— Вы что, опять насчет телефона?
— Мне бы хотелось побеседовать с Корин.
— Да, она здесь живет. Моя средняя дочь. А по какому поводу?
— Хочу ей работу предложить, там, на побережье.
— Тогда конечно, — сказала толстушка. — Она только что вернулась. Переодевается.
Я вернулся к машине и сел за руль, потом протянул руку и открыл дверь со стороны пассажира. Вскоре я заметил женщину, спускающуюся с крыльца и недоуменно покачивающую головой.
Корин оказалась стройной молодой женщиной с очень длинными ногами и тонкой талией. Она была светлее, чем ее мать, цвет ее кожи напоминал старую монету. У нее было дерзкое негритянское лицо, широкие ноздри, большие губы. Красивые, широко посаженные миндалевидные глаза. Острая грудь выпирала под вязаной кофточкой.
— Спршвали об мне, мистер?
— Я звонил вам днем, но мне кто-то ответил, что вы будете дома около шести.
— Хтите нанять прслугу на побрежье? — Она наклонилась и смотрела на меня подозрительно.
— Может быть, вы сядете в машину и мы немного поговорим, миссис Волкер?
— Нет нужды, сэр. Я не иметь дней свободных совсем совершенно. Может, я смогу найти кого-то вам, скажите пзвонить вам куда.
Я вытащил ключи зажигания, бросил их на сиденье, поближе к ней, и сказал:
— Миссис Волкер, вы можете взять ключи от машины и оставить дверь открытой.
— Хотите нет работы никакой прислуги?
— Нет.
— А что хотеть вы тогда?
У меня в кармане рубашки лежала свернутая пятидесятидолларовая купюра, я ее вытащил, распрямил и засунул одним уголком под ключи. Она отскочила в сторону, и вдруг я понял, что она обходит машину сзади, чтобы взглянуть на номер.
Потом вернулась и посмотрела на меня:
— А че вы кпить хотите?
— Один разговор.
— Вы птаетесь подставить меня как-нибудь, вам кто-то неправильно сказать. Перепутать с кем-то меня. С белыми людьми никогда замешана не бла, с законом непрятностей не быть. Я тяжело работающая женщина — вдова, два мальчика в доме там, лучше вам своей дорогой отсюда ходить.
Я вытащил фотографию Ванжи и поднес поближе, чтобы она могла ее разглядеть.
— Так это мисс Вестерн. Я работаю у она долгая время, на Кав-Лейн.
— Вы работали у нее. Она мертва.
Впервые она взглянула мне прямо в лицо, поджала губы, и я заметил, что в ее глазах блеснул острый ум.
— Просто так на негритянских женщин больших денег не выбрасывать, можт, помеченные они, а вы приехать обратно найти, в город меня отвезти, гврите, украдены они, за решетку, кто вы думать сделать это.
— Нет, я не законник. Я просто хотел узнать, что тебе известно про Тами Вестерн. Это может мне помочь поймать на крючок тех, кто ее убил. Я хочу узнать побольше о ее привычках. И чем дольше мы будем говорить, тем больше ваши соседи заинтересуются тем, что здесь происходит.
— Друг большой мисс Вестерн, можт быть? — На лице была написана вежливость, взгляд ничего не выражал.
— Она была дешевой, неряшливой и жадной сучкой. Где мы можем побеседовать?
— А вы откуда, мистер?
— Из Лодердейла.
— Там, может быть, вдруг вы знать такой Сэм Дикки.
— Я работал с ним как-то раз. Один общий друг в беду попал.
— Случись, может, знать он ваше имя?
— Трэвис Макги.
— Пожалуйста, подождите время, мистер.
Я ждал минут десять. Несколько ребятишек выбежали посмотреть и пристроились наблюдать с безопасного расстояния.
Она вернулась и, как и раньше, наклонилась к двери. Улыбка ее показалась мне усталой и вымученной.
— Просто чтобы убедиться, мистер Макги, я попросила мистера Сэма вас описать. Он это сделал весьма подробно. Все сходится. И он сказал, что я могу вам доверять на все сто, а Сэм не так уж и часто говорит это про ваших. То, что вы с ним знакомы, сберегло вам немало времени. Я надеюсь, вы понимаете, что обычная маскировка… просто необходима. Если можете, возвращайтесь сюда в девять вечера. Я думаю, так будет лучше всего. Через четыре квартала отсюда увидите светофор. Там на углу аптека. Остановитесь у аптеки и помигайте фарами.
В пять минут десятого я туда приехал. Она быстро открыла дверцу машины и села.
— Просто вокруг поездим?
— Нет. Поезжайте прямо, а потом я скажу, где свернуть. Это место, где мы сможем поговорить.
Узкий проезд вел на задний двор, окруженный высокой изгородью гниющих стволов. Небольшое застекленное крылечко, удобно обставленное, свет включен. Я прошел туда следом за ней. Она успела переодеться в темно-зеленый сарафан и белую блузку с длинными рукавами и бантом.
