ые покачивания, подрагивания и поворот бедра, носки чуть вовнутрь. Это была бледность Ванжи и то, как она смотрела на вас, слегка опустив голову, выжидательно и с вызовом. Поворотом головы она откидывала с лица темную прядку и, понижая голос, добивалась той же глубины и полноты звучания.
Остановившись у стола, она подбоченилась:
— Они там сказали, вы, мальчики, сюда меня хотели. Я Ванжи, уменьшительное от Еванжелины, Беллемер. Ей-богу, такая тоска будет весь этот чертов день там проболтаться. То есть я хочу сказать, я привыкла действовать поактивнее. — Она развернулась, сделала неопределенное танцевальное па, повернулась и рухнула в кресло, сердито глядя на нас.
— Трэв, солнышко, самое меньшее, что ты можешь сделать, — это плеснуть немного хорошего бурбона для Ванжи, то есть я хочу сказать, уже то время дня наступило, правда? — Она провела кончиком языка по верхней губке. Я раз сорок видел, как это делала Ванжи, вот так же медленно.
Конечно, это не было точной копией. Она не была Ванжи, но настолько к ней приблизилась, что у меня внутри все опустилось и озноб пробегал по коже.
Джейк вырвал лист из блокнота, сложил пополам и поднял вверх.
— Душечка, я на этой бумажке написал одно слово. Оно имеет огромное значение. Я это слово уважал всю жизнь. Я дурак. Это слово было передо мной, а я не мог его прочесть. В понедельник оно будет добавлено к твоим данным, красавица. А в конце недели мы тебя заново сфотографируем. — Он подбежал к ней. — Я отдаю этот лист тебе. Джейк Карло никогда не напишет ничего глупого о чем-нибудь столь прекрасном, великом и восхитительном.
Она развернула лист. Потом поглядела на него с притворной усмешкой Ванжи.
— Актриса! Солнышко, где ты раньше была, тебя что, взаперти держат? Слушай, если ты опять захочешь провернуть дельце на пятьсот долларов, и чтобы этот пентюх снова к тебе обратился, когда в следующий раз в городе объявится, тут уже тебе придется актрисой быть. Точно?
Сияя, Джейк обернулся и всплеснул руками:
— Видали? Видали?
— Джейк, милый, — сказала она. — Пожалуйста, не надо. Ты меня до слез растрогаешь, грим потечет. Я и так… весь день вот-вот расплачусь. Наверно, из-за Ванжи. Ей-богу, не пойми меня так. Бедная, печальная простая сучка. Джейк, ты меня просто счастливой сделал. Черт, черт, черт. Я сейчас разревусь. — Она вскочила и выбежала из комнаты.
— Ее можно использовать на значительно меньшем расстоянии, чем я предполагал, — сказал Мейер.
— Только не слишком близко, — ответил Джейк. — Не слишком близко к несчастью. — Он стукнул по столу своим крохотным кулачком. — Человек так занят бывает, что на своих собственных людей хорошенько посмотреть не может. Такая милая девочка внезапно становится стопроцентной проституткой. И сказочно фотогенична. Если она не будет скованной, если глаза от прожекторов не заслезятся, я смогу здорово подать и продать эту конфетку. Самодисциплина, вот что в ней есть. Что я сделаю, так это пробную ленту сниму, где она, скажем, танцует, убегает со сцены, аплодисменты бешеные. Она счастлива. И тут парень ее ждет и говорит нечто, что разбивает ей сердце. До нее очень медленно доходит. Она не может поверить. Потом, скажем, думает, что это шутка, и пытается смеяться. Потом финал. Скажем, ей все удалось. Действительно грандиозно. И тут приходят анализы. Лейкемия. — Он снова ударил по столу. — Если так пойдет, то я ее Максу продам на семилетний контракт с правом утверждения сценария, на хорошие роли. Скажу, что ей двадцать один. Мерримей Лейн. Хорошо звучит. Уже сейчас видно, что на звезду тянет.
И хотя он проводил нас до лифта и попрощался, у меня было такое чувство, что нам перепадает не более десяти процентов его внимания.
Когда мы ехали вниз, я спросил Мейера:
— Она что, действительно была настолько хороша?
— Поверь мне, цыпленок, потрясающая женщина.
Глава 11
В понедельник, в половине одиннадцатого, жарким и ветреным утром мы ехали на черном такси сперва по Нассау-стрит, а потом по Бей-стрит, чтобы выбраться на Роусон-сквер. Взглянув на Бей-стрит, я с первого взгляда определил, что в порт города не зашло ни одного крупного судна. В жаркие месяцы, когда ни одно из них не причаливает к пристани Принс Джордж и не бросает якорь в гавани за маяком, жизнь на Бей-стрит замедляется. Гуляют и болтают между собой хорошенькие продавщицы. Шоферы сидят в машинах. Толстые негритянки, торгующие товарами для туристов, зевают и сплетничают на толкучке. Движение замирает.
Это время отдыха для огромной машины Бей-стрит. Ее компоненты — магазины, переполненные самыми лучшими товарами со всего света. «Копи царя Соломона», «Трейд Виндз», «Джон Бул», «Вина Иларз», «Магазин на острове», английский «Китайский домик», «У Келли», «Лайтбориз», «Лорди», «Мадемуазель», «Нассау шоп», «Парфюмерная шкатулка», «Робертсон и Симоне», «Сью Найз», «Ярмарка тщеславия».
Время спокойствия, когда местные жители могут лениво и задумчиво, расслабившись, походить по магазинам, а многочисленные бары — и «У Дерти Дика», и «Джунану», и «Таверна у Черной Бороды» — совсем пусты.
