«Я всегда обещал матери, что когда-нибудь устрою ей круиз. И вот, сэр, когда дети завели свои семьи, а магазин уже был продан, я ей сказал: «Мама, собирай вещи, потому что мы отправляемся в круиз»
И они заполняют эти суденышки, едят острую, специфическую круизную пищу, загорают и страдают от морской болезни. Днем они берут уроки танцев в неаполитанском классе, участвуют в массовых играх, устроенных на палубе, бултыхаются в небольшом бассейне, играют в бридж, балуются и хихикают, одеваются к ужину и оценивают платья других женщин, попадают в неловкое положение, путая, где какой порт, берут отрывочные уроки языка, яростно аплодируют посредственным талантам корабельной самодеятельности, ездят на все экскурсии, пишут и отправляют кипы открыток, соревнуются за право получить приз на карнавале и каждый день загорают положенное количество часов на шезлонге, взятом напрокат.
В рекламных брошюрах, разумеется, были изображены красивые люди, грациозно танцующие при романтическом лунном свете и огоньках японских фонариков на палубе прекрасного нового корабля, и те же милые люди, улыбающиеся под теплым солнцем, так что золотое свечение вокруг голов эффектно смотрится на фоне яркой голубизны огромного корабельного бассейна.
Но в действительности все не так. Это маленькие, многократно перекрашенные суденышки с переутомленным экипажем, жестким расписанием и несогласованными объявлениями по громкоговорителю, из-за чего все стадо бросается то в одну, то в другую сторону.
И совсем не похоже на то, как они все себе представляли. Но ни на что увиденное раньше также не похоже. Может быть, в каком-то ином, печальном и грустном смысле, они и есть красивые люди, потому что это их исполнившаяся мечта, и они крепко за нее ухватились, переводя ее с языка реальности. И там внизу, в треске маленьких, неудобных кают, в отдающем нефтью ветерке от корабельных кондиционеров, в приглушенном ворчании двигателей и вибрирующем покачивании судна, пересекающего тропические воды, загорелая плоть снова соединится страстью, словно много лет тому назад, и утром за завтраком они интимно улыбнутся друг другу, связанные общей тайной.
Это был самый конец сезона, и кого только не было на борту. Стайки бездельничающих малышей. Отяжелевшие мужчины средних лет, с понимающим видом сопровождающие своих юных, пухленьких блондинок в магазины Бей-стрит. Компания розовощеких, словно только отмытых, школьников под присмотром нервно суетящейся пары, напоминающей мужской и женский вариант Вудро Вильсона. Группа первокурсников, уже без всякого сопровождения. Девочки, словно тропические пташки, с ярким оперением. Мальчики, просто одержимые сумасшедшей идеей к импровизированным розыгрышам. И еще тридцать — сорок пар «материнской» категории.
Отбыл караван экскурсионных лимузинов. Остальные рассеялись по Бей-стрит. Машина заработала вновь. Она была готова перемолоть всю толпу пассажиров четырех люксовых кораблей для круизов, в два раза больше маленькой «Моники Д.» каждый. В барах включили музыку. Женщины на толкучке загалдели, принялись торговаться и грубо комментировать ямайские панамы некоторых участников круиза. Полторы сотни человек были лишь крохотным кусочком для этой мясорубки. Но, при наличии нужного давления, классификации, распределения уровней, валов и шлюзов, из этой разношерстной компании можно было выкачать не менее восьми тысяч долларов, да и в любом случае что еще было делать в июньский понедельник.
Мистика этого действа состояла в том, что покупательница приобретет нечто такое, что ей вовсе и не нужно, или то, что она не может себе позволить, но обнаружит, что дома это стоит на тридцать долларов дороже.
Наши мишени в общей толпе отсутствовали, и я уже предложил подняться на борт, как она вдруг стала медленно спускаться по сходням. Несомненно, это была она. Театральная дива, изволившая появиться не раньше, чем всю эту чернь уберут с дороги.
Белые твидовые брюки невероятно плотно облегали стройную фигуру. Они едва доходили до колен, слегка поблескивали, с внутренней стороны ноги — небольшой разрез. Широкий пояс туго стягивал тонкую талию, над ним сантиметров пятнадцать голого и гибкого тела, а сверху укороченная блузочка с рукавом до локтя в красную и белую полоску, с таким количеством накрахмаленных оборочек, что она выглядела как витрина рождественских сладостей. На завитых и уложенных светлых волосах возвышалась изящная широкополая шляпка из белой соломки, с каймой из белых шариков, качающихся вдоль всего края. В руках она держала красную сумочку в форме корзиночки. На ногах босоножки на невысоком каблуке, с белыми ремешками и толстыми пробковыми подошвами. Очень широкая оправа темных очков разрисована в красную и белую клетку.