Когда я прошел за ней на веранду и мы сели в удобные кресла по обе стороны от журнального столика, она сказала:
— Здесь живут мои друзья. — Вытащила из сумочки сигарету и закурила. — Я понимаю, высокая степень конспирации. Но мы тут привыкли к этому, мистер Макги. Мистер Сэм сказал, что я могу вам доверять. Дело в том, что я один из региональных директоров КОРРа[10]. Окончила Мичиганский университет. До замужества работала учительницей в школе. Муж умер от рака два года назад, и я вернулась сюда. Работа горничной предоставляет большую свободу действий, и вероятность оказаться под постоянным наблюдением меньше. В отношении расового вопроса я воинствующий оптимист. Я верю, что люди доброй воли, принадлежащие к обеим расам, добьются своего. Так что теперь вы можете перестать волноваться насчет меня и того небольшого спектакля. Спрашивайте, что вас интересует. Вы мне показали… очень аккуратно сделанную фотографию Тами Вестерн. Не уезжай она так часто, я бы ее давно из своего списка вычеркнула. Эта женщина могла за двадцать минут всю квартиру превратить в бедлам. Все, что я могу о ней сказать, — это то, что у нее всего было слишком много. Лишние деньги, одежда, которая ей надоела, подарки от мужчин, которые она не знала, куда девать. Но почему-то временами у меня от нее… мурашки по телу шли. Всякий раз, когда мы оставались наедине и я занималась работой по дому, а она не спала, не красилась и не принимала очередной получасовой душ, она вечно пыталась убедить меня, насколько бы мне лучше жилось, согласись я продаваться белым мужчинам. Говорила, что во всем мне поможет и с нужными людьми познакомит, и три-четыре сотни чистыми я безо всяких хлопот в неделю зашибать буду. Мне ничего не оставалось, как повторять ей, что никакая богобоязненная баптистка не может на такое пойти, не отправившись непременно в ад. Я действительно была потрясена, когда вы мне сказали, что она умерла.
— Убита. Вы долго у нее работали?
— Мне кажется… месяцев пятнадцать. Да, так.
— И как часто она уезжала?
— Круизы. Корабельные круизы по Карибскому морю. Обычно от пяти до пятнадцати дней. Она мне сообщала, когда уедет и когда вернется. Она отплывала из Порт-Эверглейдз. И обычно привозила мне какой-нибудь небольшой подарочек. Эти корабли, вы же знаете, и летом и зимой — круглый год ходят. Пока я у нее работала, она раз двенадцать уезжала.
— И был какой-нибудь обычный распорядок?
— В своем роде да. Когда она возвращалась, то сидела дома, никуда не выходила. Спала до полудня, ставила эту музыку, телевизор смотрела и делала свои упражнения. Надо сказать, мистер Макги, что эта женщина всегда следила за своей фигурой, чтобы все хорошо сидело. Уляжется на пол, зацепится ногами за край кушетки, пальцы за затылком сцепит и начинает садиться и ложиться, раз пятнадцать и как можно медленнее. Время от времени примеряла все, что у нее было, и оставляла раскиданные вещи после себя, чтобы я снова все повесила в шкаф. И еще у нее две подруги были. Временами, когда она дома сидела, ни одна не зайдет. В другое раз то одна, то другая, а несколько раз и вместе приходили. Баловались с волосами, причесывали друг друга по-разному. Или в карты играть усаживались. Такого языка нигде не услышишь.
— А вы знаете имена подруг?
— Одну из них звали Ди-Ди. Маленькая, рыженькая, чуть тяжеловата. Так, дайте подумать. Они иногда, смеха ради, ее полным именем величали, чтобы позлить, это было… Делила Дельберта Бантри. Но обычно Ди-Ди звали Ди-Ди-Би. Она, похоже, была более образованной, чем две другие, но выражалась хуже всех. Она примерно того же возраста, что и мисс Вестерн, где-то двадцать шесть — двадцать восемь, мне так кажется. Третья девушка была помоложе, лет двадцати с небольшим, и очень худенькая. Натуральная блондинка с хорошими, густыми волосами, совсем бледного оттенка, и она обычно так причесывалась, что личико словно выглядывало из этой копны, хорошенькое такое личико, черты остренькие, брови и ресницы черные. Не от природы, просто для большего контраста. Полного имени не знаю. Они ее называли Дел.
— А какая машина была у Тами Вестерн?
— Красный «мустанг» с белой крышей.
— И долго она сидела дома после очередного круиза?
— Неделю или около того, дней десять. Потом начинала выходить, накупала кучу всяких вещей. В такие дни вечером она обычно уезжала. А потом вообще домой не возвращалась по три-четыре дня в неделю. Когда она бывала дома и я тоже, ей иногда звонили, и она, валяясь на кровати, ворковала с любовником по телефону, но стоило мне пройти мимо, подмигивала и рожицы корчила. Однажды она прямо-таки рыдала в трубку, умоляла кого-то, но это ничего не значило. Те же подмигивания и гримаски. Потом, через некоторое время, она собирала вещи и уезжала в очередной круиз.
— А мужчины в квартиру заходили?
— Нет. У нее был свой пунктик. Она говорила, что это ее жилище, и за его границами можно выходить за все границы вообще.
— Человек из квартиры 7С знал ее. Грифф.
— Да, знаю. Большой такой, со злобным взглядом. Не знаю даже, какие у них отношения между собой были. Он звонил иногда, и она на некоторое время уходила в соседнюю квартиру.
— А каковы ваши догадки об этих отношениях?
Она нахмурилась и прижала длинный и тонкий палец к уголочку рта. Когда Корин выходила из своей роли горничной, в ней появлялась слегка натянутая элегантность образованной негритянки, непрерывно предлагающей вам принять ее такой, как она есть, или, в противном случае, она будет бороться с предубеждением, которое вам внушает. Я даже не могу осуждать их за полное отсутствие чувства юмора. Они мертвым грузом тащат на себе лишения своего народа и, хотя признают умом, что примитивный менталитет является результатом окружения, держат в резерве некоторый запас эстетики, чтобы требовать расового равенства. Они говорят «Сегодня», зная, что лишь пятнадцать процентов всей негритянской Америки может с достаточной ответственностью отнестись к реалиям «Сегодня» и справиться с ними. На расистском Юге, наверно, процентов семьдесят белых высказывают желание принять определенные обязательства «Сегодня» по отношению к неграм. Но они не знают, куда направить свою энергию, кроме как на притеснение большинства черных американцев, что приводит к крови, позору и конфликтам.