Иногда надо бить не в бровь, а в глаз.
— Он знал это с самого начала. Он знал, что это мошенничество, заключенное в сладкую оболочку законности. Ему хорошо заплатили, он помог обчистить человека по имени Артур Уилкинсон на четверть миллиона долларов. Но дело всплыло, Вивиан. Кто будет ему теперь доверять? Он смертельно боится, что кто-нибудь сковырнет эту приятную оболочку и выставит грабеж напоказ. Он знался с такими мошенниками и отребьем, как Бун Уаксвелл, и шел за морковкой ценою в двенадцать с половиной тысяч, как он думал. Но, чтобы быть хорошим вором, у него слабоваты нервы. Он начал трястись от страха. Они его отшили, сунув семь с половиной тысяч, зная, что у него не хватит смелости стукнуть кулаком по столу. И если он не перестанет в состоянии сильного возбуждения выкладывать чужакам вроде меня все начистоту, то, может, их это утомит, и они пришлют кого-нибудь, чтобы вложить ему в руку пистолет дулом в собственное ухо.
Она покачнулась на своих хорошеньких ножках и побледнела под загаром. Сошла с тропинки и села, точнее — рухнула на бетонную с кипарисовым сиденьем скамейку, слепо уставившись сквозь тень на яркое море. У нее дрожали губы. Я сел рядом, глядя на ее несчастное лицо, повернутое ко мне в профиль.
— Я… Боюсь, я знала, что он понимал. В воскресенье вечером, когда Уаксвелл ушел, он дал слово чести, что тот лгал, пытаясь уколоть нас побольнее своими мелкими намеками на то, что Крейн участвовал в чем-то таком.
Она повернулась и жалобно посмотрела на меня — бледность начинала проходить — и сказала:
— Ну что его делает таким слабым?
— Может, то, что осталось от вашего хорошего мнения о нем. Это единственное, что у него есть, Вивиан. Вы все еще хотите попытаться сохранить это?
— Его лучший друг и Стетсона, бывший товарищ, предлагал Крейну закончить свои дела здесь и поехать с ним работать в Орландо. Может, он еще… Я даже не знаю. Я даже про себя не знаю. Мне кажется, если я смогу заставить его снова расправить плечи, тогда придет время решать насчет меня самой.
— Если то, о чем я хочу вас попросить, сработает, мне нужно, чтобы вы с мужем приготовились отправиться в другое место, уехать в любой момент. Крупные проблемы, такие как продажа дома и прочее, можно разрешить позже.
— В настоящий момент у нас денег едва ли хватит на сегодняшние продукты, — с горечью вымолвила она. — Так или иначе, я смогу заставить его это сделать.
— Сколько вам нужно, чтобы оплатить счета здесь и пожить вдвоем, скажем, месяц — полтора подальше отсюда, в каком-нибудь укромном местечке? Не смотрите на меня скептически. Вы будете скрываться не от закона. А потом он сможет начать расти и в своих глазах, и в ваших.
— Мой отец оставил мне хижину на гектаре горной земли недалеко от Бревада, в Южной Каролине. На горе Слик-Рок. Там так мило. Можно выглянуть и увидеть хребет за хребтом, в отдалении все становится серо-голубым. Костры летней ночью. — У нее дернулись губы. — Мы там провели медовый месяц, несколько тысяч жизней тому назад. Сколько нужно, чтобы оплатить все тут? Не знаю. Он все скрывает. Может, мы должны больше, чем мне известно. Я думаю, три или четыре тысячи долларов. Но могут ведь быть и другие долги.
— И на то, чтобы потом начать в Орландо. Скажем, десять.
— Десять тысяч долларов! Что я могу такого сделать, за что хоть кто-то захочет заплатить десять тысяч долларов? Кого мне нужно убить?
— Вы можете стать наживкой, Вивиан. Чтобы выманить Буна Уаксвелла из его пещеры и задержать вне дома на как можно большее время. Минимум на целый день. А если удастся, то и дольше.
Красивые плечи медленно распрямились. Она стиснула руки, закрыла глаза, передернувшись всем телом.
— Этот человек… Господи, у меня от него все внутри сжимается. Несколько раз, когда мы встречались, он от меня просто глаз не отрывал. И вел себя так, словно у нас с ним какие-то общие секреты. Все эти глупые ухмылочки, хихиканье, подмигивания. И то, как он вьется вокруг, выпятив грудь колесом и поигрывая плечами. И посмеиваясь со слабым фырканьем, словно жеребец. И он вкладывает двойной смысл во все, что мне говорит. Честно говоря, я просто каменею. Он заставляет меня чувствовать себя голой и беспомощной. И этот мех на его шкуре, что высовывается из кошмарных рубашек, и эти черные волосы на голове, и на тыльных частях рук, и на пальцах, и эта… масленая интимность в голосе. Меня от него просто наизнанку выворачивает. Трэвис, если то, что вы задумали, включает в себя то, чтобы он хотя бы… прикоснулся ко мне каким-либо образом, то нет. Ни за десять тысяч долларов, ни за десять тысяч долларов в минуту. — Она подняла голову, озадаченно глядя на меня. — Это не потому, что я… ломаюсь или что-нибудь в этом роде. Ни один мужчина так на меня не действовал. Я, конечно, не… безответна. — И снова перекошенный рот. — Конечно, у меня не было возможности проверить как следует. Если имеешь очень маленький опыт общения с пьяными, то привыкание или вероятность какой-либо ответной реакции очень редки.
