— Да сколько же вас здесь? — прошептал Андрей, раздражаясь.
Путь к метро был отрезан. Двое уродов смотрели на Обнорского. Андрей резко повернул влево, пошел, прихрамывая. Он не знал, куда идет. Знал только, что дальше здесь оставаться нельзя — спустя несколько секунд на площади появятся еще несколько охотничков. И что тогда делать?
…Он увидел станцию фуникулера — знаменитого киевского фуникулера — и пошел туда, предполагая, что там будут люди. Много людей, которые, сами того не зная, станут его щитом. Он вошел в нижнюю станцию… Никто его не преследовал. Что, неужели получили команду «отбой»?
— Когда поедем? — спросил Обнорский у кассира… Неужели они получили команду «отбой»?
— Сейчас. С вас пятьдесят копеек… Ой, шо то у вас кровь на щеке и курточка порвана?
— Упал, — буркнул Обнорский и пошел к вагону.
Сел у окна, продолжая поглядывать на вход на станцию… Неужели его отпустили? Нет, не отпустили — в помещение станции вошли двое из «Макдоналдса».
Один все так же говорил по телефону. Практически не скрываясь, они разглядывали Обнорского в упор, но ничего не предпринимали. Прошла минута, другая.
Вагон дернулся и со скрипом поехал наверх. Двое из «Макдоналдса» остались внизу. — "Ну и что? — спросил сам себя Обнорский. Встретят наверху…
Почти наверняка машина с парой торпед уже едет наверх. Почти наверняка они успеют. Фуникулер-черепашка ползет медленно. Ах как медленно он ползет…"
Скрипел трос, мелькали за окном голые деревья. Андрей сидел, привалившись головой к холодному стеклу. Вместе с ним в купе фуникулера ехали полная дама с крашеными волосами и девушка — по виду студентка.
«Надо позвонить, — подумал Обнорский. — Надо позвонить ребятам… или лучше в милицию… еще лучше эсбэушнику Костенко. Или его приятелю — таксисту Сереге. Они помогут. Должны помочь. Я позвоню, попрошу Серегу подскочить к станции фуникулера. Обязательно его дождусь… Можно, в конце концов, позвонить прямо Соболеву. Премьер сейчас в Крыму. Но даже из Крыма он сможет помочь».
Андрей сунул руку в карман… Телефона не было. Обнорский понял, что выронил его, когда прыгал с лестницы. Андрей выругался сквозь зубы и перехватил неприязненный взгляд пожилой дамы. Подумал, что выглядит не лучшим образом — кровь на щеке, полуоторванный рукав куртки…
Вагон фуникулера выкатился на двухколейный участок, где разъезжаются два вагона. За окном мелькали шпалы, наматывался трос, черный от мазута…
Внезапно в свете, падающем из окна, Андрей увидел человека. Человек стоял, прислонясь к дереву, и поднимал правую руку. Рука была длинной… Не бывает таких длинных рук, подумал Андрей и вдруг все понял.
— Ложись, — закричал Обнорский.
Рука человека за окном полыхнула пламенем. Андрей рванулся вниз, на пол, увлекая за собой девушку-студентку. В стекле фуникулера образовалась огромная дыра. Посыпались сверху стеклянные осколки, потянуло холодом. Кто-то изумленно вскрикнул. Грохнул второй выстрел. Провизжала пуля. Андрей лежал, прижимая к полу девушку. Прошла секунда, другая, третья… Больше никто не стрелял. Стало тихо. И в этой тишине пронзительно закричала пожилая дама.
Обнорский поднял на нее взгляд: ранена?
Дама не была ранена. Она сидела и кричала на одной ноте. В крашеных волосах искрились осколки стекла.
…Когда вагон-черепашка дополз до верхней станции, Обнорский чувствовал себя подобным выжатому лимону. Он вышел и бессмысленно уставился на диораму, изображающую фуникулер. В пояснении к диораме было написано, что фуникулер был открыт в девятьсот пятом году. «Почтенный возраст», — автоматически подумал Обнорский.
Возбужденные пассажиры толпились, гомонили. Откуда-то появился молоденький сержант в милицейской форме.
— Это в него стреляли, — прорезал гомон истерический голос дамы с крашеными волосами. Она показывала на Обнорского пальцем. — Это из-за него всех нас чуть не убили… из-за него! Из-за него нас всех чуть не поубивали!
Толпа как-то незаметно растеклась в стороны, Андрей остался один.
Сержант (или как он там называется?) подошел к Андрею и неуверенно сказал, козырнув:
— Предъявите документы.
В отделении милиции Обнорского продержали почти три часа. Сначала Андрея допрашивал милицейский следак. Потом, когда он узнал, что Обнорский — журналист из России, да еще проводящий здесь, в Киеве, расследование по «делу Горделадзе», он куда-то позвонил, и вскоре в кабинете появились люди в штатском. Они тоже представились сотрудниками милиции, но у Андрея сложилось впечатление, что они работают в другой организации… Держались люди в штатском вполне доброжелательно, но вопросы задавали быстро и много.
— Как вы оказались в фуникулере, Андрей Викторович?
— Гулял… Увидел фуникулер, захотел прокатиться.
— Гуляли в такую погоду?
— Я с севера, господа. Из Санкт-Петербурга. У нас такая погода — обычное дело.
