Реинкарнация: последнее испытание несчастных душ
Но куда же попадают души тех, кто сильнее и упорнее всех отказывался любить? Пьер Моннье утверждает, что им Бог дает как бы еще один шанс, позволив вернуться на землю. Это и есть реинкарнация.
Конечно, об этом же говорит нам целое множество других сообщений и псевдосообщений. Убедило меня не это. Согласился я с этой теорией лишь потому, что в ней убеждены некоторые из тех людей, кому я особенно доверяю. Пьер Моннье не единственный из тех достойных доверия вестников, кто придерживается этой теории, но среди тех, кому я доверяю, он выглядит одним из самых осведомленных в этой области и готов рассказать нам об этом феномене со всеми подробностями.
Итак, он сообщает: «Конечно, иногда реинкарнация налицо, но встречается она гораздо реже, чем думают многие “знатоки” человеческих душ»[405]; «ее часто рекомендуют как самый быстрый способ духовного совершенствования, без которого не получится достигнуть счастья – ведь именно к счастью мы все так стремимся, но достижимо оно лишь в слиянии с Богом»[406]. Однако она всегда остается «как бы факультативной возможностью»[407], то есть это отнюдь не в порядке вещей, – чуть дальше Пьер Моннье называет ее «исключением из правил»[408]. Кроме того, даже когда душа понимает, что, согласись она на реинкарнацию, ее духовная эволюция пойдет гораздо быстрее, часто она все же отказывается от такой возможности, чтобы не порвать связь любви, соединяющую ее с теми, кто остался на земле[409]. Иногда реинкарнацию совершают целые семьи, в полном или почти полном составе: родители, втянувшие детей в пучину бед, просят о возможности исправить содеянное зло и дать новое рождение своим детям, или хотя бы тем из них, кто не смог избежать страшных последствий их поступков[410].
Некоторые трудные тексты Писания о предопределении свыше как раз и можно объяснить этим феноменом реинкарнации[411].
Наконец, реинкарнация часто встречается у животных, особенно у собак. Бывают даже исключительные случаи, которые «Бог попускает в крайне редких обстоятельствах и с определенной целью», когда животное перевоплощается в человека[412].
Итак, доверяя таким сообщениям (и не одному только Пьеру Моннье), я считаю, что в определенной форме реинкарнация существует.
Но зато я, наоборот, совсем не уверен в том, что у нас наберется теперь хоть сколько-то неопровержимых доказательств существования этого феномена. И верю я в него, даже по свидетельству авторов таких сообщений, вовсе не из-за наличия «доказательств». Поскольку я, несмотря на отсутствие таких доказательств, все же в это верю, то сразу считаю нужным оговориться: каждый из изложенных мною случаев я считаю реальным и вполне очевидным, и поэтому не буду спорить с теми, кто думает иначе, и пытаться доказать непреложность каждого такого случая в отдельности.
Тогда как две следующие проблемы, на мой взгляд, как раз требует аргументированной дискуссии и всестороннего обсуждения:
– Действительно ли такие случаи будут исключением, как об этом пишет, например, Пьер Моннье, или, наоборот, это в порядке вещей, и каждый человек рождается еще раз, и даже не один, как утверждают авторы многочисленных сообщений, а также многие философские и религиозные течения?
– Что на самом деле представляет собой реинкарнация, когда она имеет место?
1. Реинкарнация – всего лишь исключение из правил
Чаще всего в наше время люди представляют себе реинкарнацию таким образом: верят, что после смерти сохраняется некое глубинное Я, которое входит затем в новое тело и живет в нем новой жизнью, так что от одной жизни к другой Я либо обогащается, либо очищается. Не так уж и важно, помнит ли оно при этом свои прошлые жизни, ведь в мире ином наше сознание все равно восстановит память обо все прожитых жизнях и синтезирует ее в некое единое целое.
В западной традиции
О реинкарнации нам снова и снова напоминают, что это давно установленный факт, что верили в нее еще древние египтяне, да и иудеи в Ветхом Завете, что не усомнились в ней ни Христос, ни первые христиане, и что церковь даже проповедовала это учение где-то до III или до VI века (тут разные информанты расходятся в мнениях, и мне вполне понятно, почему).
Итак, мне бы не хотелось никого смущать. И если кому-то так хочется верить, что у него уже было двенадцать жизней и в запасе еще три, пусть себе верит на здоровье. Но факты остаются фактами: чаще всего такая вера ни на чем не основана. В Древнем Египте в принципе не было учения о реинкарнации. Единственное, что могло бы хоть как-то приблизить нас к такой идее, это мифы о природном обновлении, связанные с именем Осириса. И тем не менее, греческий историк Геродот, посетивший в свое время Египет, рассказывает, что жители там верят в метемпсихоз. После смерти человеческая душа воплощается в сухопутных или морских животных или в птиц, а потом вновь становится человеком. Полный цикл занимает три тысячи лет.
