Как я и надеялся, он был забит крупными катерами. Два громких гудка вызвали из сторожки паренька в полиэтиленовом дождевике с капюшоном. Он жестами показал нам дорогу и обошел пристань, чтобы принять швартов. Я протиснулся между другими яхтами, поспешил на нос и бросил канат. Паренек набросил петлю на стояк и подтянул нас к пристани. Через пятнадцать минут мы уже устроились, спустили все якоря куда положено, а трап — на пристань. Зарегистрировались и подписали все бумаги. Дождь пошел на убыль.
Одежда стала сырой, но не настолько, чтобы снова переодеваться. Чук разлила по стаканам остатки из шейкера и сказала:
— Ну, ладно. У меня вопрос. Почему именно тут?
— По нескольким причинам. Если хочешь спрятать одно конкретное яблоко, то самое лучшее — это повесить его на яблоню. Множество этих больших катеров стоят здесь на открытой стоянке все лето. Мы — всего лишь одно из лиц в толпе. Отсюда недалеко до Форт-Мьерз, откуда можно быстро добраться до Тампы. Мы в получасе езды на автомобиле до Неаполя, что немного лучше, чем час от Марко. Если он обнаружит, что мы стояли на якоре в безлюдном месте, то будет ожидать, что мы снова сделаем то же самое. А если он найдет нас и у него появятся какие-либо черные мысли, то здесь ему чертовски неудобно претворить их в жизнь. Кроме того, это должно понравиться Стебберу, если я сумею организовать встречу тут.
Артур сказал:
— Мне кажется, они нашли меня слоняющимся здесь, на пляже, за дамбой. Мне… мне стоит, наверное, не показываться на виду?
— В твоей рыболовной шляпе и темных очках? — спросила Чук, поглядев на меня и вопросительно подняв черные брови.
— Почему бы и нет. Не вижу никаких причин, чтобы не делать этого, — ответил я.
Чук наклонилась и погладила Артура по коленке:
— У тебя милое лицо, и я люблю тебя. Но прости, милый, ты не из тех, кто крепко запоминается.
— Боюсь, одного из нас достаточно, — усмехнулся он, вспомнив одну из своих редких шуточек и совершенно не ожидая, что кто-нибудь засмеется.
Я прослушал вечернюю сводку погоды. Как и ожидал, ветер дул северный. Но к утру обещали восточный, три — пять узлов и ясную погоду, а днем временами — грозы. Это означало, что рано утром, заправив «Рэтфинк» и вычерпав из него воду, я смогу, держась поближе к берегу, быстро съездить к маленькой пристани в Неаполе, привязать его там, чтобы в случае надобности был под рукой, и на взятой напрокат машине вернуться обратно в Палм-Сити. К вечеру небо прояснилось, воздух был свежим, но Чук отвергла предложение поужинать на берегу. Сказав, что на нее напала страсть к домашней работе, неистовое желание готовить. После ужина, пока они вдвоем любезничали на камбузе, я взял маленький, работающий на батарейках магнитофон к себе в каюту и закрыл дверь. Почему-то не могу слушать музыкальную классику, когда кто-нибудь рядом, а иногда и вовсе не в состоянии. При своих маленьких размерах магнитофончик был очень надежен.
Попробовать, отмотать, стереть. Попробовать, отмотать, стереть… Я наконец понял: чтобы подделать тембр голоса Уаксвелла, нужно взять чуть повыше и придать ему большую напористость. Промежутки между словами было подделать проще, пользуясь слегка напевной модуляцией, присущей диалекту этого болотного края. Получив вполне удовлетворительный результат, я оставил запись на кассете.
Потом пошел на верхнюю палубу выкурить долгую и неспешную вечернюю трубку. Когда остается лишь эта скромная награда за воздержание, есть лишь один способ смошенничать. Я нашел в футляре трубку большего, нестандартного размера, массивный продукт «Уилк систерз», и чуть не растянул большой палец, набивая ее «Черным взглядом». Мы сидели втроем теплой ночью, глядя, как поблескивают на воде огни пристани, как вдали машины пересекают дамбу. Они сидели вместе, в трех метрах от меня, по правую руку. Время от времени оттуда, где были они, доносились какие-то шорохи. И шепот. И несколько раз она почти беззвучно хихикнула, словно медленно постукала ноготком. Меня это начало так раздражать, что я был благодарен, когда они сказали наконец свое раннее и торопливое «спокойной ночи». Похоже, для нее это оказалось немного большим, чем она рассчитывала. Надеюсь, это чувство окажется достаточно сильным и поможет освободиться от Фрэнки Деркина. Но в любом случае будущее Чук и Артура будет зависеть от того, как много его денег удастся мне выручить. Если ей придется работать наравне с ним, чтобы содержать их обоих, получится не слишком-то здорово. Это сделает его неактивным. А ей пора заводить детей, хотя это плохо сочетается с ее энергичной деятельностью профессиональной танцовщицы. Но у нее тело, созданное для детей. И сердце. И желание их иметь. А любви хватит на чертову дюжину.
Так что если не удастся спасти достаточно много, стоит ли тебе требовать все пятьдесят процентов, а, Макги?
А потом последует целый ансамбль из тысячи скрипок, играющих «Я искренне тебя люблю». Или, может быть, «Рай в шалаше».
