Мальчик пошел по улице, но ему казалось, что все на него оглядываются. Он был в саже, и по лицу невольно начали катиться слезы.
– Мадам, а где здесь булочная д’Артуа? – спросил он у прохожей. Клод сказал, чтобы после де Фижаков Жоффруа шел чистить дымоход на той же улице в булочной. Женщина махнула перчаткой вперед. Может, Клод все-таки за ним вернется? Жоффруа юркнул во двор за булочной, забился за колодцем в угол и стал ждать.
Если он будет бегать по городу, его заметят. Если он пойдет к пекарю, на него донесут… Через два часа полиция действительно пришла в булочную. Жоффруа сидел тихо, почти не дыша. Когда на улице стало темнеть, Жоффруа понял окончательно: теперь он один во всем мире. Осталось дождаться темноты и убираться из этого города.
– Ах! Кто здесь? Что ты тут прячешься? – спросил женский голос. – Болезный, что ли, какой? А ну, выходи!
Жоффруа вытер рукавом нос и поднял голову. Перед ним стояла высокая женщина, от которой пахло лавандовым мылом. Жоффруа очень хорошо знал этот запах. В детстве мама его мыла таким же мылом.
– Я… Я просто устал… – сказал мальчик.
– Ух ты какой! Одни глазки торчат! Пойдем. Тебе сколько лет?
– Десять лет и один месяц.
– У меня сын твоего возраста. Пойдем, я тебя накормлю. Ты мне все расскажешь, а там мы решим, что с тобой делать дальше. – Женщина посмотрела на Жоффруа светлыми глазами, и он сам не понял, как поднялся и зашагал рядом с ней. Есть хотелось ужасно. И от булочной весь вечер пахло горячим хлебом…
Женщина сказала, что ее зовут Коллет. Она нагрела воды и налила ее в бочку.
– Смой с себя всю сажу, а я пока постираю твои вещи.
Жоффруа опустился в теплую воду. Так хорошо ему не было с тех пор, как мама грела для него воду, чтобы помыть в корыте. Мама всегда это делала, пока не нашла себе нового мужа… Мальчик намылил волосы лавандовым мылом и сделал большую пенку. Когда Коллет вернулась, он тихо спал, сидя в бочке в мыльной воде.
– Жоффруа! Жоффруа, вставай, я приготовила тебе суп! И вещи уже скоро подсохнут. Вставай!
Мальчик нехотя вытерся и сел за стол. Суп был вкуснющий. Луковый суп с хлебом. Две тарелки с добавкой.
– У меня много работы, а тут ты, – проговорила Коллет. – Такое уж у меня сердце, не могу пройти мимо чужого горя. Что ты там прятался? Рассказывай.
Жоффруа жевал хлеб и вдруг расплакался. Вся его боль вылилась в эти слезы. Он жевал и плакал. А Коллет все болтала-болтала… Тогда он повернулся к ней, вытащил из сумки канделябр и сказал:
– Возьмите это, тетя! Это за вашу доброту. – Коллет с удивлением посмотрела на канделябр и застыла. – Возьмите меня к себе жить? Я все могу: и обувь чинить могу, и трубы чистить, и за лошадьми присматривать… Я вам помогать буду… Возьмите…
– Да у меня же свой ребенок есть! Мишель. Куда мне еще одного? – ответила Коллет, не отрывая взгляда от канделябра. – А откуда он у тебя?
Тут Жоффруа разревелся еще сильнее. Разревелся и все рассказал тете. И про то, как сидел в трубе, и про то, как слышал, что мсье ударил мадам, и про то, как видел их лежащими на полу, и про то, как боялся и прятался за булочной.
– Они оба мертвы? Ты помнишь эту мадам? – спросила Коллет.
– Да, – всхлипывал Жоффруа. – Нас заставляли красть по мелочи, и я, до того как полез в дымоход, засунул этот канделябр в сумку. А потом забыл – так его и унес с собой. Если бы оставил, то мадам могла бы защититься. Это из-за меня все произошло! Я побоялся вылезти из трубы!
– А что было надето на мадам, ты помнишь? – спросила Коллет.
– Нет, помню только, что у нее длинные волосы были. Упали ей на лицо. А еще, что она поцарапала себе руку, вот как вы, тетя, только, по-моему, у нее правая рука поцарапалась…
– Что же ты это… Что же ты это говоришь, – запричитала Коллет. – Страсти какие! Нет, не могу я теперь тебя оставить дома. Узнают ведь… Арестуют… А заступиться за меня тоже некому…
Жоффруа молчал.
– Давай я лучше тебе хлеба дам в дорогу. И одежда тоже подсохла… Не узнают тебя, ты ведь раньше весь в саже был. Одевайся… Одевайся, милый! Пойдем, я тебя провожу.
– Тетя… Можно, я хотя бы у тебя переночую?
– Что ты! Что ты! Если ты чистил трубу у де Фижаков, то уже поздно. Завтра будут всех обыскивать… Собирайся!
Жоффруа медленно оделся, взял свою сумку, куда Коллет уже положила канделябр и буханку хлеба. Помедлив, мальчик вытащил со дна сверток и протянул женщине.
– Возьмите тогда это. Это самое дорогое, что у меня есть, – сказал он.
– Ничего мне не нужно, мальчик.
– Возьмите! Никто еще не был ко мне так добр! – И с этими словами он положил сверток на полку, рядом с засушенными цветами. – Хорошо, теперь я готов.
Они вышли, когда было уже за полночь. У Соснового моста остановились.
– Здесь нет прохода, – сказал Жоффруа.
