сделала весьма хитроумный выбор. Место и на виду и необычно.
Я ушел тем же путем, что и пришел сюда, с приятным горбиком и радующей душу тяжестью под рубашкой и железным ободом в руках. Но только я прикоснулся к шпингалету на воротах, как сзади раздался хруст скачков по коричневой гальке, и не успел я увернуться, как что-то быстрое и твердое ударилось в правое ухо. Цель этого удара была вовсе не в том, чтобы я свалился замертво. Все получилось так, как и было задумано. Я прислонился спиной к воротам, перед глазами плыли белые и красные круги. Железный обод звякнул о гальку. Такого рода удар вызывает в горле приступ тошноты, то поднимающейся, то отступающей, возвращающейся несколько раз все слабее и слабее по мере того, как проясняется зрение.
В рассветных лучах я увидел, что в темных очках верзила смотрится куда приятнее. У него были маленькие и воспаленные, должно быть от вечного сидения весь день на пляже, глазки, а ресницы оказались бледными, редкими и ломкими. И взгляд как у слона — тяжелый и первобытно дикий. Он профессионально держался на некотором расстоянии и, держа наготове один из самых надежных и смертоносных пистолетов, тяжелый «люгер», наводил его мне то на грудь, то на живот. Я понял, как аккуратно он меня изловил. Прятался за кустами справа от ворот, абсолютно уверенный в том, что меня дождется, потому что это единственный путь отсюда. Он зацепил железный обод большим пальцем ноги и отбросил далеко в сторону.
— Вечно тебе, приятель, не тот ключ достается.
— А ты за этой квартирой неплохо присматриваешь.
— Еще бы, у меня японское сигнальное устройство, провод через стену прямо к своей кровати провел и включил на полную громкость. Девятивольтовых батареек на неделю хватает. Так что тебя мне было слышно громко и четко. Я ждал кого-нибудь. Не тебя. Кого-то, кого знаю получше. Теперь медленно повернись. Поворачивайся, поворачивайся кругом. Прекрасно. Руки на ворота. И держи их там. Шаг ко мне сделай. Еще чуть-чуть. Еще капельку. Замечательно.
Даже теперь он действовал осторожно. Тянулся издалека. Ощупывал меня, быстро перебирая пальцами. К счастью, он наткнулся на горбик под рубашкой быстрее, чем обнаружил небольшое уплотнение в правом кармане брюк. Но даже поспешный полицейский обыск не сразу обнаружил бы столь необычное оружие в столь невероятном месте.
— Теперь продолжай держаться левой рукой за ворота, а правую опусти, расстегни рубашку и вытряхивай все оттуда, парень.
Четыре пачки упали вниз. Он ощупал рубашку на талии, чтобы убедиться, что больше там ничего нет. Потом велел отойти на несколько шагов в сторону, оставаясь все в той же позе. Краем глаза я заметил, что он нагнулся и собрал пачки, переложив при этом пистолет в левую руку. Положил деньги к себе за пазуху. Потом выпрямился.
— И где они были, черт побери?
— В потолке, под большим светильником над раковиной.
— Я там пятьдесят часов проторчал. Значит, тебе сука все рассказала?
— Или просто я не так туп, как ты, Грифф.
— Не думай, что я совершу такую ошибку и позволю вывести меня из равновесия. Я это очень спокойно воспринимаю, парень. И мне плевать, кто ты. Все, что мне нужно, — это не забывать об игре, пока она не закончится. Так, теперь ты очень медленно откроешь ворота, и давай-ка пошире. Потом медленно пойдешь вниз, к машине, а я за тобой. Обойдешь машину, сядешь на пассажирское сиденье и медленно передвинешься за руль. Пошли, тут дверь сломанная осталась и обод железный. Если что, так предупредительный выстрел дам — и пуля у тебя прямехонько в позвоночнике окажется. Мне ничего не стоит доказать в суде, что ты влез сюда, парень. Так что не забывай об этом. Я чист, как девочка-скаут.
Никогда не оттачивайте свое остроумие на людях опытных. Любитель с пистолетом в руках весьма опасен, но зато вам почти всегда гарантируется некоторая задержка, потому что им надо собраться с духом, чтобы выстрелить в живого человека. Опытные люди не колеблются и не медлят.
Когда я сел за руль, он закрыл дверь, привалился к ней и направил свой «люгер» мне в живот, уперев его в левое бедро и положив толстый палец на курок.
— Доставай, парень, ключи и заводи машину. Держись Тридцать пятой. Въедешь на автостраду — свернешь на юг.
Я человек понятливый. Мне вовсе не хотелось лишиться незаменимых, неповторимых и удивительных частей своего драгоценного тела.
— Далеко ехать-то? — спросил я.
— Поезжай.
Через пару километров я сказал:
— А во второй раз они тоже Терри это делать заставляли?
— Его не было. Заткнись.
— Может быть, ты совершаешь ошибку, Грифф?
— Тогда я немного порыдаю, когда узнаю об этом.
Показалась прибрежная полоса. Он велел мне ехать помедленнее, став в правый ряд, пока на дороге совсем не осталось и без того редких утренних машин. Потом я свернул направо, пересек автостраду, съехал в песчаную колею и притормозил перед огромным плакатом о том, что участок земли, сорок километров атлантического побережья, сто двадцать метров от автострады до линии прибоя, продается или сдается в аренду.
