«Но ведь рукопись нужна была не Лэдло, - возразил я, - по крайней мере, не для себя. Этот молодой Боуман...»
«У нас есть только слово Лэдло», - сказал Скализ. «Кроме того, у Лэдло были причины убить Лессера, потому что тот его шантажировал.»
«Раньше», - поправил Ники. «Но с этим было покончено. Цифры это показывают. Там есть строка под декабрьским платежом, и сумма общая. В мае или раньше, когда была сделана фотография, он мог нанести большой ущерб. В то время дама подавала в суд на развод. Но теперь, когда они женаты, Лэдло нечего бояться.»
Скализ был поражён. «Да, но Лэдло проиграл восемьсот долларов в этой маленькой игре Лессера, и, насколько я понимаю, это достаточная причина для Лэдло, чтобы дать ему по рукам, когда он увидел свой шанс.»
Ники удивлённо посмотрел на него. «Вы действительно так думаете, капитан? Восемьсот долларов - немалая сумма, но для человека, занимающего положение Лэдло, вряд ли разорительная. Ян Лэдло - мягкий, нежный, учёный человек, его не назовешь мстительным. Мне трудно представить, чтобы он хладнокровно убил кого-то из-за того, что его обманули на восемьсот долларов. Да и зачем бы он стал искать полицейского? Когда он мог спокойно уйти?» Он покачал головой. «Сомневаюсь, что он вообще знал, кто его шантажирует. Сомневаюсь, что Лессер обратился бы к нему напрямую. Я полагаю, что всё было оговорено по телефону, а деньги отправлялись на почтовый ящик. Когда несколько недель назад Лессер увидел объявление о свадьбе, он понял, что игра окончена. Не удивлюсь, если он послал ему негатив в качестве свадебного подарка. Это объясняет, почему его не было в сейфе вместе с фотоснимком.» Внезапно он начал смеяться. «Да, я уверен в этом. Это соответствует довольно своеобразному чувству юмора Лессера.»
«Что вы знаете о Лессере и его чувстве юмора?» - презрительно спросил я. «Вчера вы видели его всего минуту в ста ярдах от себя. А позавчера вы видели его минут десять, и он произнёс около тридцати слов.»
«Разговор был коротким», - признался он, - «но, тем не менее, был весьма примечательным.»
«Что в нём было примечательного?»
«Вы помните, как всё прошло?»
Я льщу себе, что в результате многолетнего опыта допроса свидетелей в зале суда у меня развилась довольно хорошая память. «Не слово в слово, - сказал я, - но суть я помню. Дайкс спросил Лессера, как ему понравилась фотокамера, и тот ответил, что пока не знает, потому что ещё тестирует её. Затем Лессер спросил Дайкса, не хочет ли он купить какую-то специальную антенну, которая у него есть. Дайкс спросил, когда он её купил, и Лессер ответил, что купил её для себя, но решил не использовать, потому что у него слишком низко; он поставил такую же на доме через дорогу, и она отлично работает. Пока всё в порядке?»
«У вас всё получается.»
«Хорошо. Затем Дайкс спросил, когда он установил её, и Лессер ответил, что установил её к Рождеству. Дайкс сказал, что помог бы ему, если бы видел, как он работает. И Лессер ответил, что он его видел. Дайкс сказал, что не мог, потому что его не было весь день.»
«И что на это ответил Лессер?»
«Он ничего не сказал.»
«Вот что было примечательно в этом разговоре.»
«Я не понимаю.»
«Конечно, нет.» Ники презрительно скривился. «Это ваше обучение в зале суда. В зале суда диалог ведётся по жёсткому своду правил: задаётся вопрос, на него отвечают - финиш. Если вы повторите вопрос, адвокат другой стороны или судья возразит, что вы уже задавали свой вопрос и получили ответ. Затем последует обсуждение, и в конце концов судья вынесет решение о том, должен ли свидетель отвечать или нет. Затем свидетель попросит повторить вопрос - и так до бесконечности. Но обычная беседа так не работает. У неё есть определённый ритм. Когда Дайкс сказал, что Лессер не мог видеть его в тот день, о котором идёт речь, потому что его не было в городе, Лессер должен был сказать что-то вроде: «Ну, я подумал, что это вы», или «Могу поклясться, что это были вы», или даже «Наверное, я ошибся». Но Лессер ничего не сказал, а я потерял всякий интерес к шахматной партии, потому что ждал, что вот-вот будет обронен второй намёк.»
«Но всё равно я не вижу...»
«...какую связь это имеет с настоящим делом? Вы забыли, о каком дне шла речь. Лессер установил антенну в день перед Рождеством, двадцать четвёртого числа. Именно в этот день Джонни Боуман упал замертво, а Дайкс утверждал, что его весь день не было в городе.»
Я уставился на него. «Вы предполагаете, что Бобби Дайкс имеет какое-то отношение к смерти Боумана?»
«Он сказал, что его не было дома, когда Боуман звонил, потому что он был за городом. Если он солгал, что видел Боумана, то это могло быть только потому, что он знал о его смерти. А если он утверждал, что был в Нортоне весь день, это может означать только то, что он хотел обеспечить себе алиби.»
«Но вы не знаете наверняка, что он был дома. Лессер сказал, что видел его, а Дайкс это отрицал. И Лессер не стал ему противоречить. А теперь Лессер мёртв, и мы не можем его спросить.»