Геродот жил в пятом веке до нашей эры, а начиная с шестого века страна была завоевана персами. То есть речь, скорее всего, здесь идет о более поздних народных верованиях. Потому-то мы и не находим их следов в классических религиозных текстах Древнего Египта, ни в знаменитой Книге мертвых, ни в других дошедших до нас книгах[413].
Но во втором веке уже нашей эры Климент Александрийский также упоминает, что у египтян есть такое странное верование, конечно, и не думая взять его себе на вооружение.
Похоже, что в реинкарнацию не верили ни в шумерской, ни в ассиро-вавилонской культурах. Хотя вполне возможно, что и там это учение циркулировало как простонародное верование, так и не зафиксированное ни в одном из важнейших литературных текстов.
В греческой же культуре следы его вполне можно найти. Диоген Лаэртский в начале третьего века нашей эры упоминает, что в шестом веке до нашей эры Пифагор первым писал о переселении душ. Он считал, что уже жил на земле множество раз, и даже приводил имена, какими называли его в прошлых жизнях. Мы знаем, что и Платон считал это учение простонародным верованьем, но почтил его свои интересом и даже использует эту идею в своем мифе об Эре из Памфилии в «Государстве». Да и миф о вечном возвращении также несет на себе следы учения о реинкарнации.
У древних иудеев нет ни одного упоминания о реинкарнации. Но во времена Христа это учение уже местами всплывало на свет. После Иосифа Флавия фарисеи уже верили, что злых ожидают вечные мучения, а добрых реинкарнация. Позднее в Каббале реинкарнации уже будет отведено значительное место.
Итак, идея реинкарнации мало-помалу все же проникала на Запад, но с запозданием и в простонародных формах, долгое время остававшихся маргинальными.
В Новом Завете в этом отношении интересны два текста: история слепорожденного и ожидание возвращения Илии. Освежим их быстро в памяти.
В первом тексте ученики спрашивают Христа: «Равви, кто согрешил, он или родители его, что он родился слепым?» (Ин 9: 2). Мысль, что физический недуг связан с грехом, часто встречается в Ветхом Завете. «Когда ребенок был калекой от рождения, некоторые раввины считали, что виновны в этом родители, а некоторые, что сам ребенок согрешил еще в материнской утробе»[414]. Сейчас даже не так важно, сочтем мы такое представление занятным, или согласимся, что это глупо. Нужно просто попытаться понять, верили ли в реинкарнацию иудеи времен Христа. Литература того периода нас убеждает, что нет, не верили. Им хватало этой странной теории о грехе.
Христос же в принципе не сводит этот разговор к проблеме реинкарнации. Он просто напоминает ученикам, что сам вопрос поставлен ими неверно: «Не согрешил ни он, ни родители его…» (Ин 9: 3). Не было никакой предыдущей жизни!
Другой случай, который часто цитируют, это встречающееся в разных текстах пророческое предсказание возвращения Илии[415]. Но тут не стоит забывать, что ведь для иудеев Илия вообще не умер. Он был вознесен на небо на огненной колеснице, и ожидали, что когда-нибудь он вернется, но так, как возвращаются из долгого путешествия, а для этого совсем не нужно заново рождаться; или как те герои сказок или легенд, которые долго спят и потом пробуждаются через сто лет. Христос пытается им намекнуть, что Илия не придет. Что вместо него пришел Иоанн Креститель; примерно как Моцарт пришел на смену Баху…
Помимо всего прочего, примерно таким же образом иудеи пытались проникнуть и в тайну личности самого Христа. Когда Иисус спрашивает учеников, что, по их мнению, люди о Нем думают, те отвечают Ему, что одни почитают Его за Иоанна Крестителя, иные за Илию, другие же говорят, что один из древних пророков воскрес[416]. Но на момент смерти Иоанна Крестителя Христу было уже тридцать лет. Значит, имеется ввиду, что уже после смерти Иоанна Крестителя его душа вселилась в Иисуса. А это не имеет ничего общего с реинкарнацией, как бы некоторые ни пытались усмотреть в этом тексте доказательство того, что о ней говорится и в Новом Завете. Ничто не указывает и на то, что в примере с Илией или с одним из воскресших «древних пророков», речь идет о реинкарнации в прямом смысле этого слова. В тексте, напротив, напрямую говорится о «воскресении», а это совсем другое дело. Воскреснуть – значит вернуться к жизни, не проходя чрез еще одно рождение. Поэтому неверно, на мой взгляд, в качестве доказательства веры иудеев в реинкарнацию приводить разные тексты, где речь идет скорее о чьем-то «воскресении», «пробуждении» или «явлении». Из всего сказанного можно более или менее определенно заключить лишь то, что современные Христу иудеи готовы были поверить в то, что знаменитые личности прошлого могут иногда в той или иной форме снова появиться в другую эпоху. Но ни роль, ни личность таких людей по существу не менялись, и возвращались они крайне редко и лишь с определенными целями, разными были только условия их появления. Но такая картина очень далека от строго систематического и всеобъемлющего закона реинкарнации.
