– С коллегами. С начальником.
– С друзьями?
– С бывшим любовником. Непродолжительный роман.
– У нее были друзья, с которыми можно поговорить?
– Мне не удалось найти ни одного, кто был с ней по-настоящему близок. Ни мне, ни полиции.
Я понимаю его взгляд без слов: «Значит, в этом замешана еще и полиция?»
Вместо этого Стефан произносит:
– Конечно, никого из членов семьи, помимо матери, на которую мы не можем рассчитывать. – Затем, после недолгой паузы: – А как насчет психоаналитика, который сделал эти записи?
– Я с ним говорила, да. И я была в ее доме.
– Она жила с кем-то?
– Одна.
Стефан сутулится и хмурит лоб.
– Скажи, как ее описали коллеги?
– Настоящий профессионал своего дела. Амбициозна, но не лидер по натуре.
– Итак, у нее была депрессия. Как она возникла? Что говорят коллеги?
– Они не догадывались, что у нее депрессия. Она не делилась личным.
– Совсем не догадывались?
– Совсем. Она никому не говорила. Не таким она была человеком.
– И на работе избегала близких отношений?
– Она работала в маленьком коллективе и общалась с ограниченным количеством людей.
Стефан опять хмурится и произносит:
– В записях сказано, что она панически боялась допустить ошибку. И об этом не рассказывала коллегам? Она должна была переживать из-за того, что может потерять работу.
– Женщина ни с кем не откровенничала, – повторяю я.
– И никто ничего не замечал? Нервозности? Или, например, злости?
– Злости?
Стефан проводит рукой по обложке папки.
– Эту женщину переполняла злоба. Никто за всю жизнь не любил ее за личные качества, только за поступки. Психоаналитик отмечает ее склонность к суициду, а это связано с гневом. Никто не говорил об этом?
Я качаю головой.
– Возможно, не хотели ввязываться.
– Она была чрезвычайно замкнутым человеком. Никого не пускала в свою душу.
– Я бы сказал больше. Эта женщина производила впечатление рассеянного, потерянного человека. Возможно, коллеги считали ее неспособной оказать поддержку, помочь.
– Ничего подобного я не слышала. Никто не подозревал, что у нее проблемы, пока она…
Стефан замечает мое колебание. Интересно, как он сам закончил бы это предложение? Пока она не убила себя? Пока не нашли тело?
– Но они ведь работали вместе? Неужели они не чувствовали, что такой человек бросит в беде?
– Нет. Она гордилась тем, что никогда не допускала ошибок в работе.
Стефан коротко кивает, но немного отступает от темы.
– Психоаналитик не назначал ей антидепрессанты?
– Она отказалась назвать имя врача общей практики.
Еще один кивок и никаких комментариев.
– Она много пила?
– Возможно, одна, но никогда на людях. Даже на вечеринках не позволяла себе больше одного-двух бокалов.
– Физическое состояние? Боли?
– Она никогда не болела. В шкафчике в ванной нет ничего сильнее парацетамола.
– За время посещения психоаналитика она ни разу не звонила с сообщением, что заболела и не может прийти?
– Нет.
– Ни разу не болела?
– Получается, нет.
– Случаи нанесения ущерба себе самой? Есть доказательства?
– Имеешь в виду, что женщина пыталась перерезать себе вены?
– Один из возможных вариантов. Расскажи о ее семье. Белые воротнички?
– Хорошо образованный средний класс.
– Тогда она могла вредить себе не физическим образом. Накричать на босса, переспать с мужем коллеги. Плохое поведение с заранее известными катастрофическими последствиями.
– Ничего подобного мне не известно.
– И на теле нет шрамов или следов порезов?
Что-то в его тоне привлекает мое внимание, но я не могу понять что.
– Она могла сделать порез на той части тела, которую не видно.
– Патологоанатом бы увидел, – говорит брат и поджимает губы. У него лицо человека, только что уловившего нечто важное и мгновенно сфокусировавшегося на этом. – Расскажи, как она жила?
Вопрос ставит меня в тупик. Мне это кажется неважным.
– В доме аккуратно, чисто. Скучно.
– Но не грязно? Никаких признаков того, что окружающее перестало ее волновать, что она перестала заботиться о себе?
– Она очень аккуратна. В шкафах все в идеальном порядке.
– Это может быть связано с обсессивно-компульсивным расстройством. Если эта женщина от природы человек аккуратный, то депрессия могла лишь усилить это. Но должно быть что-то, чем она пренебрегала. Заросший сад? Грязная машина?
– У нее нет сада, и машины я не видела.
– А одежда? Внешний вид?
– Она была консервативна. Ничего легкомысленного и поношенного. Полагаю, она следила за своей внешностью. Покупала дорогую одежду и берегла ее. Пользовалась косметикой. Занималась в тренажерном зале.
– А в конце? Полагаю, имел место кризис.
– Ничего не изменилось.
Стефан прижимает кончики пальцев ко рту. Думает.
– В записях указано, что женщина испытывала страх, что может совершить ошибку – непоправимую ошибку. Она работала в рекламном агентстве?
– Она была врачом.
