ндитерской, хотя и знал, что все сладости в ней — из папье-маше. Даже если ты ее разобьешь и их налопаешься, у тебя живот будет болеть до скончания века. Может, лет пять назад ты бы попытался совершить чудовищную ошибку, пытаясь изменить эту сучку силой своей любви, потому что она так красива, сильна и даже умна по-своему. Теперь ты достаточно мудр, чтобы понимать, что она слишком погрязла в своих грехах, чтобы ее можно было исправить, но это все равно приводит тебя в мрачное расположение духа, уныние и депрессию.
Я взвесил выслушанный диагноз. Потом откинул голову назад и расхохотался над самим собой. Смелый рыцарь отправился на подвиг — страдать и сражаться за латунное кольцо да обрывок кружев, вооружившись ржавой пикой, зная, что все, что ему светит в случае удачи, — это новый поход в никуда.
— Добро пожаловать обратно, — сказал Мейер. — Так какова будет дальнейшая программа?
— Подождем и посмотрим, вернется ли она за помощью. Если вернется, будем играть без нот, по ситуации, помня о том, что надо расколоть ее полностью и заставить дать показания адвокату, который в свою очередь покопается хорошенько в законах, чтобы ей досталась минимально возможная порка. Если она не вернется, тогда мы сами отправимся на поиски недостающих кусков, проведем широкую операцию и передадим этот сброд в руки закона.
— Мы?
— Ты тоже нужен, Мейер. Моих мозгов рядового на это не хватит.
— А мои упражнения мозгов?
— Уравновесят привычки Макги пробивать себе дорогу, стреляя и круша посуду. А если еще и поживиться удастся, то поделимся.
Глава 6
На следующий день в пять вечера я сидел на скамейке в коридоре полицейского участка на Бровард-Бич. Прождав минут десять, я увидел сержанта-детектива Киббера, подвижного мужчину средних лет с лицом фермера-арендатора, в коричневых брюках и ярко-синей спортивного покроя рубашке. Он вошел, сел рядом и спросил мое имя, адрес, род занятий. Я показал ему водительские права, выданные во Флориде. В графе «род занятий» там стоит «консультант по спасению».
— А как по-вашему, мистер Макги, кто она?
— Это всего лишь подозрение, сержант. У меня вчера вечером должно было быть свидание в Лодердейле с девушкой по имени Мари Воуэн. Первое свидание. И она не пришла. И, ну… черт побери, сержант, я просто не помню, когда меня в последний раз накалывали. Мы должны были встретиться в баре. А она так и не появилась.
— Адрес ее знаете?
— Я думал, что вчера вечером узнаю. Мы как-то оказались вместе на одной вечеринке, и я помню, она говорила, что у нее здесь друзья какие-то или семья, что-то в этом роде. Так что когда описание неизвестной жертвы передали по радио и сказали, что никто ее опознать не может, я подумал, что, может, смогу, ну… удостовериться.
— Ее действительно до сих пор не опознали, зато нашли машину. Кто-то ее бросил на пустой стоянке, в жилом квартале. До этого она была угнана прошлой ночью со стоянки у торгового центра где-то до одиннадцати. В это время ее владелец вместе со своей женой был в кино. «Олдсмобиль» этого года выпуска. Похоже, будто детки шалят. У нас тут этого более чем достаточно. Она вся была чисто вытерта, но для этого у самого тупого из деток ума хватает. Обычно, когда они угоняют машину целой компанией, хоть один обязательно расколется. Так всегда бывает, ребенка не хватает надолго, чтобы держать что-то в секрете.
Он открыл чистую страничку в своем блокноте, написал на ней что-то и протянул мне:
— Пойдите с этим на городское кладбище и отдайте записку тому, кто будет дежурить в морге. Это в шести кварталах к западу отсюда. Если это та самая ваша Мари Воуэн, позвоните оттуда мне, а если нет — спасибо за старание.
Я взглянул на записку и вышел. Меня как током ударило.
«Дай подателю сего взглянуть на Джейн Доу. Киббер».
Серая дама за стойкой приема посетителей указала направо. Лестница вниз оказалась в конце коридора. Во Флориде редко бывают подвалы. На полу был линолеум, все стального цвета. Бесцветный молодой человек сидел на стальном табурете и читал рваный «Плейбой» под свисающей сверху лампой. Он взял записку, скомкал и швырнул в корзину с мусором, потом встал и провел меня к массивной двери, с размаху открыл ее и включил свет. Это была небольшая холодная комнатушка с кучей труб и проводов на потолке. Там стояли установки, напоминающие тяжелое оборудование для офисов. Серые стальные двери около двух метров в длину по горизонтали и полметра в высоту. Судя по высоте, каждый из саркофагов был рассчитан в среднем на четыре тела. Их было три. Я увидел, как блеснул тусклый отсвет на краю ближайшего к выключателю саркофага с пятью ящиками. Из тех, что находились в середине, два были рассчитаны на четыре единицы и один — на три.
Он взялся за одну из дверных ручек, поднял ее и вдвинул вглубь, над отделением с телом. Потом выдвинул полку, на которой лежало тело. Она легко выехала по роликам. Доехав до штырька, определяющего конец пути, лязгнула и остановилась, и тут же автоматически включилась встроенная система освещения. Свет был направлен на белую простыню, покрывавшую тело. Я почувствовал на лице холодок — еще сильнее, чем в маленькой комнатке.
Он взялся за угол простыни и медленно отвернул. Отвернул до самой талии и слегка сдвинул в сторону.
