Это его остановило. Что-то странное, ослабляющее и мешающее говорить произошло с правой половинкой рта. Огромными усилиями я напряг ее.
— Артур…
— Трэв? — нервным шепотом спросил он. — Это ты?
Он на ощупь добрался до меня.
— Я… я думал, тебя убили.
— Ты… мог оказаться прав. Вытащи меня отсюда.
Он не мог нести меня, и это была не та поверхность, по которой можно волочить человека по земле. Мы подняли меня общими усилиями, неловко перекинув мертвую руку ему через шею. Своей левой рукой он придерживал меня за талию, а мертвая нога болталась и стукалась между нами, как мешок шпаклевки. Это было чертовски высоко. Словно стоишь на краю крыши. И время от времени он едва не ронял меня, когда мы теряли равновесие. Он поддерживал и приподнимал меня, а я ухитрялся делать крохотные прыжки на здоровой ноге. Через несколько недель мы добрались до машины. На последних пятнадцати метрах я уже мог выбрасывать мертвую ногу вперед и, почувствовав под ней твердую землю, сгибать колено и, приседая, перемещаться вперед. Он втиснул меня на переднее пассажирское сиденье. Я тяжело рухнул и положил голову на спинку. Он обошел машину, открыл дверцу, наполовину влез и замер. На меня упал слабый свет. Я повернул голову и взглянул на него. Двойное изображение слилось в одно, а затем снова разделилось. Что единый, что раздвоенный, он выглядел страшно испуганным.
— Боже мой! — громко и тоненько произнес он.
— Залезай и закрой дверцу. Он попал мне в голову. — Мне пришлось говорить медленно, чтобы заставить правую половину рта повиноваться. — Это и не должно быть приятно.
Он плюхнулся на сиденье, тяжело дыша от беспокойства, и завозился с зажиганием, приговаривая:
— Я должен отвезти тебя к врачу… к врачу…
— Хватит. Надо подумать.
— Но…
— Хватит! Сколько прошло времени?
— С тех пор, как ты… Сейчас пятнадцать минут второго.
— Много же времени тебе потребовалось.
— Трэв, попытайся, пожалуйста, понять меня. Я… я ушел за тобой давно, потому что ты не возвращался. Я прокрался туда, как ты велел. Пробрался в боковой дворик и, спрятавшись за дерево, посмотрел на дом. Ничего не было слышно. Я не знал, что мне делать. И вдруг он выбегает из-за дома упругой рысцой, сопя от тяжести, и… и тащит на плече тебя… Он прошел там, где падал свет от окна. Твои руки и голова болтались и стукались. Мертвые, безжизненные. И… он подбегает прямо к машине, останавливается, приседает, сбрасывает, и ты… падаешь туда, сзади. Он ни дверцу не открыл, ничего. Ты так… глухо стукнулся. Как мертвое тело. Он там постоял немного, и я слышал, как он напевает. Потом открыл багажник, достал одеяло или что-то в этом роде и нагнулся, над машиной — видимо, тебя прикрывал. А затем он вернулся в дом. Свет в окнах начал гаснуть. Я слышал, как женщина всхлипывала, словно у нее сердце разрывалось. Но я… не мог заставить себя посмотреть на тебя. И я смылся. Пожалуйста, пойми меня. Мне было далеко бежать, но я бежал до самой машины и отправился было в Палм-Сити за Чуки, как ты велел. И несся во весь опор, а потом поехал все медленнее и медленнее и свернул с дороги. Я хотел вернуться. Я пытался. И не мог. Потом доехал до самой пристани, но остановился у ворот. Мне ведь пришлось бы ей все рассказать, что случилось. Я сказал бы, что сделал то единственное, что смог. Но это было не так. И она поняла бы это. Я не смог бы посмотреть ей в глаза. Я не мог вернуться. Мне хотелось просто сбежать. Я развернулся и поехал обратно, и мне потребовалась масса времени, чтобы заставить себя выйти из машины и… пойти искать тебя. Единственный способ заставить себя сделать — повторять себе, что его там нет, что он уехал вместе с тобой. Трэв… его там нет?
— Он все еще там.
— А как ты… добрался до того места, где я тебя нашел?
— Я полз. Артур, ты вернулся. Держись этой мысли. Она для тебя может кое-что значить. Ты вернулся.
— А почему он все еще там?
— Мне… сдается, это гостеприимство. Помолчи. Я попытаюсь поразмышлять.
— Но, может… Мы слишком долго ждем, — сказал он. — Я должен отвезти тебя в больницу и вызвать полицию.
— У тебя очень тривиальный подход. Но все равно помолчи.
Когда я все обдумал, то велел ему ехать на юг по шоссе, среди ночных зарослей кипарисов, рекламных щитов и придорожных дренажных канав. На шоссе не было ни единой машины, и я достал пистолет. Пришлось с помощью левой ладони обернуть вокруг него правую, немного помогая тому пальцу, что лег на курок. Я разрядил его в пространство пустыря. На обратном пути, по дороге в больницу, тщательно проинструктировал Артура.