— А что вы делаете в Киеве, Андрей Викторович?
— Я уже говорил вашему сотруднику, — ответил Андрей, улыбаясь, и кивнул на следака.
Тот явно был лишним в собственном кабинете. Держался скованно, в разговор не встревал.
— Расскажите нам еще разочек, Андрей Викторович.
— Ради Бога, господа. Я журналист, директор Агентства журналистских расследований… В Киеве я и мои коллеги заняты расследованием исчезновения Георгия Горделадзе…
— Это благородно, — сказал один, которого Обнорский про себя окрестил «Полковником». — А кто дал вам задание заниматься этим расследованием?
— Задание? Мы независимая организация и сами выбираем темы расследований, — ответил Андрей.
— А что — в «бандитском Петербурге» вы уже все дела расследовали? — спросил второй. Его Андрей окрестил «Милашкой».
— Нет, не все. Осталась заначка на черный день… далеко не все.
— Тогда почему же вас так волнуют киевские дела?
— Дело очень необычное, резонансное. Грех пройти мимо.
— Вас нанял Стужа?
— Нет. Первоначально исчезновением Горделадзе нам предложили заняться сотрудники Фонда «Виктория». Потом уже мы сами не могли бросить расследование… Понимаете?
— Как движется расследование?
— Спасибо, хорошо…
Полковник и Милашка переглянулись.
— Давеча вы обмолвились, что гуляли… в одиночестве гуляли?
— Да, я люблю прогуляться один.
— Можете описать маршрут вашей прогулки?
— Могу…
— Опишите, пожалуйста, Андрей Викторович.
— Можно закурить? — спросил Обнорский у хозяина кабинета.
Вместо него ответил Полковник:
— Курите.
Андрей закурил, выпустил струйку дыма, и спросил:
— Это беседа или допрос?
— Это беседа, Андрей Викторович, — сказал Полковник.
— Но она может перейти в допрос, — добавил Милашка.
— В таком случае я, как иностранный подданный, требую присутствия российского дипломатического представителя.
— Андрей Викторович, — сказал Полковник, — фуникулер в котором вы ехали, подвергся обстрелу…
— В нем ехало еще полтора десятка человек.
— Но пассажиры считают, что именно из-за вас обстреляли фуникулер.
— Ну допустим, не все пассажиры так считают, а одна истеричная бабенка…
— Эта, как вы выразились, «истеричная бабенка» — преподаватель университета.
— Какое совпадение, — сказал Андрей. — Я, представьте себе, тоже читаю лекции в Санкт-Петербургском университете… Стало быть, мы коллеги? Не ожидал.
— Андрей Викторович, мы уже проанализировали список пассажиров фуникулера. Среди них нет ни одного человека, который мог бы вызвать интерес киллеров… за исключением вас.
— Да бросьте вы! Во-первых, в вагоне ехало полтора десятка человек. На практике это означает, что фуникулер тащил в гору полтора десятка проблем и даже, я бы сказал, тайн… Даже «маленький» человек из тех, кто живет на зарплату и ни в чем крамольном властями не замечен, может мучиться от ревности, например. Или от ненависти. Быть больным психически, иметь долги или — напротив — должников… У него могут быть проблемы в сексуальной жизни, в карьере. На него может свалиться наследство или гнев соседа-алкоголика. Жизнь, господа, значительно богаче и разнообразнее каких-либо схем. Любой человек может, сам того не ожидая, стать преступником или жертвой преступления в любую минуту и в любом месте. Не стоит подходить к сегодняшнему происшествию так прямолинейно и противопоставлять полтора десятка пассажиров-киевлян одному питерскому журналисту… Жизнь сложнее.
— Браво, Андрей Викторович, — сказал Милашка. — Чувствуется рука романиста: тайны, ревность-ненависть, внезапные загогулины судьбы… Вы правы — криминальная практика выдает иногда такие сюжетцы, что куда там Бальзаку! Но мы реалисты, Андрей Викторович. Мы, как положено, набросаем десяток версий. Среди них будет и бытовая и даже хулиганство… Но здравый смысл, опыт и практика подталкивают к элементарному выводу: стреляли в вас. В купе фуникулера вас было трое: студентка восемнадцати лет, пожилая и безобидная преподаватель универа и вы, журналист-расследователь, занимающийся весьма неординарным делом. Кто первый должен попасть на прицел? Угадайте с трех раз.
Андрей пожал плечами. Было совершенно очевидно, что Милашка прав.
Рассуждения о том, что, в принципе, любой человек (в нашем случае: пассажир фуникулера) может быть объектом посягательства, имеют, конечно, право на жизнь… Но в данной, конкретной ситуации, Обнорский был фигурой номер один, дураку понятно.
— Андрей Викторович, — сказал Полковник, — давайте начистоту: стреляли в вас. Только в вас. Со слов кассирши на нижней станции фуникулера, вы были возбуждены, возможно — напуганы. У вас была поцарапана щека и порвана куртка… А я, глядя на вас, добавлю — брюки испачканы землей.
— Ну и что? — спросил Андрей. — Я упал. Было скользко, и я упал.
Полковник посмотрел на милицейского следака, сказал:
— Выйди, майор, покури в коридоре… У нас тут разговор такой… неинтересный.
Следак поспешно встал и вышел. Даже сейф не запер. Полковник сел в его удобное, вращающееся кресло.