Сейчас.
Он толкает Карлу на пол.
Первая пуля не попадает в цель, прочертив в воздухе невидимую линию в нескольких сантиметрах от его виска, но Йоханссон уже действует: осталось два с половиной метра, два. Как же медленно он двигается. Кровь бурлит, но шаги неуклюжие, пистолет поднимается в ее руке, удар, мышцы вспыхивают огнем…
Что-то твердое врезается в челюсть, но боль не такая сильная, как он ожидал. За одним выстрелом следует другой.
Он падает на пол.
Дышать становится почти невозможно. Рот наполняется кровью, обломками зубов и костей.
Задыхаясь, Йоханссон старается посмотреть вверх. Над ним стоит женщина, направив пистолет ему в голову.
Пролетают мгновения – вспышка, яркая и удушливая, где-то на краю картинки перед глазами. Так уже было.
Остекленевшая картина рассыпается на осколки.
Женщина с пистолетом отворачивается.
В воздух поднимается фонтан яркой артериальной крови. Карла опускается перед ним на колени, стараясь что-то сказать. Слов не разобрать.
Он не может дышать.
Затем свет гаснет, и Йоханссон оказывается в пустоте.
Ему не больно.
Йоханссон наверху, свет фонарей и машин на улице внизу кажется неестественно ярким, все видится ясным и четким: капли дождя на коже, блестящая гладь черепичной крыши, грубая, зернистая поверхность парапета под рукой.
Простой маршрут – из пункта А в пункт Б – на этот раз его никто не остановит.
Он один на этой крыше, он бежит, бежит к свету. Оттуда выходит женщина и произносит знакомым ему голосом:
– Полагаю, настало для тебя время увидеть мое лицо.
И вновь перед глазами темнота.
Глава 13
Кэтрин выходит из тени пыльных рождественских декораций. Она бледная, осунувшаяся, цвет лица почти серый, но у нее в руке нож.
Возможно, Анне удалось ее увидеть, а может, интуиция подсказала, что Кэтрин приближается, но в любом случае она поворачивается в ее сторону, предоставляя мне шанс. Я уже на ногах, готова к нападению – она видит это и переводит пистолет на меня.
Лезвие ножа находит цель. Вспыхивает красное пятно крови, и пистолет падает.
Анна тянется к ее горлу, но уже поздно, ее взгляд говорит о том, что и она это понимает.
Анна поворачивается, словно хочет что-то сказать Кэтрин, и та наносит второй удар. Я не вижу, но понимаю, что она делает. Я сижу на полу около Йоханссона, в моем рту все еще кляп, а руки связаны. Господи, прошу тебя, нет…
Наступает момент, когда Анна замирает и падает.
Эти вещи я вспомню уже много позже.
Лежащего передо мной Йоханссона с простреленным лицом и обращенными вверх глазами. Кэтрин, отчаянно старающуюся вставить в горло Анны трубку.
Бегущих людей, руки, подхватывающие меня, чтобы оторвать от тела Йоханссона. Орущего что-то в телефон Пауэлла. Незнакомое лицо перед глазами. (Кляп вынут, руки мои уже развязаны.) Безжизненно повисший сломанный палец. Крик: «Уведите ее отсюда!»
И борьба, непрекращающаяся борьба.
Эпилог
Пожилая женщина в кафе никак не может одновременно удержать палку и поднос, на котором стоят маленький стаканчик латте, кекс и бутылка воды. Все столики вокруг заняты. И тогда бледная девушка у окна поднимается и предлагает ей свое место – «Я все равно собиралась уходить», – женщина вежливо благодарит. Она устраивается за столиком у окна, отпивает кофе и переводит прищуренный взгляд на улицу, вглядываясь в мелькающие машины и пробегающих мимо людей.
Кафе расположено на всегда шумной улице в районе вокзала Виктория. Здесь, отыскав себе места среди государственных контор, обосновались экономисты, юристы и агентства путешествий. Это похоже на огромный дверной проем, вход, куда спешат люди.
Должно быть, женщина кого-то ждет – возможно, сына или дочь, работающих в одном из зданий неподалеку. Иногда она поглядывает на дверь, но лишь изредка, все остальное время женщина лишь старается держать вход в поле зрения краем глаза. Один раз она произносит тихо, почти себе под нос: «Хорошая работа должна занимать весь день».
В наушнике раздается голос Робби:
– Принято.
Я жду, жду столько, сколько нужно, потому что рано или поздно он появится, а я должна это увидеть.
С того воскресного утра, проведенного в полицейском участке, прошло тридцать дней: кабинет, чашка кофе, вопросы, боль и ложь. Они смотрели на меня с осторожностью и подозрением, переговаривались так, чтобы я не могла услышать. Их интересовало лишь то, сколько я услышала на месте преступления и что могу рассказать следователю. Попытка минимизировать негативные последствия.
Но я ведь была случайным свидетелем, так ведь? Женщина, которая невольно, как и Дэниел Фенти, попала в поле зрения Анны Лисон и стала для нее целью на поражение. Кем еще я могу быть?