– Но в записях… – Стефан замолкает и кивает самому себе, переосмысливая. – Отделение?
– Интенсивная терапия.
Брат вскидывает брови.
– И коллеги ничего не замечали? Она ведь ходила к врачу общей практики, разговаривала о своем состоянии.
– Она пришла сразу к психоаналитику.
– Сама?
– Частный пациент. Платила наличными. Сказала, что боится, что все узнают, что она не может справиться.
– Потому что она сама врач, так? Врачи склонны к утаиванию личных проблем. – Стефан откидывается на спинку. – Ты говорила с психоаналитиком. Как он тебе?
– Осторожный. Порой словно защищался.
– Женщина приняла слишком большую дозу?
– Никто не знает.
– Что? Я не понял.
– Тела не нашли. Последний раз ее засняли камеры видеонаблюдения. Она вышла из дома и исчезла.
– Кто заявил в полицию?
– Психоаналитик.
Стефан пристально смотрит мне в глаза.
– Ее психоаналитик? Не коллеги?
– Она была в отпуске в тот период, но не пришла на очередной сеанс. Доктор не смог до нее дозвониться по домашнему телефону, рабочего у него не было, поэтому он отправился к ней на квартиру.
– Психоаналитик сам поехал к ней? Мог ведь просто написать письмо.
– Он волновался.
– Дверь никто не открыл и он пошел в полицию?
– Да.
– Со словами: «Обратите внимание, эта женщина склонна к суициду?»
– Да.
– И теперь ты пытаешься ее найти?
– Пытаюсь узнать, что с ней произошло.
– Думаешь, она мертва?
– Мне бы не хотелось высказываться по этому поводу.
– Хочешь, чтобы это сделал я?
– Хочу.
Брат отворачивается, затем поднимается и начинает ходить по комнате. Помещение невелико, а он достаточно крупный мужчина – до окна ему достаточно сделать три шага. Несколько секунд он любуется пейзажем – слева красный с серым и белым поезд региональной линии переезжает через железнодорожный мост, справа на фоне серого неба хорошо видна башня Брэнфорда. Наконец, он поворачивается.
– Почему ты пришла ко мне?
– Хочу выяснить, что произошло.
– Но из записей все понятно. Почему ты им не веришь?
Потому что она жестокая убийца. Потому что Девлин видел ее темную душу, и Грейвс не мог этого не заметить. Я уверена, что так и было, но у меня нет доказательств. На этот случай у меня нет подготовленного ответа.
– Я не могу тебе рассказать.
– Потому что ты сама не знаешь, почему не веришь?
– Я не могу тебе рассказать.
Еще один пронизывающий взгляд. На этот раз с легкой неуверенностью. Хороший человек в дьявольской вселенной пытается все осмыслить. Насколько он лучше меня.
Нас разделяет расстояние в тысячи миль. Стефан не заслужил такого моего отношения.
– Мне надо узнать, что случилось с этой женщиной, – произношу я. – Я думала, что найду все в этих записях, но ничего не нашла, хотя прочла полдюжины раз. Я ничего не поняла.
– В них описан классический случай депрессии. Как из учебника.
– Я полагала, в них должно быть нечто большее.
– В этих записях ничего нет, – говорит он с пугающей уверенностью.
Мне кажется, на меня сбросили что-то тяжелое, придавившее к стулу. Все части тела стали невообразимо тяжелыми. Все дело в неоправдавшихся надеждах? Я, как Эллис, передвинула все камни и была уверена, что под этим, последним, обязательно что-то найду. И это поможет мне вычислить клиента и спасти Йоханссона. Все напрасно.
Стефан не должен понять моего состояния.
– Тогда извини, – говорю я, стараясь взять себя в руки. – Я лишила тебя хорошего обеда. – Поднимаю глаза.
– Ты хотела увидеть только признаки потенциального самоубийцы, – говорит он. – В этом-то вся проблема. История слишком идеальная. У людей все сложнее, запутаннее. Особенно у тех, кто задумывает самоубийство.
– Полагаешь, она не имела склонности к суициду?
– Я полагаю, она никогда не была в кабинете этого психоаналитика.
Я молчу и лишь несколько раз моргаю.
– Ты обратила внимание на почерк? Слишком все гладко. Да, меняется цвет чернил, но весь текст читается как единое целое, нет смыслового разрыва между окончанием одной записи и началом другой. А он должен быть. И почерк должен немного меняться, он разный каждый раз, когда человек берет ручку, – иногда мы пишем быстрее, иногда медленнее, утром, выпив две чашки кофе, и перед обедом мы пишем по-разному… Должны быть различия. Его почерк должен был меняться, а этого нет. Только в конце, ты не заметила? Размер букв иной. Появляются повторяющиеся фразы, как повторяются его мысли. Он почти отходит от клише. Будто она просидела перед ним несколько месяцев, а теперь перед ним черта, рубеж, и он сдался. – Стефан прерывается.
Я слушаю его, затаив дыхание.
– Продолжай.
– Психоаналитик утверждает, что она способна на самоубийство, что может покончить с собой. Но разве кому-то из ее знакомых приходило в голову, что она на такое способна?