– Переправа сейчас не работает. Но ты иди вперед по бревнам, так и пройдешь. Ты же еще ребенок! Это я неуклюжая.
– Спасибо тебе, тетя, – сглотнул Жоффруа.
– С богом! Иди! – перекрестила его Коллет.
Мальчик двинулся по мосту и дошел до того места, где над рекой повисли два тонких бревна. До противоположной стороны оставалось четыре метра.
Жоффруа вздохнул и ступил на бревно.
6
Трубочист не мог убить де Фижака. Десятилетний мальчик просто не смог бы замахнуться, чтобы ударить де Фижака по голове! Надо спешить обратно: если мальчика найдут, то без следствия отправят на каторгу. А Жоффруа тут ни при чем!
Ленуар гнал коня обратно, но после его встречи с Клодом прошло уже два часа, а город Фижака так и не появлялся. Конь хрипел от напряжения. Деревья сменяли друг друга, но словно раздваивались, расширяя лес. Ленуар отпустил поводья. Сейчас единственным выходом было довериться чутью коня. Если у того еще хватит сил вывезти их обоих. Конь перешел на шаг. Холод зубами вгрызался в тело Ленуара. Глаза начали смыкаться, когда вдруг конь громко фыркнул, шарахнулся в сторону, а потом снова помчался вперед. Ленуар вцепился в узду и еле удержался в седле.
Через час они наконец-то выехали к реке.
Ленуар поднимался по течению, пока не увидел у берега толпу. Среди людей загремел знакомый голос сержанта полиции. У самой воды лежало тело мальчика лет десяти. На нем была светлая рубашка, холщовые штаны и рваные ботинки и курточка. Сержант открыл сумку мальчика и вытащил из нее зеркало в серебряной оправе, канделябр и инструменты трубочиста. Глаза Жоффруа неподвижно смотрели в утреннее небо.
7
Ленуара била дрожь. Он не успел! Не успел. Он рассказал о своих ночных скитаниях по лесу, но теперь настаивал только на том, чтобы очистить память о мальчике от обвинения в убийстве.
Сержант злился:
– Вы не знаете, куда вляпались, Ленуар. Этому пацану все равно уже ничем не поможешь! Если он не убийца, то вор. У Дормюссонов он стащил зеркало, а у де Фижаков – канделябр. За это и поплатился. Упал с моста, когда собирался бежать.
– А почему у него сумка сухая? – спросил Ленуар.
– Она зацепилась за перекрытия, когда мальчик падал. Там и осталась висеть. Маленький бандит.
– Говорю же, савояр тут ни при чем. Его предводитель трубочистов заставлял воровать, – горячо доказывал свою правду Ленуар.
– У всех есть выбор, мсье.
– Но у кого-то этот выбор ограничен. Мальчик попал под влияние…
– А куда смотрели родители?
– Родители… Их следует хотя бы известить!
– Вы знаете, кто его родители?
– Клод упомянул семью Бланшпорт из деревни Рокамадур. Сказал, что взял Жоффруа у них на сезон.
– Разберемся, – буркнул сержант, запрягая телегу, чтобы отвести тело в холодную камеру полицейского участка. – А вы возвращайтесь к Люсьену, Ленуар. Сами уже на привидение похожи.
Ленуар поежился. Его бил озноб.
– А вы? Вы сейчас куда?
– По дороге заеду к директору колледжа имени Жана-Франсуа Шампольона. Что вы так смотрите? Знаток иероглифов родился в Фижаке. Мы проверили: до замка трубочист работал в доме директора колледжа.
– Можно с вами? – У Ленуара после бессонной ночи зуб на зуб не попадал. – А там я уже сам к Люсьену дойду.
Дом директора колледжа Антуана Дормюссона располагался на углу главной улицы города, ведущей на рынок. Высокая башенка и элегантные наличники подчеркивали, что дом был построен еще в эпоху Возрождения.
Их встретила Фанни, старшая дочь Антуана. Они с мужем занимали первый и второй этажи здания.
– Мой супруг сейчас в Париже. Он продает вино с наших фамильных виноградников.
У женщины были заплаканные глаза.
Сержант вручил ей зеркало и раскланялся – не оставлять же труп в телеге на обозрение всех жителей города.
– Вас так растрогала судьба трубочиста? – спросил Фанни Ленуар.
– Ему было всего десять лет. Моему сыну сейчас двенадцать. Он уехал с отцом в Париж…
Габриэль хотел уже распрощаться, но от усталости и от голода у него подкашивались ноги.
– Мадам, могу я попросить вас согреть мне немного вина? – спросил он, медленно опускаясь в кресло гостиной.
Пока женщина отдавала необходимые распоряжения, Ленуар заметил у нее порез на руке.
– Надеюсь, с вами не случилось ничего страшного? – спросил он.
Женщина накинула шаль и смутилась:
– Вчера я хотела упаковать подарок своему сыну на день рождения и случайно порезалась ножницами. Хотела подарить ему одну старую книгу.
– Книгу? Какую книгу? – спросил Ленуар.
– «Путешествие к центру Земли» Жюля Верна, – сказала Фанни, и из глаз ее покатились слезы.
Служанка принесла глинтвейн. Ленуар выпил треть бокала и, почувствовав, как по его жилам растекается тепло, снова ожил.
– Забавно… У Филиппа де Фижака в книжных шкафах тоже вся «Популярная библиотека», а там несколько томов Жюля Верна.
– Я выбрала эту книгу именно у него в шкафу.
И Фанни расплакалась еще сильнее. Ленуар глотнул вина.
– Значит, вы оплакиваете не мальчика, а дядю моего друга, да, мадам?