Итак, я разыгрывала из себя наивную идиотку, состояние шока не помешало мне, это было легко. И наконец, взяв с меня обещание ни с кем не обсуждать происшествия той ночи, мне сказали: «Можете быть свободны».
Стефан ждал меня у выхода и настоял, чтобы я поехала к нему. Я и не сопротивлялась, у меня почти не было сил даже говорить.
Он ни словом не обмолвился о женщине, историю болезни которой я просила его прочитать, не спросил, что с моим пальцем. Он до сих пор не пытался заговорить об этом, но, полагаю, настанет день, когда он к этому вернется.
Я осталась в квартире Стефана всего на одну ночь и пролежала до рассвета с открытыми глазами, отказавшись от предложения брата выпить снотворное. Я могла думать только об одном.
Утром, как только настало подходящее время, я вызвала кеб.
Мне необходимо поговорить с Крейги, Финном, Робби и Шоном, но как их найти? Я вычеркнута из системы.
Вскоре появилась еще одна женщина – агент спецслужб, лет пятидесяти, с проницательным острым взглядом. Меня взяли в обработку. Что ж, продолжим игру.
Но одна идея уже проникла в мою кровь и распространилась по организму, как вирус заражая каждую клеточку.
Два дня я не выходила из квартиры, не принимала посетителей, не отвечала на звонки, лишь смотрела новости, предлагавшие официальную версию событий – Анна Лисон покончила с собой на складе, где хранились рождественские декорации, старые аттракционы и прочий хлам. Мне постепенно стало казаться, что события последних недель скатали, как старый ковер, и выбросили на помойку, скорее с глаз долой.
Наконец, у моей двери появился Крейги. Впрочем, все, о чем он был настроен говорить, были мои акции и ценные бумаги.
Я неустанно повторяла ему, что нуждаюсь в дополнительной информации, но он отвечал, что большими сведениями не располагает.
На этом все и остановилось: двадцать девять дней жизни в кошмаре, бессонные ночи, горе, пребывание в подвешенном состоянии…
До прошлого вечера, когда ко мне привели человека.
Все заканчивается там же, где начиналось: в Длинном зале с видом на внутренний двор, хотя на этот раз говорит не он, ему предстоит лишь слушать. Это пошло ему только на пользу, события последних двух дней растоптали его, почти уничтожили морально, хотя он и опасается это показать. Единственная вещь, о которой Пауэлл не забудет никогда, – ни за что нельзя выдавать свои чувства.
– Итак, – начинает Первый Костюм. – Анне Лисон удается установить местонахождение Кэтрин Галлахер…
– Но она не может проникнуть в Программу, – подхватывает Второй Костюм. – А потому нанимает исполнителя, которому предстояло работать под контролем американца Уитмана. Мы разыскали Уитмана в Париже, и он все подтвердил: женщина, представившаяся ему Лорой Прессинджер, была агентом Анной Лисон. Мы все проверили, хотя ей удалось стереть записи камер видеонаблюдения и уничтожить все данные телефона. Кроме того, мы говорили с Ленгли, Уитман вполне надежный сотрудник.
Оба Костюма поднимаются.
– В любом случае Уитман не проболтается. У него есть семья, и он настроен работать на нас – эти француженки очень дорого стоят.
Первый и Второй обмениваются сальными улыбочками. Пауэлл думает о том, кто они такие и откуда взялись. Особый отдел? МИ-5? Имен они не назвали – возможно, подобного рода информация раскрывается тем, кому это необходимо, – скорее всего, кто-то решил, что он этого не заслуживает. Впрочем, даже если бы они ему представились, сейчас он бы вряд ли их запомнил. Стены кабинета пошатываются, Пауэллу кажется, что через секунду он рухнет на пол.
Первый Костюм продолжает:
– Мы не уверены, что Марк Девлин имеет ко всему этому отношение. Похоже, он предоставил свой дом для содержания Фенти, а был ли он в курсе или нет, мы не можем знать наверняка. Его смерть может быть самозащитой, но если это убийство…
– Скорее всего, в этом опять замешана Лисон.
– Заметала следы. Очевидно, что Марк Девлин и Анна Лисон были… друзьями. – Первый усмехается, поздравляя за удачный эвфемизм. – И это нам на руку: он умер при особенных обстоятельствах, его смерть выбила ее из колеи. Мы остановились на версии самоубийства Лисон? – Он вопросительно смотрит на Второго, и тот кивает. – Так вот, что касается остальных участников…
Его перебивает Второй Костюм:
– Гамильтон и Грейвс не вписываются в эту картину. В случае Грейвса основной стала версия ограбления. Гамильтон, скорее всего, был убит из-за тех знаний, которыми обладал, но Лисон умна, поэтому обставила это как самоубийство.
– О, определенно самоубийство.
– И несмотря на некоторые шероховатости…
– Мы можем сделать весьма четкие выводы.
– В этом случае явно прослеживается психическая неустойчивость человека.
Просто настоящие Труляля и Траляля. Пауэлл смотрит на них и уже не может отличить одного от другого. Сейчас он мечтает лишь оказаться в постели и заснуть. Для восприятия такого монолога он слишком измотан.