Он остановил машину у входа в приемный покой. Помог мне войти в здание. В глазах двоилось все реже и реже. Я мог чувствовать помертвевшие конечности. Но без осязания. Было ощущение, будто на руке плотно облегающая толстая кожаная перчатка до самого локтя и такой же чулок на ноге. Это была маленькая больница на окраине города, но они делали большое дело. Кругом суетился медперсонал, белый нейлон становился влажным от свежей крови. Приезжали доктора и родственники. Кто-то кричал в процедурной, но потом внезапно замолчал, даже слишком внезапно. В коридоре на стуле у стола регистратора сидела всхлипывающая женщина, а мужчина с покрасневшими веками поглаживал ее по плечу. Артур делал безуспешные попытки привлечь к нам внимание. Медперсонал скользил по мне отсутствующим взглядом, пока наконец спешащая куда-то медсестра, проскочив было мимо, не остановилась, вернулась и поглядела на меня, сочувственно поджав губы. Она пересадила меня в кресло пониже, где могла рассмотреть мою голову.
— Рана от огнестрельного оружия, — произнесла она.
— Да, действительно.
— Только этого нам не хватало, — сказала она. Потом позвала санитара и велела сейчас же уложить меня на койку в травмпункте «В». Не успел я со стоящим рядом Артуром пробыть там и пяти минут, как в комнату влетел молодой приземистый рыжеволосый доктор в сопровождении высокой тощей рябой сестры. Он опустил лампу пониже и склонился над моей головой. Его пальцы с пинцетом сновали, как деловитые мышки.
— Сколько времени прошло? — спросил он Артура.
— Примерно три часа, — сказал я. Похоже, он слегка удивился, получив ответ от меня.
— А сейчас как вы себя чувствуете? — спросил он меня.
— Подстреленным.
— У нас тут сегодня нет настроения выслушивать остроты. Семь местных молодых ребят оказались в машине, которая минут сорок назад не смогла вписаться в поворот к северу отсюда. Одного мы потеряли по дороге сюда, другого — здесь. И как черти вкалываем, чтобы не лишиться еще двоих. Мы ценим сотрудничество пациента.
— Извините. Я чувствую психическое возбуждение, доктор. Но боли нет. Когда вернулся в сознание, в глазах двоилось, и я не мог ни чувствовать всей правой половиной тела, ни управлять ею. Симптомы постепенно ослабевают, но вся правая сторона напряжена, словно каждый мускул натянут.
— Почему вы так долго протянули и как это случилось?
— Я был один. Пришлось ползти к тому месту, где меня заметили.
— Кто в вас выстрелил?
— Я сам. Это был несчастный случай. Совершенно дурацкий несчастный случай. Пистолет у этого господина.
— За городом?
— Да.
— Мы вызовем помощника шерифа составить протокол. Так положено.
Он выключил верхний свет и посветил тоненьким направленным лучиком сначала в один глаз, потом в другой. Сестра измерила давление и пульс, я продиктовал имя и адрес. Рыжий вышел и вернулся с врачом постарше. Тот осмотрел меня, они зашли за угол, и оттуда донеслось несколько слов из тех, что говорят Бену Кейзи. Одна фраза — ну прямо телевизионное клише: внутреннее кровоизлияние.
Доктор постарше ушел. Рыжий вернулся ко мне и сказал:
— Похоже, вам сегодня крупно повезло, мистер Макги. Пуля попала как раз в границу волосяного покрова под таким углом, что задела череп, но не проникла внутрь, прошла два сантиметра под кожей и потом, видимо вращаясь с момента попадания, прорвалась наружу. Сильный удар в так называемый внутренний мыщелок плечевой кости может парализовать руку. Левое полушарие мозга контролирует двигательные и сенсорные нервы правой половины тела. Мы считаем, что такой суровый удар вполне мог вызвать омертвение и парализовать двигательные функции с этой стороны, а также работу нервной системы, способность отдавать и принимать команды правой стороной тела. Ощущение и контроль восстанавливаются так быстро, что мы думаем, вы через день-два сможете нормально себя чувствовать и владеть конечностями. Я не вижу никаких признаков сотрясения мозга, за исключением небольших кровоизлияний в области попадания и медленного кровотечения. Так что мы вас тут подержим несколько дней под наблюдением. Сейчас сестра промоет рану и подготовит к наложению небольших швов. — Он взял шприц, поднял к свету. — Это просто для того, чтобы заморозить тот участок и избавить вас от неприятных ощущений.
Он два раза уколол меня в скальп и один раз около виска, а потом удалился. Сестра проверяла готовность и, когда я перестал ощущать ее прикосновения, промыла и выбрила место попадания пули. Затем вышла и позвала рыжего. Когда он протыкал очередной стежок, я слышал характерный звук где-то внутри головы. Когда он их затягивал, я чувствовал, как левый висок и щека ползут вверх. Когда начали промывать рану, Артур ушел в холл и появился не раньше, чем была наложена антисептическая повязка. Выглядел он так, словно ему дурно.
Потом они повезли меня по коридору в комнату, представляющую собой нечто среднее между процедурной и камерой хранения. Там был яркий свет. Когда меня вкатили, вошел помощник шерифа, пожилой, цветущий и грузный астматик. Вынул из своей папки анкету и начал ее заполнять, при этом через каждые несколько слов лизал кончик химического карандаша. Я опустил ноги по обе стороны каталки и сел. Накатила волна слабой тошноты, на мгновение все раздвоилось, но и только. Он положил папку в изголовье каталки и нагнулся над ней.
— Имя в списках полиции не значится. Давайте посмотрим удостоверение личности, Макги. — Он взял мои водительские права и переписал себе номер. В качестве местного адреса я сообщил название и регистрационный номер своего плавучего дома, рассказав,