Церковь, что бы ни говорили некоторые лжеинформанты, никогда не проповедовала реинкарнацию. В нее верили иногда отдельные богословы, но это совсем другое дело. Во втором веке святой Юстин Мученик признавал, что, прежде чем попасть на небо, человек может прожить на земле не одну жизнь, и что наиболее плотские из людей реинкарнировали потом в животных. Но, как справедливо замечает Джон Геддес МакГрегор, первые христиане могли верить лишь в то, что они до этого уже жили на земле, но в будущие жизни верить уже не могли, потому что считали, что конец мира уже при дверях[417].
В учениях гностиков реинкарнация уже присутствует. Но это не учение церкви. С церковным миропредставлением гностические течения расходятся по многим и многим вопросам.
Ориген, похоже, верил в последовательную смену эонов, т. е в смену миров, но каждая душа живет лишь один единственный раз в каждом из этих миров. Это очень похоже на восхождение души из одной сферы в другую. Два великих святых Григория, святой Григорий Нисский и святой Григорий Богослов в IV веке были знакомы с теорией о предшествующих жизнях и осознанно и здраво ее оспаривали[418].
Но нужно признать и то, что церковь ни разу не осудила эту доктрину по существу, и что, следовательно, это оставлено на личный выбор каждого верующего – верить ему в нее или нет[419].
Парадоксально, но представление, что церковь осуждает идею реинкарнации, активнее всего распространяли как раз сторонники этой идеи. Проповедуя реинкарнацию, они то и дело натыкались на стену непонимания, на то, что мешало людям, особенно в западных странах, эту идею принять. Главным возражением при этом было, что ни Библия, ни церковь вообще не упоминают об этой идее. А такое молчание наверняка уже таило в себе семена осуждения.
Попытка пробить эту стену была предпринята в два этапа. Все совсем наоборот, возражали сторонники реинкарнации, Библия говорит об этом, но неявно, образно, и церковь проповедовала эту идею (а мы уже видели, что это не так)[420]. Все дело в том, что церковь довольно рано успела осудить эту доктрину, и потому-то больше о ней и не говорит. Второе утверждение также безосновательно, как и первое. Но им можно воспользоваться, чтобы перевести внимание тех, с кем ведется спор, с иудео-христианского откровения, с которым так или иначе сверяет свои верования Запад, на кучку сектантов, взбаламутивших ясные воды Откровения. Вот потому-то два этих утверждения, только прикидывающихся истинами, и получили столь широкое распространение.
Один английский журналист, закончивший в Оксфорде исторический факультет и проведший уже несколько исследований в других областях, обнаружил, как началось такое смешение понятий. Имя его Ян Вильсон[421].
Однажды на одном водном оздоровительном курорте в Андах Ширли МакЛайн познакомилась со сторонниками реинкарнации и, не проверив, поверила всему, что они утверждали. Некий Давид сообщил ей там следующие сведения:
«Теория реинкарнации ясно и четко выражена в Библии. Но тех комментаторов, которые осмеливались ее должным образом толковать, осудили на Вселенском соборе, проходившем в Константинополе в 553 году, его еще называют Никейским собором. Собор признал все подобные учения еретическими, чтобы усилить влияние церкви».
Как подчеркивает Ян Вильсон, ни один специалист по истории церкви никогда не согласится, что эти якобы запрещенные тексты якобы запрещенных комментаторов действительно имели место. До нас дошло довольно много текстов, написанных до Собора 553 года, и ни в одном из них нет ни следа этих якобы запрещенных комментариев. Помимо всего прочего, автор тут перепутал все со всем. Никея – это вовсе не Константинополь. В Никее было два Собора, один в 325, другой в 787 году. Ни тот, ни другой в своих решениях никоим образом не касались проблемы реинкарнации. Что же касается осуждения Оригена в 553, то Вильсон тут вполне согласен, что осуждение это не было напрямую связано с его верой в реинкарнацию[422].
Но всем так по вкусу подобные выдумки, что люди не перестают их читать и слушать!
В восточной традиции
Ярые сторонники теории реинкарнации, убежденные, что ей подвластно все живое повсеместно, обычно ссылаются в поддержку своего мнения на то, что верили в эту идею сотни миллионов людей, верили веками, и следы этого запечатлены в великих культурах.
По этому поводу нужно сразу уточнить, что, например, в «Ведах» (1500–800 до н. э.) речи о реинкарнации еще нет. Не проповедовал ее и Будда. Ален Даниелу, один из лучших специалистов по древней Индии, считает, что появилась эта доктрина в джайнизме, «и уже оттуда попала в буддизм, а затем и в современный индуизм». Шиваитское же течение, например, и по сей день ее не придерживается[423]. Хотя, конечно, это учение уже полновесно и в разных вариантах, порой очень рознящихся один от другого, представлено в «Упанишадах» (700–500 до н. э.).
Напомним еще, что Кришнамурти всегда уклонялся от четкой позиции по этому вопросу. И отметим заодно, что среди сообщений, полученных из иного мира, наряду со свидетельствами тех, кто при жизни был противником идеи реинкарнации, а после смерти убедился, что она существует, наличествует еще и такое, например: дух, назвавший себя духом госпожи Блаватской, явился как-то доктору Карлу Викланду и сообщил, что признает свою ошибку и теперь убежден, что реинкарнация не существует[424].
