ерти – они ни в коем случае не должны самостоятельно пытаться его задержать. Сможете?
– Обижаете, Владимир Николаевич! Сделаем в лучшем виде! – Околоточный довольно улыбнулся. – Этот душегуб от нас с вами не уйдет!
Болгария, ноябрь 1877 года
– Итак, господа, о чем говорит нам сия сцена?
Голос отца вывел Владимира из транса и вернул в ужасную реальность. Его зубы стучали. Перед глазами летали черные мошки. Остатки давно съеденного завтрака грозили выпрыгнуть наружу.
Деревенский дом, в котором они находились, своей бедностью и простотой мало походил на их комфортное жилище в Тырново. Всего одна большая комната, земляной пол с открытым очагом посередине, лавки вдоль стен да занавески, отделяющие закутки друг от друга. До недавнего времени здесь жили несколько семей. То, что от них осталось, сейчас в хаотичном порядке было разбросано вокруг. Кровь обильно залила пол, брызги покрывали стены и даже потолок. Уцелевшие части тел попадались редко, но от найденного пальца или уха становилось только страшнее. Не в силах дальше видеть эту картину, Владимир вернулся к двери и встал у порога, надеясь, что холодный воздух отгонит тошноту. Николай Васильевич заметил его слабость, но ничего не сказал.
– Все произошло очень быстро, – взял слово Петр. Если что-то и выдавало его волнение, то только напряженный и слегка охрипший голос. – Очевидно, когда все легли спать. Те, кто проснулся, когда убийца приступил к делу, не успели оказать сопротивления.
– Почему? – ровно спросил отец, экзаменуя старшего сына.
– Я вижу ножи и топор, но они будто лежат на своих местах, – пояснил Петр. – За них не успели схватиться. Ножи, конечно, в крови, но она здесь повсюду. Сомневаюсь, что сам убийца пытался ими воспользоваться.
– А что тогда было его оружием? – так же спокойно продолжил задавать вопросы отец.
– Я… – Петр остановился, оглядываясь. – Я не знаю. Клыки и когти, пожалуй. Невероятная силища. Тварь просто разорвала их в клочья.
– Я не уверен, что это была тварь, – просипел Владимир от дверей.
– Что ты сказал? – заинтересованно повернулся к нему отец.
– На двери засов, – пояснил младший Корсаков, указывая пальцем на вход. – Открыть такой снаружи нельзя. Причем и дверь, и засов на месте, так их нашли деревенские, то есть убийца не вламывался внутрь. Окна законопачены и не открывались – это было бы заметно. Крыша тоже цела. А значит, что бы ни убило обитателей, оно проникло в надежно запертый дом. Я не знаю такой твари, что, с одной стороны, могла просочиться через маленькие щелки, а после устроить… Это…
– Тогда с чем мы имеем дело? – Отец, кажется, знал ответ на вопрос, но все равно хотел услышать его от сыновей.
– Какой-то блуждающий дух? – неуверенно предположил Петр.
– А если твоя первая догадка все же была верна? – подсказал Николай Васильевич.
– Тогда это не просто тварь, – опередил брата Владимир, заслужив от Петра немного ревнивый взгляд. – Она может выдавать себя за человека. Причем достаточно убедительно, чтобы ей позволили войти и лечь спать вместе с семьей.
– Караконджул, – пробасил кто-то от входа. Корсаковы обернулись. В дверях стоял деревенский староста. Это был крепкий мужик с длинными волосами с проседью и короткой бородой, одетый в простую местную одежду, украшенную традиционной вышивкой. – Ние го наричаме караконджул.
– Как е демон? – уточнил на не совсем правильном болгарском Николай Васильевич.
– Да, – покачал головой староста. За полгода в Болгарии Владимир успел усвоить, что здесь этот жест служит не отрицанием, а наоборот – согласием. – Отиват на лов по Коледа. Те нападат пътници. Но никога преди не бяха влизали в къща.
– Он думает, что это сотворил местный бес, который выходит на охоту под Рождество, – перевел отец, повернувшись к Владимиру и Петру.
– Пока рановато, – заметил Петр.
– Да, и он говорит, что обычно эти караконджулы нападают на путников и никогда не залезают в дома, что тоже не похоже на наш случай, – сказал Николай Васильевич и поклонился старосте. – Благодаря!
Тот лишь молча вышел из избы. Корсаков-старший проводил его взглядом и обернулся к сыновьям.
– Что ж, другой зацепки у нас пока нет, поэтому будем считать, что охотимся мы как раз на этого караконджула, – объявил он. – Заночуем в деревне и завтра до рассвета выступим дальше.
– Ты все еще надеешься обогнать зверя? – спросил Владимир.
– Увы, это все, на что мы можем рассчитывать, – ответил Николай Васильевич. – Если только наш отряд не порадует новостями.
На улице совсем стемнело. Все деревенские разбрелись по домам, явно намереваясь запереться и не казать носа на улицу, пока солнце вновь не выглянет из-за холмов. Открытой стояла только деревенская корчма возле рыночной площади, где планировали заночевать путники. Казаки уже вернулись и как раз заводили лошадей в конюшню.
– Нашли что-нибудь? – спросил Корсаков урядника.
