-чуть. И еще. Пока стена не ответила глухим деревянным звуком.
– Ух ты, – выдохнул околоточный. – Это вы на тайный ход, что ли, наткнулись?
Он отодвинул Корсакова и принялся внимательно ощупывать необычный кусок стены, пока не разразился торжествующим:
– Ага!
Слегка напрягшись, Кудряшов поддел доски и вытащил их из стены. Взгляду мужчин открылся дышащий холодом и сыростью лаз в старой кирпичной кладке.
– Не зря я когда-то Островских подозревал, – довольно цокнул языком Федор. – Вот шельмецы, ход в катакомбы себе обустроили!
– Катакомбы? – поразился Корсаков. – Какие, к черту, катакомбы? Уж в чем, а в потайных ходах Смоленска я разбираюсь! Не должно их тут быть!
– Наивная вы душа, Владимир Николаевич, – усмехнулся околоточный. – И совсем не знаете здешний народец. Этот ход ведет внутрь крепостной стены. Некоторые мазурики наловчились проделывать такие дыры из своих домов, вытаскивать потихоньку кирпичики – и так старину, законом охраняемую, между прочим, потрошить. А когда выметут внутренности полностью – стена и развалится как бы сама. Оставив и много-много дармовых кирпичей.
– Вам, наверное, это покажется бредом, но кто-то воспользовался катакомбами, чтобы добраться до купца и… – Корсаков замялся. – Свести его с ума, так сказать. Превратить в убийцу. И нам надо его остановить.
– Да, вы правы, ваши умозаключения мне действительно кажутся странными, – скептически откликнулся Кудряшов. – Но раз уж это вы привели нас сюда и нашли ход, то готов вам пока поверить на слово. Какие у вас предложения?
– Я должен осмотреть катакомбы. И прежде чем вы возразите – в одиночку, – решительно заявил Корсаков. – Затем, когда я вернусь, потребуется заложить этот ход и надежно забаррикадировать. Чтобы никто не смог проникнуть сюда через стену. Для убийцы этот дом – как логово. И он может вернуться. Поставьте здесь наблюдение. Если ваши люди увидят, как явится Баранов, то пусть срочно пошлют за мной. Главное – и это вопрос жизни и см