Наверное, они оставили глаз открытым, чтобы легче установить личность убитой. Другую часть головы и половину лица с трудом можно было бы опознать. Внизу под простыней было нечто, не принадлежащее человеческому существу и не имеющее женских форм, только бугры, словно на плохо заправленной кровати. Плечо с изуродованной стороны было странно и пугающе вдавлено.
Я посмотрел на этот глаз. Высохший глаз всегда выглядит странно и кажется каким-то пыльным. Словно дешевый стеклянный глаз в чучеле совы. Он был того самого цвета, какого я и ожидал. Темнее янтаря. С зелеными крапинками вокруг зрачка.
Я взглянул на парня. Он стоял поодаль, глазея на ее грудь, которую вовсе и не обязательно было открывать, его нижняя губа сильно оттопыривалась.
— Ты!
Он слегка вздрогнул:
— Да… Вы можете опознать тело?
— Извини, нет.
Он снова прикрыл ее. Едва он начал задвигать полку вовнутрь, как свет погас. Он вытащил дверцу и с шумом опустил, раздался щелчок. Когда мы направились к выходу, я спросил:
— А что ты себе живую не заведешь?
— Че? — Он выключил свет и захлопнул дверь. Потом вытер губы тыльной стороной руки. — А, друг, точно. Если бы нашел себе такую. По этой даже в таком искалеченном виде заметно, что была ух как сложена. Единственное, что осталось, — буфера, так и то видно, что с этим у нее все в порядке было. Было за что подержаться, дружок. — Он сел, подмигнул, взял свой «Плейбой» и сказал: — Заходи еще.
…Это случилось сразу после полуночи на улице в деловой части города. Владелец газетного киоска на углу оказался настоящим экспертом, из тех, кто начинает выступать, предоставляя всем, оказавшимся в радиусе пятнадцати метров, насладиться его анализом ситуации.
— Время ночное, друг, улица словно вымерла, все закрыто. Но вы же знаете этот город, улица его с севера на юг пересекает, кто там только не проезжает. Фонарей почти нет, и полно боковых улочек. Я открылся по-настоящему рано, и утром, перед тем как открыться, вышел, осмотрелся и все просек. Эти ребятки мчались как полоумные, не глядя по сторонам. И прямо посреди квартала вдруг эта женщина, по всему видать, что набралась, и выходит, покачиваясь, прямо перед их носом. А на такой скорости пареньку, что за рулем, и думать нечего о том, чтобы остановиться. Так какой для них самый логичный выход? Что бы я на их месте сделал, а, друг? Мы бы с тобой рванули к тротуару и врезались бы в бортик, прямо перед ней. Так? И вот она видит несущиеся на нее фары и, вместо того чтобы продолжать идти — тогда все было бы в порядке, — разворачивается и пытается двинуть в обратном направлении. Бам! Так вот. Он себе летел во весь опор, да так и сбил ее, там, в полуметре от тротуара, правой стороной украденного автомобиля задел. Там еще осколки стекла валялись, где ее сбили, да еще полицейские кровь мелом присыпали или чем-то в этом роде. Я так вычислил, что бедняжка метров десять пролетела. Они потом все шлангом смыли. Но тогда, утром, видно было, где она ударилась, прямо напротив банка, под окном второго этажа, и отскочила от каменной стены, скользящий удар такой, а приземлилась-то на тротуар уже мертвой, еще на пять метров дальше. Так что и получается, как сообщили, в пятнадцати метрах от того места, где была сбита, и, друг, могу на что угодно против доллара поспорить, что она, бедная, и не почувствовала ничего. Если здраво рассуждать, становится ясно, почему следов от торможения не было и почему никто в машине не почувствовал удара, когда ее сбили. Они понимали, что нет никакого смысла выяснять, насколько сильно она пострадала. Однажды, лет пять или шесть назад, я ехал по штату ночью в заданном направлении по семидесятой дороге, прямой как струна, пустой абсолютно, и вдруг откуда ни возьмись крольчиха на дорогу выскочила, ну, я ее и задавил насмерть, метров на пять отлетела, стукнулась о радиатор и на капот шмякнулась. Я резко на тормоза нажал и съехал в кювет, почти на краю поля остановился, то есть метрах в пятнадцати от шоссе, хорошо еще, жив остался. Я вам вот что скажу: когда на что-то живое наезжаешь, такой глухой звук раздается, аж сердце замирает. Но ни крольчиха моя, ни эта женщина так и не узнали, что их сбило.
Видимо, Ванжи знала, что ее должны будут сбить. Догадываюсь даже, что она могла и ехать в той машине, которая ее сбила. После того как они ее высадили, она стояла в тени, в ожидании, когда машина отъедет на несколько кварталов, а за спиной у нее стоял мужчина и крепко держал за локти. Наверно, им понадобилось два-три квартала, чтобы набрать приличную скорость и уж быть абсолютно уверенными. Потом она увидела стремительно приближающиеся фары, может мигнувшие пару раз, чтобы нельзя было перепутать с другой машиной, почувствовала, что ее держат крепче, и, должно быть, постаралась обхватить его ногами, но ее грубым толчком швырнуло вперед, с тротуара, а тот, кто ее держал, резко отскочил, чтобы его не забрызгало кровью, потом быстро свернул за угол, прошел полквартала, сел к себе в машину и спокойно уехал. Я думал о том, сломалась ли Ванжи на этот раз, умоляла ли их, просила, намочила ли штанишки и пришлось ли с трудом удерживать ее в вертикальном положении прежде, чем швырнуть навстречу хромированной колеснице.