По последним сведениям парапсихологов
Если вспомнить, что говорят на эту тему голоса из иного мира, записанные, например, на магнитофон, то и это вряд ли поможет нам продвинуться в решении проблемы. Мадам Шефер недавно рассказала мне, что по этому поводу существуют самые разные мнения, включая абсолютно противоположные, от: «Конечно, реинкарнация существует!» – до: «Но это абсурд! Такого не бывает», – а между этими полюсами звучит: «Мне об этом ничего не известно». Во Франции даже Ле Коен записал на свой магнитофон те же самые ответы: это невозможно! – может быть, она и существует, но точно не является обязательной для всех. В Германии Ганс Отто Кёниг получил подтверждение, что в мире ином можно переходить с низшего уровня на высший, не возвращаясь на землю[425]. Если от этих непосредственных записей голосов из иного мира мы обратимся к другим способам коммуникации с умершими, то увидим, что и там ответы будут все так же противоречивы.
Артур Фидлей двенадцать лет работал с медиумом Джоном К. Слоаном, считал его одним из самых лучших медиумов Англии, да и в Америке, был уверен, лучше него не найти. Однажды с помощью этого медиума, погрузившегося в глубокий транс, он задал вопрос, который нас сейчас занимает: «Должны ли мы проходить реинкарнацию на земле?» – и получил из мира иного следующий ответ:
«Мне очень сложно ответить на этот вопрос. Я не знаю никого, с кем бы такое случилось. Хотя здесь я уже довольно много лет, а рядом со мной люди, жившие на земле тысячи лет назад. Вот все, что я могу вам сказать. А сверх этого я ничего не знаю»[426].
Альбер Пашо еще при жизни рьяно верил в реинкарнацию, а после смерти был, как никогда, убежден в том, что она существует. Однако и он признает, что в мире ином ему встречались «совершенно возвышенные души», которые при всей своей возвышенности напрочь не верили в реинкарнацию, и ему так и не удалось убедить их в обратном[427].
Может быть, самый глубокий ответ на этот вопрос получил Ален Гийо, при помощи внутреннего голоса. Ален Гийо – французский журналист и фотограф, попавший в плен в Афганистане и проведший девять месяцев в афганской тюрьме. Это удивительное приключение стало еще и этапом духовного поиска, как это, наверное, бывает со всеми стоящими приключениями.
В камере у него не было ни бумаги, ни карандаша, он попытался писать указательным пальцем, и его словно подхватил поток неизвестных ему сил. И вот уже его палец выводил буквы, и их можно было разобрать даже ночью, буквы складывались в слова, а слова в фразы. Так сам собой он набрел на возможность интуитивного письма. Можно, конечно, сказать, что все сообщения диктовало ему его собственное подсознание. Но сообщения эти приходили на французском, английском и даже арабском языках. С арабского ему переводил сосед по камере, который узнал в непонятных фразах стихи из Корана.
Постепенно интуитивное письмо преобразовалось в голоса, в целый хор голосов, в целые разговоры, раздававшиеся в его голове. Это было настоящее нашествие иного мира, наваждение, терпеть которое дольше уже не было сил. Ален Гийо предпринял четыре попытки самоубийства: он пытался размозжить себе голову о стены камеры, о зарешеченное окно…
Итак, однажды таинственный голос ответил ему, в числе прочего, и на наш с вами вопрос:
«Если ты веришь в реинкарнацию – она существует. Если не веришь – не существует. Если веришь в предопределение – оно существует, если не веришь – не существует. Все в тебе самом…»[428]
Таким же образом во всех сообщениях рознятся и представления о том, что предшествует возвращению на землю, как правильно подготовиться к нему: такую разноголосицу мы видим и в рассказах Жоржа Морраннье или Альбера Пошара, в сообщениях, полученных с помощью автоматического письма, или в психоделических описаниях, составленных Анной и Даниэлем Мёруа-Живоданами и повествующих об их выходе за пределы тела[429].
В сообщениях Анны и Даниэля кроме всего прочего очень чувствуется влияние Индии. И хотя большинство информантов отмеряют нам будущие жизни весьма скупо, обещая не больше десяти или двенадцати жизней злым и неправедным, и не больше семи добрым и праведным, Анна и Даниэль заявляют со всей широтой:
«У человека не одна-единственная жизнь, а бесконечное множество жизней, и только от него зависит, сможет ли он воспользоваться ими наилучшим образом»[430].
Такого с лихвой должно хватить всем, даже самым требовательным! Но вот Сведенборг бы над такой перспективой просто рассмеялся, ведь он совсем не верил в реинкарнацию.