– Нашли, вашбродь, да не поможет оно нам, – ответил Белов. – Вокруг хижины все затоптано, но, как вы и сказали, чуть в стороне, к юго-востоку, нашлась-таки сакма.
– Сакма? – переспросил Владимир.
– След, значит, вражеский, – пояснил казак. – Спешит прочь. Один человек. Обратно не возвращался. Токмо потеряли мы его. Зашел он в речку – и не вышел. Нет следов на версту, что вверх по течению, что вниз. А вода сейчас в горных потоках сами понимаете, какая студеная.
– Выходит, ушедшему из деревни холод не страшен, – констатировал Николай Васильевич.
Корсаковы и казаки вошли в корчму. Зал пустовал – хозяин, принеся все приличествующие извинения, предпочел уйти на ночь в свою комнату на втором этаже и плотно запереть дверь, что охотников на караконджула вполне устраивало. Они расселись на лавки за длинным столом в центре зала, освещенного неожиданной для здешних мест роскошью – медными керосиновыми лампами под потолком.
Корсаков-старший расстелил перед казачьим урядником карту и проследил пальцем примерное направление на юго-восток.
– Наша добыча поворачивает в сторону гор, – заключил Николай Васильевич. – В той стороне через двадцать верст есть только одно селеньице, носящее гордое название Конак[88]. Значит, туда нам и дорога завтра.
– Думаете, душегуб туда повернет? – спросил Белов.
– Уверен, – твердо заявил Корсаков-старший и повернулся к сыновьям: – И с чего я это взял?
– С того, что расстояние в двадцать верст не просто так появилось, – ответил Петр. – Возможно, он не может пройти дальше, не заполучив очередную жертву.
– Либо же это хлебные крошки, – тихо добавил Владимир. – Как в сказке. Он просто оставляет заметный след, по которому мы должны пройти. И тогда в конце нас может ждать засада.
– Именно. – Отец ободряюще взглянул на младшего сына. – Только этому караконджулу, как его зовут местные, невдомек, что с каждой такой крошкой мы узнаем все больше и больше о нем…
– А зная, что нас ждет засада, будет проще в нее не попасть, – понял Белов. – И пока он будет ставить силки на нас, мы тем временем подловим его!
– Если исходить из предыдущих убийств, то в Конаке он окажется через два-три дня, а значит, нам нужно добраться туда уже завтра, – подвел итог Николай Васильевич. – И когда он придет – мы будем готовы.
Смоленск, июнь 1881 года
Дядю Корсаков застал в фехтовальном зале. Михаил Васильевич, страстный любитель холодного оружия, переоборудовал одну из гостевых комнат сообразно своим увлечениям. Вдоль стен он расставил дорогие шкафы, где на бархатных подушках покоились сабли, шпаги, рапиры и даже средневековые мечи. Многочисленные зеркала создавали иллюзию еще большего простора. По углам ждали своей очереди манекены и тренажеры. В воздухе витали запахи дерева и полировальной пасты.
– А, ты вовремя, – обернулся на шаги племянника Михаил, опуская саблю. – Разомнемся, пожалуй! Ты же не забыл мои уроки?
– Боюсь, сейчас не время, – со смешком отказался Владимир. – И – нет, я ничего не забыл. Даже, вот, не расстаюсь со шпагой.
Он продемонстрировал дяде клинок, прячущийся в трости, которую заказал этой весной. Михаил Васильевич окинул оружие осуждающим взглядом.
– Изящно, конечно, – проворчал он. – Но, право слово, этой игрушкой противника можно разве что защекотать! Возьми лучше вон ту саблю, с закрытой гардой. Толедо, не фунт изюму!
– Oncle, je vous pris[89]… — еще раз попытался уйти от дуэли Владимир.
– En garde[90], щенок! – гаркнул Михаил и лихо закрутил ус. Пришлось подчиниться – и вскоре в зале зазвенела сталь.
Дядя категорически отказывался тупить сабли, а потому даже дружеский поединок, в котором Михаил наносил удары вполсилы, получался опасным. Противник кружил вокруг Владимира, словно грациозный кот на охоте. Младший Корсаков быстро понял, насколько он размяк за последние пару лет, особенно после нескольких месяцев, когда он был прикован к кровати. Ноги не гнулись, мышцы на правой руке уже после минуты ленивой рубки напряглись, а стойка выходила излишне строгой. Все, на что хватало Владимира – это маневрировать так, чтобы дядя не загнал его в угол, да стараться не поддаваться на его обманные финты. Долго так продолжаться не могло и уже на исходе второй минуты Михаил мастерски остановил клинок буквально в дюйме от его шеи.
– Эх ты! А говоришь, не забыл! – укоряюще взглянул на Корсакова дядя.
– Практики не хватает, – тяжело дыша, ответил Владимир. – Последний раз я фехтовал во время того похода, с казаками…
– С казаками? – фыркнул Михаил. – Нет, они молодцы, конечно, рубить и колоть горазды, но опытный саблист живо отрубит им пальцы. Махать шашкой, без гарды! Пф!
– Ну, их взгляды на фехтование могли бы тебя удивить, – пообещал Владимир. – К делу! Кажется, я напал на след нашего врага.