Мы прошли мимо толкучки и мимо проката лодок на пристань.
— В жизни бы не поверил, что ты возьмешь меня в круиз, — сказал Мейер.
— Как же это тебе так повезло?
Я нашел официально выглядевшего усача, и он сообщил, что «Моника Д.» причалит около часа дня, а датское судно ожидают ближе к вечеру. Мы оставили свой скромный багаж в «Принс Джордж отеле» и, помня об Ансе Терри и его даме, пошли по магазинам. Мейер сомневался, что нам удастся отыскать что-нибудь действительно символическое. Я сказал, что купим что попадется и потом, встретив этого господина, решим, сможем ли мы извлечь пользу из его реакции. Если нам удастся вывести его из равновесия сегодня утром, то смертельнее будет эффект от завтрашней встречи с Ванжи.
Именно Мейер заметил стенд с куклами в витрине «Копей царя Соломона», поманил меня и указал на одну из них. Куклы всех национальностей. И японочка, чем-то напоминающая Ванжи. Около пятнадцати сантиметров в длину, прекрасно сделанная. Продавец вынул ее для нас из витрины. Черные волосы приклеены, кимоно зашито. Мы ее купили. А в хозяйственном магазине «У Келли» приобрели моток тонкого провода, кусок мягкого камня для скульпторов и нож для резьбы.
Потом устроились в приятном полутемном баре в «Карлтоне» на Ист-стрит. Когда бармен смешал каждому по великолепному плантаторскому пуншу и удалился, Мейер сказал:
— Я страшно нервничаю, Трэвис. Это слишком далеко от экономической теории. Я уверен, что совершу какую-нибудь ужасную ошибку.
Я понял, что он не может действовать в пустоте, на ощупь, таким людям нужно личное задание, свое место в игре. Я сказал:
— Макги и Мейер, оба из Лодердейла. Приехали отдельно друг от друга. Мейер поговорил с людьми из Совета развития Нассау о последовательности внесения изменений в общую налоговую систему или еще о какой-нибудь чертовщине, типа твоих обычных суточных и издержек. Макги приехал вместе с большой группой, собиравшейся на большой праздник в «Парадиз-Бич», и теперь, когда веселье подошло к концу, возвращается домой. Мы встретились на Бей-стрит. Мы просто случайные знакомые. Мы возвращаемся на одном и том же корабле, но ты мне порядком поднадоел. Я бы с большим удовольствием подцепил какую-нибудь симпатичную куколку. Может, ты мне еще потребуешься, чтобы подержать Анса Терри за пуговицу, пока я буду выводить из игры его милашку. Или можно это сделать по-другому. Легендарный шарм Мейера прекрасно подействует на куколку, пока я заманю Анса вниз, в твое убогое жилище, где стукну его по голове и привяжу к твоей койке. Во всяком случае, мы создадим центр передачи сообщений и вручим им то, что задумали, пусть им станет жутко при мысли о том, что в мире происходит что-то неладное, вторгающееся в действительность, какой-то обман, не поддающийся осмыслению. Они хладнокровны, Мейер. Бессердечны и способны на убийство. Но любой дикий зверь начинает нервничать, столкнувшись с чем-то загадочным. Просто устроим им карнавал с парочкой гоблинов, пусть поломают голову.
— Главное, что меня радует, Макги, — так это то, что у тебя нет причин преследовать некоего Мейера. Ладно, мне стало полегче. Вперед!
Мы стояли в тени пыльного навеса, наблюдая за тем, как «Монику Д.» с привычной небрежностью подтягивают к пристани. Она была разукрашена и обвешана таким количеством флажков и гирлянд, словно три бензоколонки в день открытия. Экипаж в белой форме и яркая, шумная толпа пассажиров на палубе Б, у правого борта, там, где спустят трап. Это был последний порт с романтическим названием, и я себе хорошо представляю, как главный организатор круиза уже сделал несколько сдержанных комментариев по поводу магазинов на Бей-стрит. Обычная процедура. Главные организаторы круизов не устают нахваливать товары в тех портах, где получают от магазинов гонорары за свое красноречие. Но им не светит получить гонорар с Бей-стрит, потому что она слишком шикарна, имеет слишком прочную репутацию, слишком известна во всем мире, чтобы имело смысл особо вопить, завлекая покупателей. Эта огромная машина перемалывает людей, принося фантастические прибыли.
Четыре часа на берегу в распоряжении этой махины. Пять больших такси уже ждали у пристани. Показатель того, что на пароходе есть желающие участвовать в экскурсии по острову.
Сбросили цепь, и пассажиры, по мере того как их проверяли беспокойные и надоедливые служащие, устремлялись вниз по сходням. Во главе неслось усиленное подразделение грузных и решительных женщин, из тех, кто во время распродажи врывается в складские помещения, если не запереть двери. Мощные телеса выпирали из колоссальных шорт.
— Пожалуйста, внимание! Пожалуйста, внимание! Сошедших на берег пассажиров, записавшихся на экскурсию, просим занять места в машинах слева от трапа. Спасибо.
Последний круиз этого корабля в сезоне, самый короткий, по минимальным расценкам. И все равно, как мне сообщили в агентстве, заполнено чуть больше половины мест. В разгар сезона, в первые три месяца года, когда эти маленькие пароходики для круизов, бороздящие Карибское море, заполнены до отказа, две трети пассажиров относятся к тому разряду, который один мой друг, проработавший сезон на таком кораблике, назвал «материнским». Объясняя, что это означает, он широко улыбался и говорил: