Митя не смог бы вспомнить, сколько прошло времени, сколько сменилось артистов на арене, прежде чем похожий на петуха шпрехшталмейстер объявил:
— Феноменальные чудеса мастерства и отваги — воздушные гимнасты братья Сетчиковы!
Тихонько взвизгнув, Оленька прижалась к Митиному плечу:
— Ой, боюсь, боюсь. Какие они смелые! А ты бы так смог, Митя? А вдруг они разобьются?
Двое высоких молодых парней, с ног до головы укутанные в серебристые просторные плащи, вышли на арену. Сверху, из-под самого купола, опустились трапеции.
Сбросив эффектным жестом плащи, братья остались в узких комбинезонах, выпукло очертивших мускулистые, сильные тела.
Ухватившись за трапеции, они взмыли вверх и оттуда, совершив невероятный кульбит, послали публике воздушные поцелуи.
— Ой, не могу, не могу, — восторженно шептала Оленька, — и как они не падают, я не знаю!
Митя ревниво наблюдал за гимнастами, чувствуя все большее раздражение. Они были слишком красивы, слишком сильны, слишком умелы, и в глубине души он не мог не сознаться, что, разумеется, на их фоне серьезно проигрывает в глазах Оленьки.
Поэтому он отвел взгляд в сторону — и с удивлением обнаружил, что странный зритель, отложив в сторону «Правду», внимательно наблюдает за происходящим под куполом. Мышцы лица его были напряжены, а взгляд устремлен вверх, — как будто у парня судьба решается, с ехидцей успел подумать Митя, как вдруг зал охнул, раздался звук лопнувшей струны, а вслед за тем— истерический женский крик.
Митя увидел, как накренилась, а затем резко пошла вниз трапеция, на которой гроздью висели воздушные гимнасты Сетчиковы, и один на руках держал другого над бездной; затем гимнасты отделились от трапеции и на несколько мгновений словно повисли в пространстве под куполом, как две диковинные птицы. А потом…
Потом они лежали на ярком ковре, и со всех сторон по направлению к ним бежали униформисты, а дирижер, еще не успевший осознать, что случилось, продолжал размахивать палочкой, и одиноко гудел тромбон, и истошно вопила женщина в партере.
Зрители повскакивали с мест и, вытягивая шеи, пытались разглядеть, что же происходит там, внизу.
— Мамочка моя, — удивленно пролепетала Оленька, подняв на Митю полные испуга глаза, — кажется, они упали!
Оркестр наконец смолк, и шпрехшталмейстер, перекрикивая шум, объявил, что представление прерывается.
— В лепешку! — крикнул снизу возбужденный мужской голос. — Оба — в лепешку!
Галерка загалдела.
Растерянно озираясь по сторонам, Митя вдруг увидел, как странный человек, складывая на ходу «Правду» и опуская ее во внутренний карман пиджака, проталкивается сквозь толпу к выходу. Деловитое выражение на лице — вот что поразило и запомнилось тогда Мите. Он даже шагнул было следом, но Оленька мертвой хваткой вцепилась ему в рукав, и в следующее мгновение Митя потерял незнакомца из виду.
…А незнакомец, покинув здание цирка, торопливо втиснулся в шумную толпу Центрального рынка и, не задерживаясь у прилавков, манящих острыми запахами солений, пробрался к лестнице, ведущей вверх, в Каретные переулки. Он отыскал одинокую телефонную будку, опустил монетку в прорезь автомата и, оглядевшись по сторонам, набрал номер.
— Алло, — сказал рн, — это я. Все в порядке, операция завершилась успешно. Результат? Стопроцентный!..
Улыбнувшись, он повесил трубку на рычаг и быстрым шагом двинулся к саду «Эрмитаж». Теперь пивка бы в самый раз.
2. Особо важное задание
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Ладно, давай без церемоний, заходи. Чаю хочешь?
Тучный, с нездоровым багровым румянцем по всему лицу полковник Бугаев жестом указал Игорю стул напротив. Расстегнув тесный воротник кителя, полулежа в кресле, он прихлебывал чай из тонкого стакана в позолоченном, с замысловатым узором подстаканнике.
Правой рукой он сжимал ручку подстаканника, а левой, всей пятерней, отирал со лба обильную испарину.
— Чай с утра — лучше не бывает, — философски произнес Бугаев, поглядывая на визитера внимательными маленькими глазками, глубоко упрятанными за тяжелыми веками.
От этого взгляда голубоватых прозрачных глаз, Игорь знал по себе, душа нередко уходила в пятки.
Сегодня, однако, у полковника было благодушное настроение.
— Вражеская пресса уже откликнулась на твою работу, — усмехнулся полковник и кивнул на сложенную вчетверо газету, — ты прочти, Игорек, не стесняйся. Будь как дома.
Стараясь не выказать волнения, которое неизменно сопутствовало визитам в этот кабинет, Игорь взял со стола газету и извлек из внутреннего кармана пиджака очки в тонкой оправе.
Бугаев покривил губы, но ничего не сказал.
Игорь завел очки не потому, что плохо видел — они нередко облегчали ему игру на публике; как сказал бы Станиславский, создатель знаменитой актерской системы, эти очки выполняли роль специального приспособления, позволяя отвлечь в нужный момент внимание зрителя. Полковник был осведомлен об этой Игоревой хитрости — впрочем, как и обо всем другом; порою Игорь ловил себя на мысли, что для Бугаева вовсе не существует никаких тайн.