Вернувшись обратно, в свое пустое, одинокое гнездо, я включил магнитофон и, помня всей своей гортанью, как я это делал чуть раньше, снова превратился в Бу Уаксвелла, произносящего маленькую кисленькую речь о радостях любви в браке. Потом прокрутил кассету с самого начала. Одобренная много раньше часть звучала почти так же, как новое дополнение. Это означало, что я достаточно свыкся с ролью, чтобы рискнуть.
Глава 11
Было начало десятого утра, когда я, как и прежде, привязал «Рэтфинк» у маленькой пристани. Потом на зеленом «шевроле» отправился в город, заказал в аптеке кофе и, пока он остывал, заперся в телефонной будке и набрал рабочий телефон Крейна Уаттса.
Он ответил сам, голос звучал потрясающе чисто, внушительно и надежно:
— Крейн Уаттс слушает.
— Уаттс, это Бу Уаксвелл. Как насчет того, чтобы дать мне тот номер Кэла Стеббера в Тампе? Не могу нигде достать.
— Не знаю, уполномочен ли я…
— Слушай, адвокатик, я его сейчас же получу, не то через пять минут буду у тебя и задницу твою до костей высеку.
— Ну… подожди минутку у телефона, Уаксвелл.
Я держал карандаш наготове. И записал номер, который он мне дал: 613-1878.
— А адрес? — спросил я.
— Все, что у меня когда-либо было, — это номер почтового ящика.
— Не переживай. Адвокатик, че-то мне точно не понравилось, как ты этому Макги все выложил.
— А тебе не кажется, Уаксвелл, что ты вчера уже это точно выразил? Я тебе вчера говорил и сейчас повторяю, что я ему и половины того не говорил, про то, что он утверждает, будто знает от меня.
— Да ты был слишком пьян, чтобы помнить, чего ты там болтал.
— На своем уровне я делаю все возможное, чтобы найти его как можно скорее, и, как только узнаю что-нибудь полезное, свяжусь с тобой. Но не понимаю, почему ты так расстроился из-за этого. Все было организовано прекрасно, законнейшим образом. Другое дело, Уаксвелл, что я не хочу, чтобы ты когда-либо приходил ко мне домой, как ты это сделал вчера. Своим поведением расстроил мою жену. Встречайся со мной здесь, если тебе вообще нужно со мной встречаться, но говорю тебе, я желаю иметь с тобой в будущем какие-либо общие дела не более, чем ты со мной. Это тебе понятно?
— Пожалуй, я все равно приеду и вздую тебя!
— Подожди минутку!
— А ты поласковей со старым Бу разговаривай.
— Ну… может, это и прозвучало несколько раздраженно. Но понимаешь, Вив ничего не знала о… об организации этого дела. Ты слишком много при ней выложил. Она меня потом полночи допрашивала, пока удалось ее угомонить. И она до сих пор еще не удовлетворена окончательно. Будет лучше, если ты больше не будешь приходить к нам домой. Ладно?
— Клянусь, адвокатик, больше никогда не буду. Никогда больше. Если только что-нибудь неожиданное не произойдет.
— Пожалуйста, просто выслушай…
Слегка вспотев, я повесил трубку и вернулся к своему кофе. Бун Уаксвелл не теряя времени отправился к единственному человеку, который мог хоть что-нибудь знать обо мне. И обвинил его в разбазаривании информации. Уаттс мог получить номер моего почтового ящика в Бахья-Мар из клубных записей. Но это не оказало бы ему большой помощи. Однако теперь появилось нечто новое. Уаксвелл не произвел на меня впечатления терпеливого человека. Возможно, не далее как сегодня днем он позвонит Уаттсу, дабы выяснить, что тому удалось узнать. И будет весьма заитригован, обнаружив, что это его второй звонок за день, и заинтересуется тем, что он якобы прежде спрашивал отсутствующий в книге телефон Стеббера. Это он проделает быстро.
Я направился в своем «шевроле» на север по сорок первому шоссе. Машин было мало, и я поглядывал в лобовое и заднее стекла, не появилась ли полиция штата, яростно возражающая против скорости, приближающейся к трехзначному числу. На стоянку у пристани Палм-Сити я въехал в десять утра. На «Флэше» все было заперто. Записка на ковре внутри, у задней двери салона, гласила, что они ушли в магазин за продуктами. Я отправился на поиски и набрел на них во «Вкусной ярмарке» в двух кварталах от пристани. Артур тащил корзинку, а Чук шныряла по залу, отбирая товар, с характерным загипнотизированным видом покупательницы в супермаркете. Через одиннадцать минут после того, как я их обнаружил, я запер протестующего Артура на яхте, дав ему инструкцию сидеть там и не высовываться, и вернулся на стоянку вместе с Чук, расправлявшей юбку и застегивавшей последнюю пуговку на блузке.
Если бы вылет из Форт-Мьерз не задержали из-за опоздания самолета из Палм-Бич, то мы его пропустили бы. И я был слишком занят, чтобы дать ей более полный инструктаж, чем краткое фрагментарное объяснение. Я купил два билета до Тампы и обратно. С посадками в Сарасоте и Сан-Пите мы прилетали в двенадцать двадцать.
На борту самолета я объяснил ей все более подробно.
— Но, располагая одним лишь телефонным номером… — усомнилась она.
— Просто наскоком. И помолившись за удачу. И еще мы знаем название яхты.
— Бог ты мой, если бы ты столь же энергично поработал над чем-нибудь законным, Макги! Ты стал бы такой шишкой, что и не выговорить.