Объяснить явную несправедливость существования
То и дело звучит и еще один аргумент в пользу гипотезы о реинкарнации: если мы ее признаем, то с ее помощью сразу сможем объяснить многочисленные тайны существования. Несправедливости, которые представляются нам столь вопиющими, тогда обретут смысл. Тогда мы начинаем догадываться, что дело тут не в несправедливости Бога и не в слепоте судьбы, а просто каждый человек автоматически подчиняется последствиям своих собственных поступков. Бедный, по всей видимости, в прошлой жизни был богатым, расточившим свое богатство. Калека страдает, видимо, от последствий своей же собственной жестокости…
Но речь здесь идет не столько о наказании, сколько о переносе в земную реальность того механизма, который мы только что наблюдали в мире ином. Глубокий смысл кармы в том, чтобы дать нам возможность укрепиться в добродетели, противоположной тому пороку, в который мы впали в прошлой жизни. То есть речь идет о том, чтобы создать нам оптимальные условия, в которых, если только мы того хоть немного захотим, мы сможем выпрямить то, что искривилось.
У такой умственной конструкции есть несколько существенных плюсов. Ее легко понять. С ней гораздо легче выносить страдания окружающих, да и свои собственные тоже. Все объясняется причинами и обретает смысл в перспективе будущего.
К сожалению, как и все умственные конструкции, и эта оказывается слишком упрощенной, как только мы начнем прилаживать ее к живой реальности во всех ее подробностях.
Если и в самом деле глубокий смысл такого механизма диктуется нашим с вами моральным и духовным ростом, то не может он быть настолько упрощенным, ведь одни и те же условия могут оказаться благоприятными для развития одних людей, а для других совсем неблагоприятными, у каждой личности здесь свои мерки. Одного бедность научает преодолевать себя и возрастать в щедрости. А другой в тех же условиях будет скатываться во все более жестокий эгоизм. Мы столько раз наблюдали такую картину! В тюрьме, или в концентрационном лагере. А кому-то не помешало бы оказаться чуток побогаче, хотя бы для начала.
Для одних даже нехватка любви и несчастье станут тем щелчком, который поможет им духовно возрасти до человеколюбия, изливающегося на всех и на вся. Другие не могут научиться любить, если сами в свою очередь не получили хоть немного любви. И это не значит, что эти менее великодушны, чем те. Просто у них другая чувствительность.
И нужно признать, что, хотим мы того или нет, а нашу теорию все равно придется прилаживать к реальности. Но тогда нужно признать и то, что в таком прилаживании стирается связь между несчастьем и плохим поведением в прошлой жизни, а с ней стираются и экспликативные возможности этой теории, ее способность объяснить и оправдать те вопиющие неравенства, с которыми мы сталкиваемся повседневно.
Поэтому придется выбирать. Либо применять закон кармы слепо и автоматически, и в таком случае с ее помощью вполне можно объяснить бросающиеся в глаза несправедливости существования, вот только последствия таких объяснений могут оказаться ужасными. Или же она имеет педагогическую ценность, но в таком случае она уже не объяснит те же самые несправедливости, и тогда аргумент, который был в ее пользу, обернется против нее же.
На Востоке никогда не считали карму абсолютным законом
Стоит сразу оговориться, что ни в Индии, ни в Тибете никогда не считали закон кармы абсолютным и всеобъемлющим.
«Бардо Тхёдол» учит лишь тому, как именно нам в момент смерти избегнуть круга реинкарнации. Для этого надобно достичь высшего просветления, а чтобы его достичь – нужно понять одну простую вещь: что все те чудища, которых мы видим, являются просто проекциями нашего собственного ума. Поскольку есть риск, что смерть застанет нас врасплох, нам и предлагается не одна, а несколько таких возможностей, поочередно[431]. Если вы сумеете этого достичь, то что бы вы ни совершили, будь то самые тягчайшие преступления, реинкарнация вам больше не грозит! Вам удастся вырваться из круга вашей кармы.
Но у наших друзей-тибетцев есть в запасе еще один метод: ритуал пова, который, похоже, просто творит чудеса. Его можно использовать и вместо чтения «Бардо Тхёдол» умирающему, и вместе с ним. Как мы увидим, у этого метода есть как минимум одно ощутимое преимущество: он действует мгновенно. Нужно три раза выкрикнуть возле умирающего звук «хик», но тон должен быть строго определенный. После этого нужно выкрикивать «пат», но произносится оно как «пет». Но осторожно: произносить эти «пет» после «хик» можно лишь в том случае, если вы абсолютно уверены, что «смерть неотвратима и исцеления нет, потому что пат произнесенное после хик неизбежно повлечет за собой смерть». Итак, нужна строжайшая осмотрительность! Иначе последствия могут быть ужасны и непоправимы. Потому что после такой процедуры пути назад уже нет, и «намши (то есть душа) фонтаном устремляются наружу через верхушку черепа умирающего, и внезапно эти намши переносятся в рай великого блаженства»[432]. И тогда больше не нужно воплощаться, и карма уже не властна! Партия сыграна. Но осторожно: чтобы правильно бросить этот самый «хик» с нужной интонацией, той самой, которая сделает его столь эффективным, нужно сперва годами учиться его произносить у мастера-наставника, поднаторевшего в этом нелегком искусстве (уроки, похоже, не будут скучными!).