Оранжево-красное солнце поднималось из моря, все больше и больше отрываясь от сизо-голубой линии горизонта. Он не совершил ошибки, выведя меня из машины. Мы шли по песчаным холмикам мимо зарослей прибрежной травы. Наконец вышли в болотистую низину между коричневыми дюнами, показавшуюся ему подходящей.
— А теперь, парень, ты очень медленно ложишься на спину.
— Подожди минутку.
— Будешь тянуть — цены возрастут, ты это должен понимать. Маленькие шарики не в ту дырочку попадут. Давай ложись, мальчик. У тебя в руке «люгер» найдут. И после того, как всажу тебе пулю в голову, я еще разок выстрелю твоей рукой в сторону моря, на случай, если какой-нибудь козел парафиновый тест сделает. Историю этого «люгера» не проследишь, и отпечатков я на твоей машине не оставлял. Здесь нас никто не видит. Дюны загораживают. А при таком прибое кто услышит пару выстрелов? Я спал в плавках. Так что заверну сейчас добычу в одежду и пойду пешком вдоль берега. Кто знает, может, ракушка красивая попадется. Давай, парень, укладывайся.
— Сигаретку одну можно?
— Я не курю.
— У меня свои. Ну, так как?
— Хватит откладывать, давай… А, ладно, выкури одну. Будет выглядеть так, словно ты все обдумал и решил концы отдать.
Я хлопнул по нагрудному карману, сунул руку в правый карман брюк. Маленький страж мигом очутился в моей ладони, и я выстрелил, упал вправо и откатился в сторону, чувствуя, как натянуты нервы в ожидании пули. Я замер, прижавшись к земле, опираясь на локти, левой рукой сжимая пистолет сверху, чтобы он перестал дрожать. Он лежал. Я видел его правую руку на песчаном склоне, пальцы то разжимались, то сжимались в кулак. В полуметре от него дулом вниз застрял в мягком песке «люгер». Я подошел к нему и опустился на колени, держа под прицелом. Перегнувшись, подобрал его пистолет и отшвырнул шагов на двадцать назад. Справа по верхней части груди расплывалось красное пятно, просачиваясь сквозь желтую ткань спортивной рубашки. Он слабо покашливал, и из уголка рта на прибрежный песок стекала кровь. Воспаленные глазки смотрели довольно мутно.
— Ловкий ублюдок, — почти прошептал он. — Сообразить бы следовало, что ты слишком легко об этом болтаешь. Я тебя должен был обыскать получше. О Боже, внутри все рвется.
— Где Терри?
— Пошел на хер, парень.
— Грифф, ты еще не настолько тяжело ранен, как тебе кажется. Чем скорее ты ответишь, тем скорее я вызову «скорую».
Он повернул голову и покашлял, выпустив в песок еще большую струю крови.
— Анс Терри. Он и эта сука Уитни. «Моника Дей».
Внезапно глаза его распахнулись, он откинул голову назад и уставился в небо. Его тело выгибалось, падая с глухим звуком, потом он вбил каблуки в песок, дернулся и окончательно замер. Видимо, пуля задела одну из больших артерий в правом легком. А это оставляет мало времени. Я медленно встал, сунул пистолет обратно во встроенную кобуру. Огляделся. Сквозь рев прибоя изредка пробивался шум машин. Это всегда действует ошеломляюще, даже тогда, когда не перестаешь задавать себе вопрос, а был ли у тебя другой выбор. Кто-то ведь смотрел, как он подтягивается к прутьям колыбельки и встает, воркуя и пуская слюни, и думал при этом о том, что он чертовски очаровательный малыш. Вдали, на пляже, я заметил семейку ранних пташек, не спеша двигающихся в мою сторону. Две большие фигуры и две поменьше. Я быстро нагнулся, рванул желтую рубашку на талии и вытащил четыре пачки, сунув их к себе за пазуху. Я подумал было о том, чтобы вложить ему в руку «люгер» и пустить еще одну пулю в то же отверстие, но кто стреляется в правую сторону груди?
Я заметил в прибрежной траве доску, отколотый кусок сантиметров семьдесят длиной. Склонившись над самой глубокой частью низины, торопясь изо всех сил, используя эту щепку как лопату, я вырыл ему нору примерно той же ширины, как и он сам, и достаточно глубокую для такого толстяка. Заглянул к нему в карманы, ничего не нашел, посмотрел в сторону пляжа и заметил, насколько приблизилось ко мне семейство. Я положил тело параллельно вырытой канаве и перекатил его туда лицом вниз. Затем подсунул обломок доски под «люгер» и сбросил около его уха, вдавив его деревяшкой в песок. Я ползал вокруг, как бульдозер в ночном кошмаре, обеими руками толкая доску, словно щит бульдозера, покрывая песком мертвеца с головой, сгребая со всех сторон холма, чтобы заполнить полуметровую впадину над его толстой коричневой шеей, и, поймав себя на том, что временами издаю дурацкое похныкивание, крепче стиснул зубы. Потом встал, усталый и взмокший. Семья двигалась обратно, туда, откуда пришла, наверно, возвращаясь в мотель к завтраку. Песок был слишком сух, чтобы сохранить компрометирующие меня отпечатки. Он тут же засыпал ямки от шагов. Я присыпал песком кровь. От него не осталось ни следа. Может, ветер и отроет его через сутки. Или закопает на три метра вглубь. Я пошел к машине. Мне приходилось задумываться над обычными и естественными движениями ног при ходьбе: поднять стопу, согнуть колено, установить стопу и теперь то же самое другой ногой.