– А-а…
Неловкое молчание. Таксист с интересом поглядывает в салонное зеркало.
– Сонь, ну, ты же знаешь…
– Я знаю. – Конечно, я знаю, что Боженька подарил мне в друзья лучшего на свете человека. Коля, я знаю, что ты всегда мне поможешь и поддержишь. Когда я потеряла сотовый сразу после переезда и ревела, собираясь отдать первую полноценную зарплату за новый телефон, то это ты помог мне найти модель такого же качества по более низкой цене. Ты рядом во всех экстренных ситуациях и когда только попрошу. И я знаю, что сейчас было бы неуместно говорить все это вслух. Да, меня на это не хватит. Поэтому я просто с благодарностью положу свою руку на твою, посмотрю в глаза и улыбнусь самым краешком рта. Да, на это меня пока хватает.
С костылями так непривычно. Пока мы идем до Колиного дома, он говорит, что дорога обратно у нас заняла в два раза меньше времени. Верю ему на слово, потому что сама ничего не помню. Еще он говорит, что не стал вызывать скорую, потому что из-за утренних пробок их машина и с мигалкой, и со звуковым сигналом ехала бы туда и обратно дольше, чем мы на такси в одну сторону. Может быть, так и есть. Все закончилось настолько хорошо, насколько только могло, а значит, Коля все сделал правильно.
«Друг в беде не бросит, лишнего не спросит».
Мы зашли в дом. Коля помог мне удобно расположиться на незаправленном диване, а сам по-сиротски сел на его краешек, предварительно откинув простыню.
Нет, что-то с ним все же не то. Нельзя так переживать о том, что подруга просто подвернула ногу. Выглядит как побитая собака.
– Ты беспокоишься, что сковородку с плиты не снял?
– Там ничего страшного: пусть не снял, но конфорку-то выключил.
– А почему настолько никакущий теперь? – Молчание. – Ты же не винишь себя в том, что я поскользнулась именно у тебя дома?
– Нет…
– Но за что-то ты себя винишь?
– Да.
– Ну глупости же, Коль. Ты оперативно отвез меня в травму, там подождал, костыли взял, обратно увез и вообще нянчишься со мной, как с маленькой. Разве ты в чем-то виноват?
– Это все из-за меня.
– Тю-у. Приехали. Я же говорю: пусть это и был твой кафель, но вины-то твоей нет.
– Да я не об этом. Ты со мной и разговаривать после такого не захочешь. – Я молча жду, и после паузы Коля продолжает: – Понимаешь, это я накаркал. Никогда в такое не верил. Если бы знал, что так все получится, то молчал бы в тряпочку.
– И что же ты такое сказал?
– Хоть бы ты уже что-нибудь травмировала, чтобы не смогла работать и наконец-то отдохнула. Ну, в общих чертах.
– Коля, господи, это даже мило.
– Почему тогда ты не выглядишь умиленной?
– Потому что я измотана физически и эмоционально, еще раз повторяю.
– И ты точно на меня не злишься? Ты же не сможешь танцевать…
– Это не навсегда.
– Но приятного мало.
– Приятного в принципе нет, Коль. Меня бросил парень, я потеряла аппетит и упала в обморок после выступления, а теперь еще и ногу подвернула. Я не смогу заработать за это лето те деньги, на которые рассчитывала. Я не смогу танцевать и, вероятно, потеряю форму. Я не смогу танцевать, Коля. И через три недели мне негде будет жить, разве что сесть тебе на шею и свесить ножки. Это полная лажа. Просто полная. А в то, что «карканье» работает, я не верю.
– Ну и поживешь у меня, ну и ничего страшного.
– Ты пропустил половину моих слов мимо ушей, да? Понимаешь, мне не хочется злоупотреблять твоей добротой. Ты слишком хорош для этого мира, для меня, для всех нас. Каждому, с кем ты будешь работать, несказанно повезет. И твоей будущей девушке, конечно. Ой, ну не куксись! Когда я выберусь из финансовой ямы, куплю тебе билет на концерт Шакиры, а дальше дерзай сам. Пробирайся правдами и неправдами за кулисы. Знакомься. А лучше сразу делай предложение.
– Вот, ты уже шутишь.
– Может, и не шучу! Я не хочу злоупотреблять твоей добротой, Коля, но ты единственный, на кого я могу положиться сейчас. Да я сама на себя уже положиться не могу. Ты бы только знал, какой кавардак у меня в голове. Клиника. Биполярка.
– Ну, судебно-психологическую экспертизу тебе не делали.
– Да я что, сама не вижу, что со мной происходит? Ментально бросает из стороны в сторону. Может, диагноза у меня и нет, но мозгоправ здесь точно нужен.
– Сонь, ты это…
– Не-не-не-не, даже не заговаривай. Не хватало мне еще психолога нанимать на твои деньги. У меня есть и совесть, и гордость, в конце-то концов.
– Для меня это будет возможностью загладить перед тобой вину.
– Но ты не виноват.
– В своих глазах – виновен. Ни оправдательного приговора, ни твоих добрых слов я не заслуживаю.
– Так, гражданин мой хороший. Ты у нас Крылов или Раскольников? Хватит так убиваться на пустом месте. И нос еще не дорос приговоры выносить.
– Что-то я все мямлю и мямлю с тобой сегодня…
– Ты просто уже растратил свой сегодняшний запас решительности и здравомыслия на спасение девы в беде, что было очень благородно с твоей стороны. А теперь я хочу, чтобы ты спас меня еще и от голодной смерти.