В Индии похожей технике обучал Шанкара, там присутствует тот же выход через верхушку черепа, какой мы уже наблюдали с вами в многочисленных рассказах людей, переживших опыт выхода за пределы тела.
Шанкара был великим учителем, создавшим в 700–750 гг. н. э. последовательную монистическую систему Адвайта-Веданту. Его техника не допускает вмешательства посторонней помощи. Результата каждый должен добиваться самолично. А сам метод состоит вот в чем:
«Из человеческого сердца исходит сто и один канал. Один из них называется сушумна, он направлен вверх, в сторону макушки головы. В момент смерти нужно суметь управлять своим духом и удержать его, затворив накрепко в сердце. Тогда через этот канал, идущий вверх, при помощи солнца можно достичь бессмертия».
Оказывается к тому же, что этот луч, направляющий нас прямиком к солнцу, сияет нам и ночью, и днем[433]. И тогда вновь карма над нами уже не властна!
Но еще более нас, людей Запада, в этих индийских верованиях (а Индия – родина кармы) обескураживает все то, что, оказывается, может на эту карму повлиять. Так мы узнаем, что достаточно саламандре попить воды, скопившейся в отпечатках следов группы шри-вайшнавов, и она в следующей жизни перевоплотится в брахмана. Но и наоборот: если брахман ошибется, когда будет произносить священную формулу, то в следующей жизни он может обернуться демоном[434].
А знаменитая Бхагавад-Гита учит нас тому, что повторное рождение зависит всецело от той последней мысли, какая была у нас в этом мире. Так бедный царь-отшельник Бхарата потерял все плоды своего отшельничества, потому что в самый последний момент слишком соблазнился юным олененком, которого приютил. И поэтому в следующей жизни стал оленем, тем, на что был направлен его последний взгляд. От чего, оказывается, зависит наша судьба!
Рамануджа (1017–1137), еще один великий учитель, оспаривавший монизм адвайта-веданты, полемизировал именно с таким упрощенно-детским представлением о законе кармы и в комментарии к Гите объяснил, что наш последний взгляд или последняя мысль зависит от всех тех взглядов и мыслей, какие вообще были у нас в течение всей нашей жизни[435].
В конечном счете, для Рамануджи наше освобождения от дурной бесконечности перевоплощений зависит не столько от правильности наших поступков иди мыслей, сколько от бескорыстной любви Бога, которая может покрыть собою все наши долги, и от нашего единения с Богом в такой любви, от бхакти[436].
И тут мы, конечно, уже отходим от закона кармы и приближаемся к иудео-христианской позиции.
Я привел тут разные, порой, вторичные аспекты великих религиозных традиций не для того, чтобы их выставить в смешном свете (это всегда легко получается), но чтобы показать, что сам этот закон кармы, из которого сегодня многие хотят сделать абсолютное правило, никогда так не воспринимался в тех традициях, откуда мы его и позаимствовали.
Закон кармы убивает жалость
Есть еще одна трудность в жесткой связи причины и следствия, прошлой жизни и нашего нынешнего существования: такая неумолимая логика выливается в мысль, что все, кто в этой жизни несчастен, в прошлой были злодеями или даже остаются таковыми, по крайней мере были злыми в сам момент рождения. Поскольку речь здесь идет не о том, чтобы им воздать злом за зло, но о том, чтобы привести их к исправлению, то это предполагает, что какое-то время, по крайней мере в начале их новой жизни, такого исправления они еще не достигли. Если ребенок родился калекой, значит с ним что-то серьезно не так, значит, ему есть, что исправлять. Поэтому в такой системе дети, родившиеся в несчастье, неизбежно представляются злыми. Такой вывод кажется мне неизбежным. Он вписан в саму логику этой системы.
И при всем при том такой вывод совершенно не соответствует истине. Факты говорят против него.
Закон кармы противоречит жалости
Есть и еще одно логическое следствие из такого механизма. Если закон кармы не наказание, а прямое следствие наших собственных поступков, и если из одной жизни в другую он создает нам самые благоприятные условия для нашей эволюции, тогда какое право мы имеем вмешиваться, чтобы помочь другому избежать бремени его кармы?