— Служба обязывает, — любил повторять полковник, и голубые глазки становились похожи на стекло, — чекист всегда должен быть начеку.
Итак, аккуратно надев очки, Игорь на английском прочел заголовок, набранный крупным кеглем сверху страницы. Заголовок гласил: «Трагедия в московском цирке».
— Вслух читай, — приказал Бугаев, вновь отирая со лба крупные капли пота. — Еще раз хочу послушать.
Он отвалился на спинку кресла и прикрыл глаза. Игорь автоматически прочел первую фразу на английском.
Полковник от неожиданности даже рот приоткрыл.
— Ты чего, Захаренко, — рявкнул он после секундной паузы, — белены объелся?.. Умным стал, что ли?..
— Виноват, товарищ полковник.
— Смотри у меня. А то ведь наша служба такая: сегодня орел, а завтра опять воробьем стал. Чай, назад в воробьи не хочется?
— Никак нет, товарищ полковник. Виноват. Привычка.
С досады Игорь покусывал губу.
Вернувшись из Штатов, где он вволю попрактиковался в английском, он теперь то и дело путался в языках. Продавщица в булочной выпучила глаза, когда, получив сдачу, Игорь механически поблагодарил: «Thank you!» Наверняка решила: заморский шпион.
Шпион, шпион, с усмешкой думал про себя Игорь, поспешно удаляясь от прилавка, только не заморский, а самый что ни на есть наш! Он про-сто-таки физически ощущал, как продавщица тычет ему в спину пальцем, жарко нашептывая что-то (известно, что!) своей товарке.
— Ну, читай, — повторил Бугаев.
— «Братья Сетчиковы, знаменитые русские воздушные гимнасты, разбились вчера вечером во время представления в московском цирке. Уникальный аттракцион братьев Сетчиковых был известен во всем мире. Недавние гастроли братьев Сетчиковых в Соединенных Штатах в составе русской цирковой труппы произвели подлинный фурор. По данным, полученным нашим корреспондентом из неофициального источника, Сетчиковы изъявили желание остаться в демократических Соединенных Штатах и вели закрытые переговоры с представителями иммиграционных служб. Ожидалось, что во время предстоящих гастролей во Франции русские гимнасты попросят в посольстве США политического убежища…»
— Смотри-ка, — хмыкнул Бугаев, — все знают, черти! Вот это информированность, я тебе скажу, высший класс. Узнать бы, кто таков этот самый «неофициальный источник» и с чем его едят. Уж не от нас ли идет утечка данных?
— Ну что вы, товарищ полковник! — начал было подчиненный, но тот сделал знак рукой: мол, не отвлекайся, продолжай, и Игорю не оставалось ничего другого, как дочитать заметку до конца: — «Во время выполнения сложной поддержки на руках без страховки братья Сетчиковы сорвались с трапеции и с большой высоты упали вниз. Оба скончались, не приходя в сознание. Дирекция цирка сослалась на ошибку при исполнении номера, однако, по имеющимся у нас данным, имела место неисправность циркового оборудования. Была ли это роковая случайность или подстроенное службами КГБ убийство? Ответом на этот вопрос редакция газеты не обладает».
— У, пройдохи! — выдохнул Бугаев, покачивая головой. — Чуть что, сразу КГБ виновато! Мы уже направили протест по каналам МИДа. Завтра опубликуем в центральной печати. Надеюсь, ты не оставил никаких следов?
— Никак нет, товарищ полковник, — отрапортовал Игорь. — Можете не сомневаться, комиссия придет к выводу, что оборудование было неисправным по вине самих артистов. Они обычно очень тщательно проверяют конструкции перед выступлением… то есть проверяли, — поправился он.
— Дураки, — процедил Бугаев, — чего им не хватало! Виллу на побережье Тихого океана им подавай. Давно направил докладную записку наверх, что артистов для зарубежных гастролей надо подбирать по особому списку, а не пихать кого попало.
— В Америке Сетчиковы действительно пользовались большим успехом, — осторожно произнес Игорь.
— Нужен был нам их успех! Что нам с него, воду пить? Ты еще радуйся, Захаренко, что вовремя их раскусил. Если бы они рванули от тебя во время гастролей… сам понимаешь, здесь бы тебя за это по головке не погладили.
— Так точно, товарищ полковник, понимаю!
— Ладно, — отмахнулся Бугаев, и по тону его Игорь догадался, что весь этот разговор был присказкой, сказка впереди, — дело сделано, и хватит об этом. Я наверх доложил насчет успешно проведенной операции, думаю, нас отметят и тебя не забудут. Чем собираешься заниматься теперь?
— Ну… — нерешительно пробормотал Захаренко, — мне вроде отпуск обещали…
— Зачем тебе в отпуск? Разве в Америке не наотдыхался?
— Никак нет, товарищ полковник. Артисты, вы же знаете, особого пригляда требуют. Ни днем ни ночью покоя не давали. А эти Сетчиковы, они же просто не спали вообще, они после представления сразу в ночной бар намыливались. Однажды пришлось их три дня подряд пасти, потому что они в бордель собирались. С трудом удержал, честное слово. Ну, я все это в докладной записке указал…