Кайл и есть та причина, по которой они оба здесь, по которой они всем этим занимаются, но именно из-за Кайла они ведут себя предельно осторожно.
Впервые они попали в поле моего зрения четыре года назад, когда Кайлу было два. Ребенок представлял собой сосуд для целого коктейля из болезней, включая детский церебральный паралич и эпилепсию, что означает, что он никогда не будет говорить, ходить, есть самостоятельно и контролировать естественные желания. Семья заботилась о нем, используя скромную помощь государства, живя на пособие и деньги, добытые Луи в те редкие моменты, когда он решался пойти на дело. Моронг знала, что, если его поймают, ей придется рассчитывать только на себя и помощь матери.
Сейчас Кайлу шесть. За четыре года я всего несколько раз видела его издалека, уверенная, что меня никто не заметит. Остановив машину в тридцати метрах, я пряталась за руль «воксхолла» и наблюдала, как Луи, Моронг и ее мать выкатывали мальчика из дома в специальном кресле. Ближе подобраться я не решалась.
– Вы все получили? – спрашиваю я, переводя взгляд с одного на другую. Под словом «все» я имею в виду поэтажные планы здания, в котором расположена контора Грейвса, номера модели сигнализации и датчиков, количество и типы окон и дверных замков, а также планы домов по обе стороны от здания Грейвса. Мы с Финном готовили документы всю ночь. Сегодня утром их передали бледной девочке-подростку – племяннице Моронг – на перекрестке в Уайтчепеле; Моронг не позволяла, чтобы такие вещи происходили в доме. Для этого она слишком осторожна.
Услышав мой вопрос, она по-деловому кивает:
– Получили.
– И?…
– Нам нужна неделя. – В соседней комнате шары бьются один о другой и слышатся крепкие ругательства.
– Это невозможно. Понимаю, это сложно, но это отразилось и на вашем гонораре.
Моронг поджимает губы и слегка качает головой. Я делаю вид, что не заметила ее реакции.
– Я не могу так долго ждать.
– Нам нужна неделя, – повторяет она. – Минимум.
Теперь я качаю головой.
– Завтра ночью. Если бы я знала, что вы успеете, назначила бы сегодняшний вечер. Завтра.
– Тогда извините.
И что мне теперь говорить? Что я обращусь к кому-то другому?
У меня есть варианты, но придется иметь дело с людьми, которым я не доверяю. Есть еще Джо Эллис. Сейчас Эллис ведет игру. Но если бы и нет, я не хочу, чтобы в это дело вмешивалась полиция. Остаются только Луи и эта рыжеволосая бестия, сидящая сейчас напротив меня.
Уверена, она тоже это понимает.
Я наклоняюсь вперед и впиваюсь в нее взглядом.
– Моронг, вам надо просто войти и выйти. Получить доступ к документам. Из здания ничего не пропадет, вы только снимите копии.
– Неделя. Или мы не беремся. – Она пожимает плечами. – Вам решать.
– Послушай. Вам предстоит непростое дело. Мы все понимаем и готовы платить. Гонорар двойной. Второго такого шанса заработать у вас не будет.
В ее взгляде мелькает нечто, отчего она становится похожа на игрока в покер.
– Пять дней, – говорит Моронг.
Можно было бы договориться на три дня, но у меня нет и этого времени.
– Завтра, деньги те же. Это мое последнее слово.
Моронг откидывается на спинку стула, по лицу видно, что она обдумывает сказанное мной. Ее белые пальцы сжимают бокал и сдвигают его чуть влево, потом вправо, пока он не останавливается ровно посредине между мной и Робби, она со снайперской точностью выверяет цель.
Наконец, она качает головой.
– Мне это не нравится. Он слишком рискует.
– Один человек будет следить за улицей, второй за входом, третий за камерами наблюдения.
– И все-таки работать он будет один.
– Мы отправим человека, чтобы снять копии. Луи должен только открыть дверь.
– Он не работает с незнакомыми людьми.
– А я его устрою?
Робби сидит так близко, что я чувствую исходящую от него волну удивления, граничащего с шоком.
– Завтра ночью, Моронг.
Она внезапно встает. Луи смотрит на нее снизу вверх, сонно моргая, будто только что проснулся. Все? Они уходят?
– Мне надо покурить, – говорит Моронг, и они направляются к выходу. Бармен провожает их взглядом, кивает и усердно начинает тереть тряпкой стойку, поглядывая на нас исподлобья. У меня возникает ощущение, что я постоянно нахожусь под наблюдением.
Откинувшись на спинку стула, Робби попивает пиво и молчит. Если он и задумывался о том, почему Моронг так меня ненавидит, то никогда не поднимал этого вопроса.
Два дела за четыре года. Неприлично высокие гонорары, потому что они не примут благотворительную помощь. Луи не должен работать на других людей, не столь осторожных, как я. Благодаря этим деньгам они с Моронг справляются. Каждый раз она ведет себя так же, как сегодня. У Моронг нет иллюзий, она понимает, что я плачу слишком много, но она наслаждается тем, что может мне отказать.
Может ли? Понятия не имею. Остается только ждать.
Они возвращаются через пять минут, распространяя запах табака, с припорошенными снегом волосами, и занимают свои места.
