Демон опустил меня на пол перед высокими белыми дверьми.
– Если хочешь, можем телепортироваться прямо в центр зала, чтобы тебе не пришлось идти туда на костылях или прыгая на одной ноге.
Да, зрелище было бы убогое. Но я молчу. Заглядываю в глаза своему без минуты мужу. Он весь внимание. Я крепко держу его за руку. На секунду сжимаю ее еще сильнее, а потом выскальзываю из нее. Он бездвижен, а если бы и нет – все равно: я решилась.
Забывшись, встаю на травмированную ногу. С удивлением понимаю, что она не болит. Резко снимаю эластичный бинт, который держит мой гипсовый сапожок. Демон смеется, но не так, как в конце одного из моих снов. Он заливается смехом по-доброму; и мне кажется, что он доволен.
До лестничной площадки я добежала как могла. Спустилась на пару ступеней, а потом села на одну из них и сняла туфельку с высоким каблуком. Немного помучилась с застежкой. Как Золушка могла бежать в одной туфле? У меня туфля изначально единственная. Я оставила ее на ступеньках, как та самая принцесса, и побежала дальше уже босиком.
Не люблю бег еще со времен моей полноты, но сейчас он меня окрыляет! Демон, последняя просьба: замени это платье на старый комплект спортивной одежды, который лежит у меня дома на антресолях. И про кроссовки не забудь!
Вот теперь другое дело. Как же здорово снова двигаться полноценно! Что было не так с моей ногой? Или это просто одно из чудес, которым уже можно не удивляться?
Добежав до метро, я перешла на шаг. «Господа, миледи, вам запомнится день, когда чуть не был пленен капитан Джек Воробей!» И не так важно, что я сама хотела плениться. Глупенькая.
Так, карточка банка лежит под чехлом. Хорошо, что я все-таки взяла клатч с длинным ремешком. С ним и бежать легко, и все самое главное с собой.
Как же я люблю метро. И переходы, и станции, и поезда. И людей. Сижу сейчас среди них с идеально уложенными локонами и в растянувшихся серых спортивках. Неприлично довольная. Улыбаюсь и болтаю своими здоровыми, сильными ногами. Через десять минут я выйду из метро и побегу дальше. Домой. В мой настоящий дом, где я не была уже полтора года.
А знаешь что, дорогая моя? Никуда не надо спешить. Пойду пешком.
Глава 24
Даже медленным шагом дорога от метро занимает всего четыре минуты. В подъезде я достала свой ключ, зная, что меня не ждет драматичная сцена с бабушкиным участием. Не сегодня.
Открываю дверь в прошлое.
Кажется, ничего не изменилось. Четырехкомнатная сталинка. Высокие потолки, одинаковый паркет елочкой и никаких обоев – стены в разных комнатах отличаются только цветом. Обилие деревянной мебели в стиле ретро. Точнее, все это действительно куплено очень давно. Но качество этих вещей и должный уход сделали свое дело: выглядят как новые, всего лишь стилизованные под ушедшую эпоху.
Дверь справа от входа ведет в мои царственные покои. До моего рождения здесь жила мама. Слева от входа – арка в зал, самую большую комнату в доме. Из него еще есть дверь в дедушкин кабинет, но она всегда закрыта – за все восемнадцать с половиной лет жизни в этом доме я ни разу там не была. Если пройти дальше по коридору, то слева будет дверь в бабушкину спальню. Раньше, конечно, эта комната была и дедушкиной тоже. Прямо напротив входа – дверь в ванную, а справа от нее – в туалет. Если повернуть отсюда направо, то можно через арку попасть в кухню, она же столовая.
Бабушка всегда говорила, что наша семья могла бы себе позволить квартиру побольше и получше, в какой-нибудь новостройке на правом берегу. С отдельной комнатой для прислуги, с бильярдной, большой гардеробной – уж у Зинаиды Владиленовны Беловой хватило бы фантазии, чем занять пустующее пространство. Хоть бы даже анатомическим театром.
Но дедушка был против. Для военного до мозга костей человека четыре комнаты уже много, но он оправдывал себя тем, что в каждой из них есть необходимость, если семья разнопоколенная и часто принимает гостей. В свой кабинет он вообще был влюблен, выходил оттуда только на совместные завтраки-обеды-ужины и сон. А вот все остальное, как он говорил, уже излишество.
Пока дедушка был жив, он боролся с бабушкиным стремлением захламить каждый уголок чем-нибудь декоративным. А бабуля стремилась к тому, чтобы дом не вызывал ассоциаций с казармами, заведениями общепита, коридорами и кабинетами госучреждений. В итоге она победила. Единственный компромисс, на который она пошла, – отсутствие огромного количества фарфоровых статуэток и фотографий. Поэтому интерьер на девяносто девять процентов состоит из крупных мазков.
Сейчас я с трепетом захожу в каждую комнату и впитываю в себя знакомые образы.