Вопрос этот очень насущный, и не так-то легко разрешить его просто криком души или рассудительностью здравого смысла, как то сделала, например, Мэги Лебрюн, о чем можно прочитать у нее самой. Мэги Лебрюн – поразительная женщина, вместе со своим мужем она делала удивительные вещи. Она была магнетизеркой, лечила под руководством врачей из мира иного и с помощью своего мужа, прекрасного медиума. Ничего дьявольского в этом нет, в этом я могу вас уверить! А вот фантастического в этом немало! Особенно по сравнению со средним кругозором среднего европейца наших дней. Но судите лучше сами:
«В тот вечер накануне 1-го мая, – рассказывает она, – мы легли рано, уже в девять вечера, сразу, как только уложили детей. Я читала журнал с увлекательной статьей, а Даниэль, мой муж, сразу уснул у меня под боком. Вот уже несколько дней он жаловался на непривычную усталость. Подумав о нем, я вдруг заметила, что спал-то он не совсем обычным сном. Во сне он издавал какие-то звуки, словно стонал. Тогда я повернулась к нему, чтобы успокоить или расспросить, что произошло, как вдруг он заговорил незнакомым, даже женским по тембру голосом: ”Не бойся, Мэги, – сказал этот звонкий голос. – Говорит сейчас не твой муж, говорит духовный вожатый; я выбрал твоего мужа как посредника, чтобы поговорить с тобой. Я предлагаю вам обоим поучаствовать в одной миссии, но выбор за вами – принять это предложение или отказаться”.[437]
Это стало началом жизни, полной чудес и любви, началом потрясающего приключения. Мэги и Даниэль в придачу к своим собственным детям усыновили еще, а когда те подрасти, и еще, так что всего они вырастили и воспитали сорок детей. Они лечили, заботились, облегчали страдания, утешали тысячи людей, создали молитвенные кружки по всей Франции и за рубежом. Потому что свои занятия магнетизмом Мэги Лебрюн всегда сопровождает молитвой, и по возможности общей молитвой, в группе. Она тоже верит в творческую силу мысли!
Но был период в ее жизни, когда Мэги Лебрюн также глубоко верила и в реинкарнацию, обязательную для всех, и видела в ней одни лишь преимущества[438]. Ведь стоит только принять эту гипотезу, как, кажется на первый взгляд, можно будет сразу разрешить столько загадок!
И вот однажды в Брюсселе на одной из конференций один знакомый йог как-то спросил ее, имеем ли мы право, зная о терапевтической функции кармы, облегчать карму других людей. Она ответила: «Когда пожилой человек, обремененный тяжелыми чемоданами, пытается перейти дорогу с оживленным движением, разве мы не должны ему помочь?» Это, конечно, был крик души. Она добавила:
«В этом все милосердие Евангелия. Разве Иисус пришел не затем, чтобы проповедовать нам милосердие, и разве не ради нашего искупления Он умер?»[439]
А это уже просто здравомыслие! Но здравомыслие христианское.
В книге, которую я очень люблю, хотя и не разделяю ее основную линию, Мари-Пиа Станлей, остро чувствующая данную проблематику, цитирует похожий эпизод из жизни Вивекананды: кто-то из паломников сказал ему, что не слишком беспокоится из-за опустошившего центральную Индию голода. Поскольку, сказал он, это бедствие связано с кармой тех, кто стал его жертвой: поэтому мы не имеем права сюда вмешиваться.
«Вивекананда просто вскричал от возмущения. Кровь бросилась ему в лицо, глаза метали молнии. Он бичевал жестокосердие фарисеев. И, повернувшись к ученикам, сказал: “Вот почему наша страна лежит в руинах! До каких крайностей дошла доктрина кармы! Разве может называться человеком тот, в ком нет жалости к людям?” Все его тело сотрясалось от гнева и отвращения»[440].
А все потому, что по логике кармы никто никого «искупить» не может. Тут обязательно «всяк сам за себя»! Вопрос йога не так-то легко обойти стороной. И не случайно народы Индии, при всей глубине своей религиозности, не создали ни одного мощного движения благотворительности и милосердия. Потому что по этой системе неравенство и даже несчастье представляется в основном чем-то в порядке вещей. По отношению к тем, кто страдает, индуизм и буддизм предписывают сострадание, поскольку испытывающий сострадание блажен. Конечно, учат они и тому, что воздержание может значительно уменьшить эти несчастья. Но и тут целью оказывается личное совершенствование, а не сострадание к другим. Конечно, из этого отнюдь не следует, что индусы бессердечнее нас, людей Запада. Но следует другое: все их мировоззрение с незапамятных времен выливается в своеобразный индивидуализм. Там, например, заранее известно, что человек, которого мы бесконечно любим, муж или жена, в будущих жизнях будет любить кого-то другого. Все наши встречи мимолетны. От них, думает индус, не останется ровным счетом ничего, ни в этом мире, когда мы в него вернемся, ни даже в мире ином, в вечности. Доктрина реинкарнации несовместима с утверждением, постоянно звучащим в «Письмах Пьера», что Бог любящих не разлучает.
И сегодня, когда на Западе учение о реинкарнации распространяется все шире и шире, находя себе новых приверженцев, на Востоке все новые и новые люди постепенно открывают для себя горизонты христианства. Вот что говорит один из тех, кого отец Мопилье называет «индусами-христианами», поскольку они верны обеим традициям одновременно:
«Освобождение не в нашей власти. Чтобы его достичь, недостаточно одних лишь поступков (карма) или духовных упражнений…
Бог воплотился и стал человеком не ради какой-то пустой и ничтожной цели, но чтобы даровать человеку освобождение (мукти) от последствий кармы. Бог сделал все возможное, чтобы вытащить человека из пут кармы, чтобы вернуть его к целостности, к единству с Ним в любви…»[441].