– Мы с вами свяжемся, – говорит Моронг.
Это не совсем тот ответ, которого я ждала.
– Хорошо.
Она кивает и добавляет:
– Если мы согласимся и он попадется, мы вас сдадим.
Я беру сумку и встаю с места.
– Я знаю.
Бармен нервно смотрит нам с Робби вслед. В дверях я оборачиваюсь. Они сидят за столиком и молчат: усталый чернокожий мужчина и хрупкая белая женщина. Каждый смотрит прямо перед собой, погруженный в свой мир, словно вглядывается в пропасть.
В машине Робби раздувает щеки. Должно быть, он думает, что я сошла с ума.
Но я обязана получить эти бумаги. Я хочу все знать.
Робби высаживает меня около станции надземки. Пока он будет разведывать обстановку около дома Грейвса, мне придется в одиночку проделать путь до Доклендса.
В 15:55 я подхожу к дверям своего дома, и Крейги уже ждет меня в фойе, готовый к деловой пятничной встрече.
Очередной длинный список клиентов, возможности выбора, угрозы. Главарь некрупной группировки с весьма внушительным послужным списком правонарушений обратился за помощью в поиске пропавшей дочери. Клиент из Германии запросил поэтажные планы одного из известных лондонских отелей. По слухам, некто, так и не установленный, разыскивает Уильяма Гамильтона, а тот все еще сидит в конспиративном доме и не признается, что же такого он натворил. И опять Лукас Пауэлл: что бы он ни принес в кабинет в той картонной коробке, это ни в коем случае не должно вывести его на мой след. (Крейги, не задумываясь, отвечает «да».)
Перед уходом, надевая пальто, он спрашивает словно невзначай:
– А как дела у Йоханссона?
Я рассказываю ему о безрезультатных допросах Эллиса по делу Кэтрин Галлахер.
Впрочем, я утаиваю от него, что встречалась с Марком Девлином и Грейвсом, а также о предложении, сделанном мной Моронг и Луи. У меня нет желания выслушивать очередную лекцию о неоправданном риске.
На часах шесть, и стрелка медленно перемещается к семи. Семь. Перечитываю досье на доктора Галлахер, записи Эллиса и жду телефонного звонка, но опять безрезультатно.
Моронг может тянуть несколько дней.
Подобные затишья – часть любой работы. Чем же это отличается от остальных? И все же я чувствую разницу. Она есть и уже начинает снедать меня.
К восьми я понимаю, что не могу больше сидеть и ждать. Накинув пальто, спускаюсь вниз и иду вдоль по улице навстречу потоку спешащих домой людей. Дождь со снегом прекратился, но ветер пронзает, острый, как нож. Что я здесь делаю? Куда иду? Полюбоваться рекой? Купить молока? Я сама не знаю.
У дверей одной из контор стоит худенькая девочка-подросток в тонком плаще и курит, повернувшись ко мне спиной. Поравнявшись с ней, я замечаю, как что-то выпадает из ее сумочки на асфальт.
Это дешевый браслет. Останавливаюсь и, подняв его, обращаюсь к девушке:
– Извините, вы уронили.
Она поворачивается ко мне вполоборота, и я вижу, что передо мной стоит племянница Моронг.
– О-ох, та, та, – бормочет она и, почти не разжимая бледных губ, произносит: – Завтра.
Глава 12
Ночь была похожа на предыдущие: боли в груди, сломанная рука, несколько пьяных подонков, побелевших от количества выпитого. На каталке привезли тощего старика, пытавшегося стащить что-нибудь с ближайшего стола с инструментами. Йоханссон наклоняется, снимает с коляски тормоз и отвозит нового пациента на безопасное расстояние. («Извини, дедуля».) Старик смотрит на него с недоумением. Дрил замер на стуле и даже не моргает, Винни ест банан и рассуждает о том, чем займется, когда выйдет на свободу, Кейт всецело погружена в работу, она молчаливо и сосредоточенно занимается больным, словно он самый важный для нее человек на всем белом свете.
Кейт не садится отдохнуть, даже когда наступает затишье: вытаскивает из шкафов материалы и пересчитывает, переписывает, сверяясь с бумагами, пишет новые, стараясь заполнить пустоту административной работой, придерживаясь ритма вечного двигателя. Йоханссон видел, как подобное происходило с другими, порой с ним самим. Работать, работать, работать до изнеможения, пока не останется сил на воспоминания, пока мелочи настоящего не заполнят все пустоты в голове, не оставляя места прошлому.
В субботу утром Кейт направляется наверх, в свою комнату. Он ждет, когда стихнет звук шагов и скрипнет кровать, но этого не происходит. Наконец, Йоханссон одевается и выходит на улицу. У ворот его поджидают два человека – хвост, – притопывая ногами от холода, они курят. Он кивает им, и они кивают в ответ. Ему удается оторваться метров на двадцать, прежде чем они бросают сигареты и не спеша устремляются следом.
Он привычно кружит по территории.
Возвращаясь в лагерь, Йоханссон останавливается на перекрестке, чтобы пропустить патрульную машину, и внезапно его внимание привлекает происходящее на противоположной стороне улицы.