Она медленно спускалась с трапа на пристань, усиливая наклон толстыми подошвами босоножек, отчего бедра ее раскачивались еще сильнее, чем если бы она шла по земле. Все члены экипажа, кто мог подойти к перилам с правого борта, бросили работу и смотрели на нее. Подчеркнутые узкими штанами ляжки, слишком длинные и тяжеловатые, притягивали взгляды. Она слегка загорела, ровно настолько, чтобы разделить пояс и блузку контрастной полоской. Я уловил еле слышный вздох сожаления, когда она спустилась на бетонную пристань, Она двигалась так, словно совершенно не замечала, что за ней наблюдают, шла прямо вперед, не глядя по сторонам. Это был триумф торговли, идеальный образец, демонстрирующий технические возможности, такой же эффектный и впечатляющий, как работающие модели двигателей на автовыставке, представляющие продукцию фирмы. Она обернулась и посмотрела на палубу. Появился верзила в облегающих бедра джинсах, спускавшийся следом за ней. Он двигался быстро, большими шагами. Мускулы тяжело бугрились под синей трикотажной рубашкой. Бледные руки были преувеличенно мясисты, как у героев мультфильмов, а походка и манера держаться напоминала о беспокойстве, рожденном синдромом «Мистер Америка». Его невыразительное лицо казалось значительно старше тела, длинное, обветренное и желтоватое, с бесцветными бровями и ресницами. Было нечто необычное в его бледных волосах, я даже подумал о парике. Тонкая длинная сигара торчала в углу рта под прямым углом. Девушка продолжала идти вперед, но, когда он догнал ее, остановилась. Она откинула голову назад, чтобы смотреть на него снизу вверх из-под полей шляпы. Увидев их рядом, я понял, что он достаточно высок, одного роста со мной.
Она достала из сумочки листок бумаги. Они вместе его посмотрели. Потом он пожал плечами, стряхнул пепел с сигары, и они двинулись по направлению к Бей-стрит.
Я забрал свои вещи из отеля и первым прибыл на корабль. Когда я предъявил билет, меня должным образом поприветствовали.
— Несколько минут назад я тут заметил одну пару. Оба в белых штанах.
— Ах, мистер и миссис Терри. Да-да, конечно. Они и раньше с нами путешествовали. Вы их знаете?
— Да нет, имя как-то не так звучит. Наверно, я ошибся.
— У вас еще будет возможность рассмотреть их поближе. Вы почти соседи. Они тоже с левой стороны, каюта с выходом на лоджию, номер четырнадцать. Через несколько комнат после вашей, сэр.
На посту стюарда никого не было, горничная не показывалась. Я нашел шкафчик с ключами, открыл стеклянную дверку и снял с крючка ключ от шестого номера. Каюта была солнечной и приятной. Я отыскал четырнадцатый номер, а потом, как и было запланировано, отправился на лоджию. Белый потолок был достаточно высок, чтобы мне не приходилось сгибаться. Но было очень просто оставить свой скальп на одном из мягеньких круглых светильничков, свешивающихся вниз. Временами попадались расставленные то тут, то там диваны и кресла с голубой, желтой, пурпурной или розовой обивкой вокруг круглых черных столиков с приподнятыми хромированными краями. Пол был выдержан в темной гамме. Я выбрал себе кресло с желтой обивкой и велел официанту принести пиво. Время от времени мимо пробегал кто-нибудь из пассажиров, всегда энергично, сосредоточенно и нахмурившись, с фотоаппаратом на шее.
Появился Мейер и, тяжело вздохнув, уселся рядом.
— Я похоронен там внизу, в призрачном мигании крохотных лампочек. — Он указал на корму. — Я нашел, где оставить нашу посылку. Первый лестничный пролет вон от той двери, на полпути вниз, у поворота стоит ящик с пожарным рукавом. Крышка слегка задвинута в нишу. Так что, когда поднимаешься по лестнице, правый верхний угол находится как раз на уровне твоего лица.
— Очень хорошо.
— Мне пришло в голову, что можно использовать систему оповещения в своих интересах. Я слышал, они нумеруют пассажиров.
— Это тоже очень хорошо, в зависимости от ситуации. Я выбываю. У нее был список. Значит, это на случай, если они потеряются. Иди играй со своей куклой.
Около половины третьего я заметил ее, одну, как раз заходившую в «Нассау шоп» с пакетом, содержащим, судя по размеру, коробку из магазина одежды. Я вошел за ней. Она убрала темные очки в сумочку. Медленно побрела через весь магазин и остановилась у круглого стеллажа с рубашками фирмы «Дакс». Я стоял метрах в трех, когда к ней подошел продавец.
Она заговорила, и я понял, что у нее детский голосок, тоненький, милый, девичий голосок.
— Вот эту, в зеленых тонах, это чистый лен, да? Никаких других добавок, чтобы она не мялась?
— Чистый лен, мисс.
— То есть вы ее надеваете, и через час она выглядит так, словно вы в ней спали. Нет уж, спасибо.
— Может, красивую шерсть, мисс? Очень нежный серый цвет.
— Не думаю. Но все равно, спасибо.
Я покружил вокруг и столкнулся с ней у прилавка лицом к лицу, глаза в глаза, вместо того чтобы обойти, и почувствовал в ее глазах легкий щелчок: меня оценили и отвергли, словно там, внутри, была установлена старая камера, из тех, какие использовали в прошлом пляжные фотографы для вышедших из моды снимков.
Ее личико выглядывало из-под шляпы и копны волос. Брови выгибались вопросительными знаками, уже не задающими никаких вопросов. Ротик маленький, ненакрашенные губы сильно выпирали вперед, такие полные и пухлые, словно она собиралась свистнуть. Остренький носик и остренький подбородочек, плоские щеки. Но что объединяло остальные черты в единое целое, так это глаза, очень-очень большие, широко расставленные, поразительно яркие, сверкающие, зеленые. Эротическая невинность и невинный эротизм. Она прошла мимо, зная, что я обернусь поглазеть на нее, что замечу это высокомерие, ленивую медлительность, шикарную разницу между длинными белыми ляжками и мягкой, гибкой и задорной попкой. Она напоминала мне куклу Барби.