– Ой, точно, ты подожди, я быстро. Там минут двадцать-тридцать готовки осталось, всего ничего. Пока еще принесу тебе сырную нарезку для разгона.
– То-то же! Дерзай, мой рыцарь. А я пока буду грызть сырочек и откисать помаленьку.
Но не успел Коля принести мне нарезку, как в дверь позвонили.
Глава 6
– Коль, ну кто там? Доставку еще заказал, что ли?
– Прости, я впустил ее.
После этих слов я подскочила на кровати как ошпаренная, но быстро включила голову и сделала равнодушный вид. Бабушка зашла в комнату, как барыня в сарай. Губы поджаты, подбородок поднят. Волосы не видно под модным миниатюрным тюрбаном. Овал лица стекает вниз, но для своих семидесяти шести бабушка выглядит аномально хорошо. Я бы сказала, максимум на шестьдесят. Приверженность ЗОЖ и дисциплинированность делают свое дело. И одевается бабуля не молодясь, но по-современному. Носит наряды всего на один размер больше, чем я. Сегодня вот закрытая блузка и юбка-карандаш чуть ниже колена. Тотал-бордо. О возрасте говорят только небольшая сгорбленность и пигментные пятна на коже.
– Николай, будь добр оставить нас тет-а-тет.
– Конечно, Зинаида Владиленовна.
Я с удивлением смотрю на друга, который выходит из комнаты, глядя в пол. За пару минут он словно превратился в пажа в собственном доме. Бабушка поставила табуретку рядом с диваном и села так, что ее лицо оказалось затененным. Она закрыла мне солнце.
– Хороший воспитанный мальчик. Не то что некоторые.
– Ну да, я же не мальчик.
– Опять дерзость. – Бабушка не повышает голос, не меняется в лице и не выходит из себя, но в каждом слове я чувствую укор. Каждая фраза тяжела, как мешок с камнями. – Ты со мной даже не поздоровалась. И отец Лука говорит, что больше года не видел тебя в храме. Ты что себе позволяешь вообще? О чем думаешь? Мало того, что год с лишним болталась непонятно где. Так еще и по облезлым травмпунктам шастала, хотя у нас есть проверенный травматолог.
– Чем тебе не по нраву травмпункт, в котором мне помогли, если у тебя и там связи есть?
– Тебе ли не знать, что у меня везде есть связи. Дедушка – генерал, бабушка – глава областной СЭС. Не криви мордашку, в мои времена это еще так называлось. Ты никогда не знала ни нужды, ни горя. Даже в детстве ни разу не стояла в очереди ни в магазине, ни в поликлинике. Да ты и понятия не имела, что такое поликлиника, обычная школа или общественный транспорт. Только платные доктора. Гимназия. Свой водитель. А кто нанимал тебе лучших тренеров, покупал дорогие туфли и костюмы для выступлений?
– Вот за танцы в моей жизни, конечно, спасибо. И что у меня не было детства.
– Дрянь неблагодарная. Мы дали тебе все, в чем ты нуждалась. Воспитали. Нанимали лучших репетиторов, чтобы ты смогла подготовиться к поступлению и учебе на юридическом. А ты?
– Ну, а зачем вы меня вообще на танцы отдавали?
– Чтобы ты сбросила весь свой жир и перестала быть похожей на свиноматку. Кто же мог подумать, что ты сбежишь из лучшего в городе вуза на свои танцульки. Это ты своими выходками деда убила. Святой был человек.
– И со всей святостью оставил мне на пятой точке два шрама от бляшки ремня.
– Потому что сама виновата. Два по ОБЖ – стыдоба!
– У нас просто учитель был конченый. А ты стояла и смотрела. И мне нельзя было даже заплакать в голос, потому что тогда побои усилились бы. Да и вообще. Кто сказал, что у дедушки сердце сдало из-за моего первого в жизни акта непослушания, а не из-за того, что он жрал соль ложками и хлестал коньяк, как березовый сок?
– Твою мать мы растили по-другому, и что в итоге? Родила от какого-то… не пойми кого, прости господи.
– О-о, ты вспомнила про моих родителей. Скажи, а как так получилось, что я их не видела ни разу в жизни?
– Про родителей ты сама прекрасно знаешь: твоя мать умерла при родах, а отцу ты не нужна.
– Это вы так говорите.
– Если бы не доброта Ефима Кузьмича, ты бы вообще не родилась. Говорю же, святой был человек и дочь любил до беспамятства. А я советовала твоей матери сделать аборт. Но дед вмешался.
– Мать, мать. Твоя дочь, между прочим.
– После такого она мне больше не дочь. Не так я ее воспитывала, чтобы дитя в подоле принести. Сама-то не беременная еще? То с одним мужиком спишь, то, вон, в кровати у другого распласталась. Второго спального места я здесь что-то не наблюдаю. Пойми ты наконец, что такие мужчины тебе не нужны. Каждый из них просто ребенок во взрослом теле, с недюжей силой и плотскими желаниями, которые они ставят во главу угла. Твой дедушка среди них сильно выделялся, да и Николай – более-менее приличный человек. А вот про твоего танцора я такого сказать не могу. Выскочка какая-то…
– К твоему сведению, мы расстались. Ох уж да, он не такой «святой человек», как дедушка. И что-то не верится, что к маме вы были добрее, чем ко мне.