«Да, но он противоречил ему. Он бросил второй намёк, но тогда я этого не знал. Только когда я увидел снимок Лэдло и его жены, я понял. Он ответил Дайксу, сфотографировав его, а потом объяснил, что не смог удержаться от снимка, когда солнце пробивалось сквозь венецианские жалюзи, как тюремные полосы. По сути, он сказал, что у него есть доказательство того, что он его видел, - что у него есть его фотография. Дайкс всё понял, потому что именно тогда спросил, сколько он хочет за антенну. И если у него и были какие-то сомнения, то они развеялись, когда Лессер назвал цену в пятьсот долларов.»
«Вы хотите сказать, что пятьсот были платой за шантаж? Откуда вы знаете? Что вы знаете о цене антенны?»
«Признаться, я мало что знаю об антеннах? Антенны?» Он наклонил голову в одну сторону, прислушиваясь к звукам. Затем он кивнул. «Антенны - думаю, что предпочитаю английское множественное число; латинское можно приберечь для придатков насекомых.»
«Ники!»
«О да, я не очень разбираюсь в антеннах, но кое-что знаю о пятистах долларах. Я видел антенну, которую установил Лессер. Это была простая штуковина. Если только она не сделана из какого-нибудь драгоценного металла, а не из стали, как кажется, то я бы сказал, что пятьсот - это по крайней мере, перебор на три или четыре сотни.»
«Но почему Дайкс хотел убить Боумана и как он собирался это сделать?»
«Если говорить о причинах, то, очевидно, чтобы получить контроль над рукописью Боумана. Ожидается, что она принесёт много денег...»
«Вы имеете в виду, что он опубликует её как свою собственную работу?»
«О, вряд ли. Он не может, да и толку от этого мало, ведь имя Боумана на обложке - это ведь то, что будет продавать книгу. Но при нынешнем положении дел никто не знает, сколько на самом деле сделано. Он может легко заявить, что готово не более половины. Он завершит её и таким образом станет соавтором, а не просто научным сотрудником. Его имя будет стоять на обложке вместе с именем Боумана. Он будет получать половину авторских гонораров. И его академический престиж будет очень высок.»
«Соглашусь с вами.»
«Что касается того, как он это сделал, - продолжил Ники, - то это не представляет никаких трудностей. Они с Боуманом были на Хай-стрит - возможно, шли на встречу с молодым Боуманом. На вершине холма они остановились отдохнуть, и Дайкс мог позвать Джонни посмотреть на раскопки. И когда Боуман перегнулся через край...» Он пожал плечами.
«Вы хотите сказать, что он подумал об этом вот так, в один момент?» - спросил Скализ.
«О, он быстро соображает, наш профессор Дайкс. Достаточно сыграть с ним в шахматы, чтобы понять это. Один взгляд на доску - и он делает свой ход. Но я склонен полагать, что он думал об этом уже некоторое время. Полагаю, его жена что-то почувствовала - наводит на такую мысль то, что она уехала к родным без него и до сих пор не вернулась. В одном я уверен: Боуман никогда бы не попросил его остаться и работать над книгой, пока его жена уезжает в отпуск одна. Джентльмен Джонни был джентльменом.» Он устремил умозрительный взгляд в потолок. «Интересно, что бы получилось у Дайкса, если бы молодой Боуман не приехал...»
«Молодой Боуман? Какое он имеет к этому отношение?» - быстро спросил Скализ.
«Его приезд, конечно же, заставил Дайкса взять себя в руки. Как только бы они просмотрели рукопись с сыном Джонни, Дайкс был бы лишён права претендовать на какую-либо долю авторства.»
«Интересное дело вы затеяли, профессор, - нехотя сказал Скализ, - но не вижу в этом никаких перспектив. Вы никогда не заставите присяжных вынести обвинительный приговор на основании таких доказательств. Дайксу остаётся только все отрицать, а поскольку Лессер мертв, доказать это невозможно.»
«Вы забываете о фотографии, которую сделал Лессер», - сказал Ники.
Как по команде, в дверь постучали. «У нас для вас фотографии, капитан», - сказал клерк.
В процессе сушки плёнка свернулась в тугой цилиндр, и мы столпились вокруг Скализа, пока он утяжелял один конец линейкой и медленно разворачивал его, изучая каждый кадр. Только в конце ленты Ники триумфально указал на плёнку и воскликнул: «Вот она!»
Мы с капитаном уставились на кадр, а потом, не веря, посмотрели друг на друга. Это действительно была фотография двух мужчин, но настолько уменьшенная, что на первый взгляд они больше походили на короткие цилиндрические обрубки, над которыми возвышались круглые пуговицы, являвшиеся их головами.
Я начал смеяться, совершенно неконтролируемо, и Скализ присоединился ко мне.
«И что же вас так забавляет?» - ледяным тоном спросил Ники.
Я указал на фотографию. «Он блефовал. Этот негодяй его обманул. Там нет ничего, что можно было бы использовать в качестве доказательства. Невозможно доказать, что это фотографии Дайкса и Боумана. Это могут быть любые два человека.»
«Может быть, и нам удастся обмануть Дайкса», - с надеждой предположил Скализ. «Нам не нужно показывать ему фотографию - просто скажем, что она у нас, и побудим его признаться.»