За одну-единственную жизнь совершенства не достигнешь
В пользу доктрины реинкарнации чаще всего приводят такой аргумент: одна-единственная жизнь слишком коротка и слишком во многом зависит от счастливых или несчастных случайностей, чтобы вся наша вечность зависела от такой малости. Со стороны Бога иначе было бы нечестно вообще запускать такую неполноценную систему.
Такой тезис приводит, например, Геддес МакГрегор, книгу которого я уже не раз цитировал[442]. И даже более того, у него это становится основным аргументом, а историческая часть нужна ему лишь затем, чтобы показать, что христиане вольны выбирать, верить им в реинкарнацию или нет.
К сожалению, очень быстро становится ясно, что симпатии автора по отношению к феномену реинкарнации основываются на узости его теологических предпосылок, а также на том факте, что он совсем не знаком с уже получившими широкую известность паранормальными феноменами.
Автор вообще не признает возможности спасения для тех, кто не исповедует явно веру во Христа. Из этого он и делает вывод, что, очевидно, тогда все нехристиане, т. е. огромная часть человечества, не смогут спастись в этой жизни. Он относит такое умозаключение даже к детям, умершим во младенчестве[443].
Помимо всего прочего автор вообще не обращается к открытиям, сделанным за последние сто лет и подтверждающим существование жизни после смерти, хотя это кажется невероятным: браться за данную тематику, не обращая внимания на то, что по этому поводу уже написано. Конечно, он имеет полное право в это не верить, но ведь он даже представить себе не может, что может существовать материя, неуловимая для наших приборов, а значит, что существует тело славы, живущее реальной жизнью в мире не менее реальном, чем наш с вами. Ему даже в голову не может прийти, что талант, развитие которого в этом мире было прервано внезапной смертью, может продолжить развиваться и даже достичь еще больших высот в мире ином. Для него христианская, и в частности, католическая вера состоит в том, что умершие мирно спят себе в ожидании воскресения мертвых в последний день[444]. Конечно, вряд ли можно ждать от такого сна возможностей для духовного роста. Но вместо того, чтобы усомниться в такой простонародной деформации христианства, он предпочел ввести и привить к нему идею реинкарнации.
Помимо всего прочего у такой позиции, на мой взгляд, есть и еще одна причина: полная неспособность отличить святость от совершенства, о чем я уже не раз говорил. Святость в том, чтобы изо всех сил пытаться приблизиться к совершенству, а вовсе не в его достижении. Бог от каждого из нас ждет того, что мы на самом деле можем дать, а не того, что для нас, по тем или иным обстоятельствам, невозможно; к таким обстоятельствам относится и груз наследственности, и детские травмы, и то, что повлияло на нас не по нашей воле. Идея второй попытки, к которой апеллирует Пьер Моннье, когда признает, что реинкарнация существует, на мой взгляд, не очень гармонирует со всем вышеперечисленным. Это действительно вторая попытка, и дается она тому, кто уже и в первой своей жизни сполна получил все, что на самом деле нужно для спасения.
Еще одной причиной, побуждающей защищать реинкарнацию, оказывается неспособность представить себе иные, отличные от известных и привычных нам, формы жизни. Для многих людей – тело, которое невозможно увидеть глазами нашей плоти, глазами живых, уже не будет телом. Тело, которое уже не нужно питать, чтобы поддержать в нем жизнь, или которое уже не сможет больше «заниматься любовью», не представляет никакого интереса. В «высших» радостях, о которых мы тут говорим, для таких людей вообще нет ничего привлекательного.
А кто-то другой, напротив, разочаруется, узнав, что первые этапы в мире ином все еще очень похожи на наш с вами мир. И те, и другие, мы все живем с вами на одной и той же земле, но, как видно, уже здесь и сейчас принадлежим к разным мирам…
Интересно, что лишь немногие смело признаются в том, что им бы хотелось иметь возможность еще раз вернуться на землю. Почти все предпочитают просто сделать вид, что добровольно от этого отказываются.
В подобные отказы-отречения я не очень-то верю.
Отметим здесь еще одно наблюдение доктора Карла Викланда: он заметил, что убежденность в возможности реинкарнации часто приводит умерших к желанию так и сделать, что не только замедляет их духовный рост в мире ином, но и нередко приводит к случаям одержимости, жертвами которых часто оказываются дети. У него было множество подтверждений такому наблюдению, когда ему приходилось пересаживать такие неудачно реинкарнировавшие души из тела живого человека, ребенка, в тело своей жены-медиума. Тогда мог завязать диалог, позволявший ему освободить одновременно и умершего, сбившегося с пути, и ребенка, не подозревавшего о том, что в него вселилась такая заплутавшая душа[445]. Опасность тем серьезней, что часто душа, проникшая в ауру ребенка и пытающаяся жить с ним в одном теле, уже не знает потом, как ей из этого тела выбраться. По крайней мере, такой вывод можно сделать из экспериментов доктора Викланда и из заявлений, которые сделали ему бывшие теософы, горько сожалевшие о том, что верили в реинкарнацию[446].
Так что, благодаря многочисленным миссионерам реинкарнации, мы вполне можем сделать вывод, что в этой сфере все далеко не так просто, как представляется на первый взгляд!