Лучик солнца, пробившийся сквозь ветви пиний у нее над головой, блеснул на твердой изящной руке, высветив сеточку золотистых волосков на темной коже. Она покачала головой:
— Это как ночной кошмар в детстве. Мне кажется, если Бун Уаксвелл когда-нибудь… заполучит меня, я буду после этого так же ходить, да и внешне выглядеть точно так же, но сердце навсегда останется мертвым, словно камень. Ох, ну ладно, боюсь, я стану замечательной наживкой. Он в воскресенье вечером такое выделывал! Разве что лапой землю не копал.
— Суть в том, чтобы заставить его подумать, будто вы уехали в такое место, где ему удастся вас заполучить. И подальше, чтобы у него на это ушло много времени. И немало времени на обратную дорогу, когда обнаружит, что его надули. А когда вернется, вас обоих уже тут не будет. Но вы не должны посвящать в это своего мужа. Потому что в его теперешнем состоянии Уаксвелл его раскроет, как дорожную карту. Мы должны заставить Крейна поверить, будто вы уже уехали в какое-нибудь особое место, и каким-то образом подать Уаксвеллу мысль выведать у него это.
— И тогда, когда он уедет за мной, вы сможете забрать деньги?
— Я догадывался, что вы умны и сообразительны, Вивиан.
— А это деньги, которые… помог украсть Крейн?
— Большая их часть.
— Но тогда это все равно ворованные деньги, не так ли?
— Не как в том случае. На этот раз вы получите их с благословения человека, у которого их украли.
— Человека, на которого вы работаете?
— В том-то все и дело. Артура Уилкинсона. И я думаю, он лично вам подтвердит, что одобряет наше соглашение. Подумайте, как лучше всего организовать эту операцию с приманкой. Может быть, мы с Артуром могли бы встретиться с вами сегодня вечером.
— Трэвис, я думаю, к тому времени у меня уже будет какой-нибудь конкретный план. Вы можете прийти к нам домой в одиннадцать?
— А как же ваш муж?
— Главное, чего я теперь по вечерам жду, — это отрубится ли он в большом кожаном кресле или успеет сперва добрести до постели. Я стараюсь уменьшить количество, которое он принимает: Сама наливаю по его требованию. Дело тонкое. Если смешиваю напиток слишком слабым, он, шатаясь, бредет на кухню, орет на меня и доливает в бокал еще одну большую порцию. Пялится в телевизор, ничего вокруг не замечая и не помня. Так что ваш визит не создаст никакой проблемы. Сегодня вечером я сделаю питье более крепким и подавать стану чаще. И к одиннадцати вы можете прийти хоть с полковым оркестром, он даже храпеть не перестанет. Когда отрубится, зажгу фонарь над входной дверью. — Она набрала в легкие побольше воздуха, глубоко вздохнув. — Может, это и сработает. Может, людям и удастся выиграть со второй попытки.
Я вернулся на борт «Дутого флэша» только-только к обеду, да и то лишь оттого, что Чук не начинала его — ведь пока Артуру не удается удерживать его в желудке. Сам он был покорным и изнуренным, от него так и веяло чувством вины, и он старался отводить глаза, избегая прямого взгляда.
— Все эти пустые катера вокруг… — говорил он. — Не знаю. Мне все время что-то слышалось. То стук, то легкое потрескивание, когда уже стемнело. И каждый раз я знал, что он проскользнул к нам на борт. И понимал, что ему нужно сделать. Ему нужно было избавиться ото всех, кто хоть как-нибудь мог связать его с Вильмой. А я ее там видел. И я ходил туда-сюда в темноте по салону с заряженным пистолетом, выглядывал в окна и что-то видел. Какую-нибудь тень, перебегающую пригнувшись открытое пространство, приближающуюся ко мне. Я чувствовал, что могу в него разрядить всю обойму, а он все равно будет надвигаться, смеясь. Он наверняка выведал название этой яхты и то, как она выглядит. И я просто знал, он будет за ней охотиться, пока не найдет. Потом я подумал, что выпивка придаст мне уверенности. Но один бокал не помог. Зато второй так здорово сработал, что я подумал — третий пойдет еще лучше. Черт, я даже не мог вспомнить, что сделал с пистолетом. Мы все тут перерыли. Чук его нашла. В углу, у сундука. Я, должно быть, его уронил и зафутболил туда. Большая вам подмога, ничего не скажешь.
Чук выглянула из камбуза в кабинку, где мы обедали, и воззрилась на него сверху. На ней были бледно-голубые облегающие брюки, спущенные на бедра, и верхняя часть красного купальника, такая узкая, что, только будучи идеально закреплена, чего Чук добивалась далеко не всегда, полностью прикрывала коричневые круги вокруг сосков. Высунувшись в тесную кабинку в солнечном свете и блеске воды сквозь иллюминаторы, она, казалось, просто подавляла все вокруг огромным количеством голого женского тела.
— Цыпленочек, а почему бы тебе не пойти в садик и не поклевать червячков? — потребовала она. — Ты себя так жалеешь, что мое девичье сердечко просто разрывается. Ну, напился. Такое редкое состояние, что его лишь в медицинских учебниках отыскать можно!! Ради Бога, Артур!
— Я ужасно перепугался.
— Этот человек избил тебя до полусмерти, да еще при Вильме, которая смотрела и наслаждалась, и если бы перила не сломались, то он, может, и убил бы тебя. Неужели ты думаешь, что такие вещи проходят бесследно? — Она шипела от возмущения. — И такой ли уж это страшный грех? Я что, должна из твоей постели вылезти, если ты испугался? Или люди на улице будут вслед тебе плевать? Да брось ты эти бойскаутские закидоны! Каждый день в любом месте этого большого и круглого мира девять человек из десяти бывают напуганы до чертиков. У тебя что, есть какие-нибудь обязательства быть другим? Даже всемогущий Макги от этого не застрахован, можешь мне поверить. Да ради Бога, Артур!