В зале стены светло-коричневого цвета, будто в кофе очень долго доливали молоко. Окна здесь смотрят в три стороны, это же сталинка. Шторы тяжелые и однотонные, шоколадного цвета. Рядом с окнами – круглый столик и два стула. Раньше их было четыре, с расчетом на домочадцев и одного гостя. На столе – ваза с сухоцветами, редкий мелкий «мазок». Справа от входа в комнату стоит длинный диван оливкового цвета, слева – дверь в кабинет, а потом стенка и сервиз с фарфоровой посудой. Еще немного маленьких штрихов – несколько черно-белых снимков на полках стенки. В каждом путешествии бабушка сдерживала себя, чтобы не скупить все сувенирные лавки. Когда у нее не получалось, все это добро приходилось раздавать друзьям и просто полезным знакомым, хотя особой разницы между ними бабуля не делала.
В коридоре стены оливкового цвета, а все двери и дверные проемы – белые. В кухне стены тоже цвета облаков в ясный день, гарнитур – молочный, с бежевой, как и стулья, столешницей. Пустующий сейчас холодильник встроен в шкаф того же дерева, что и гарнитур. Стол такой же, как и в зале, но белый. Только на кухне у нас столько светлой мебели, в остальных комнатах она темно-коричневая.
Пройдясь по кругу, до своей комнаты я дошла в последнюю очередь.
Стены здесь светло-серые. Слева над кроватью уже давно не видно балерин и танцовщиц, которых я нарисовала в дошкольном возрасте. И почему меня не отдали на танцы еще тогда? Я грезила этим. Может, не получилось найти тренера, готового работать с пухлой девочкой на профессиональном уровне? Хоть бы в ближайший Дом культуры отдали. Глядишь, и не успела бы к пятому классу так растолстеть.
Так, Соня, это какой-то неправильный путь! Ты опять возмущаешься? Отпусти ситуацию. Сегодня ты чуть не сделала большую глупость, а от других ждешь, чтобы они вели себя идеально. Смешная такая. Да и смысл сокрушаться о том, что было много лет назад?
Плед на кровати – самый пушистый из всех, что я видела. А еще он серо-буро-малиновый, и в комнате нет ничего более яркого. Между кроватью и окном – хореографический станок, а справа от окна – мой письменный стол. Дальше – шкаф для одежды и хранения всяких мелочей.
Ни компьютера, ни телевизора дома нет. Дедушка говорил, что эта техника разжижает мозги. В итоге я училась компьютерной грамотности на уроках информатики, а потом закрепляла знания в оборудованной компьютерами библиотеке нашей гимназии. Телефон у меня вплоть до поступления на юридический был кнопочным. Может, это и правильно: зато от учебы ничто не отвлекало.
До Колиного дома десять остановок на троллейбусе. Такие вылазки мне разрешались нечасто, поэтому каждый раз они становились большим событием. Если я хорошо училась, то раз в месяц могла приехать к другу и посмотреть «Жду тебя». Это была моя любимая программа. Какую же колоссальную работу нужно проделать, чтобы помочь близким людям найти друг друга после того, как их мастерски раскидала по миру судьба-злодейка! Вот так не видятся они несколько десятилетий, а потом – бах! – встречаются на этой программе. Дети и родители, дедушки, бабушки, дяди, тети, братья, сестры, друзья и первые возлюбленные. И плачут! От счастья. Плачут.
Я тоже всегда плакала, когда родные в итоге встречались. Коля не понимал, чего я реву: все же хорошо закончилось. Он даже пытался ловить момент и выключать телевизор раньше финала, чтобы я снова не заголосила, но мне такая стратегия не нравилась. Мы дрались за пульт, и чаще всего я побеждала. А потом еще приходила теть Света. Она думала, что Коля меня обидел и плачу я из-за этого. Куда там. Такую большую девочку еще попробуй обидь. В детстве я не была ранимой натурой, если не считать тему детско-родительских отношений. И с чего это я вдруг стала такой нежной, как сейчас?
Судя по идеальной чистоте, Виталина Семеновна, как и раньше, продолжает заглядывать сюда и во время огородного сезона. Она с нами столько лет, сколько я себя помню. Бабушка ей полностью доверяет, и Виталина Семеновна такое отношение заслужила. Когда я была совсем маленькой, то думала, что она моя мама. Она красивая, с простым, честным лицом и округлым телосложением. Будучи младше моей бабули лет на двадцать пять, Виталина Семеновна все равно одевается как человек преклонного возраста, а не женщина в самом соку.
Складываю до непрактичного красивый плед и прячу его в шкаф: пусть ждет зимы. Переодеваюсь в свою старую, немного большеватую домашнюю одежду и плюхаюсь на кровать. Закидываю ноги на стену, а пальцы рук сцепляю в замок под грудью.
Я ожидала, что этот день станет знаменательным из-за исполнения моей мечты. А оказалось, что я или мечтала что-то не то, или пришла к мечте не так. И вторник четвертого июня стал просто днем, когда я вернулась домой.
Телефон и документы у меня с собой. Паспорт есть, а в нем и все остальное из важного. Больше ничего и не нужно. Не хочу возвращаться туда, где жила с Пашей. Не хочу забирать свою одежду, кухонную утварь, полотенчики. Даже Михаила Федоровича.
Спасать Пашу тоже больше не моя работа. Демон у меня не лютый, поди, не угробит его. Можно сказать, что я спасла сама себя. Это уже дорогого стоит. Как бы я жила, зная, что забираю у Паши целую жизнь? Когда он мог бы быть собой, общаться с родственниками и друзьями без стирания у них памяти. Найти ту, кого бы полюбил в конце-то концов.