— Товарищ майор, разрешите доложить! Толпа направляется на центральную площадь!
От наглости такой Гладунко на мгновение опешил, а затем с искаженным лицом прорычал:
— Кто такой, почему не знаю?!
— Се-сержант Балашенков… разрешите доложить.
— Вот и пошел в жопу!!! — рявкнул майор, и обалдевший подчиненный едва не грохнулся в обморок.
— Где Петухов… где этот козел, я спрашиваю?! — орал Гладунко, шагая по коридорам горотдела милиции. — Куда он делся?
— Не могу дозвониться, — проблеяла секретарша, высунувшись из окошка в стене.
— Из-под земли мне его достань! Я не знаю, что с ним сделаю!
— Ростов на проводе! — крикнул дежурный по отделению. — Товарищ майор, это обком!
Гладунко метнулся к телефонному аппарату.
— Что там у вас происходит? — звучал в трубке далекий голос. — Почему мы не в курсе?
— Я до вас полдня дозвониться не могу! Где товарищ Певцов?
— Ищем.
— Как это — ищете?! — возмутился Гладунко. — Здесь такие дела творятся, а вы ищете!
— Товарищ Певцов отдыхает. Надеемся к вечеру найти его. Нам тут из Москвы звонили, из приемной Первого секретаря партии товарища Хрущева!
Заслышав эти слова, майор почувствовал, как спазм сдавил его горло, а ноги стали ватными. Кранты, иначе не скажешь. Прощай, начальничья должность, прощайте, майорские погоны, прощайте, честолюбивые мечты и надежда дослужиться до генерала!
— Т-товарищ Хрущев… он звонил л-лично?
— Я же говорю: из приемной! Но товарищ Хрущев в курсе дел. Как вы могли допустить, чтобы в городе началась несанкционированная манифестация?
— Я и не допускал… — с трудом выдавил из себя Гладунко.
— В таком случае, что могло произойти?
— Это рабочие. С электровозостроительного.
— Чего они хотят?
— Недовольны, что подняли цены на продовольствие. Требуют увеличения зарплаты и тому подобное.
— Вы в своем уме?! — охнули на другом конце провода. — И вы об этом так спокойно говорите? Да я вас под суд отдам!
Майор Гладунко ощутил, как земля качнулась под его ногами.
— Я приму меры.
— Немедленно! Слышите: НЕ-МЕД-ЛЕН-НО!!! А иначе я с вами буду разговаривать в другом месте!
Майор опустил трубку на рычаги, и только тогда вспомнил, что даже не спросил, а кто, собственно, орал на него на том конце провода.
Впрочем, какая разница! Обкомовское начальство, оно и есть обкомовское начальство.
Он вдруг побагровел, вены вздулись на шее, и во всю мощь, на которую только был способен, майор заревел:
— Из-под земли мне его достаньте, этого Петухова!
В это самое время директор Новочеркасского электровозостроительного завода товарищ Петухов мирно сопел в мягкой постели, прижавшись носом к мосластому плечу секретарши Лидии Ивановны. Лидия Ивановна уже проснулась, но боялась пошевелиться, чтобы не потревожить ненароком чуткий сон товарища директора. Открыв глаза и глядя в потолок, Лидия Ивановна размышляла о том, что хорошо бы приготовить сегодня на обед суп из петушка, да только где его взять, этого петушка!
Телефон был отключен. Лидия Ивановна давно взяла за правило: когда человек отдыхает, никто не имеет право ему мешать. Никаких звонков. Никаких переговоров. Никаких рабочих дел. Пусть хоть небо упадет на землю, все равно можно дождаться понедельника, а потом уж заниматься накопившимися проблемами.
Вот почему она была так раздосадована, когда в дверь заколотили кулаком. Петухов вздрогнул и проснулся. Как перепуганный ребенок, он уставился на секретаршу, будто искал защиты под ее крылом.
— Ничего-ничего, — успокоила Лидия Ивановна, — сейчас я их быстренько выпровожу!
Накинув на себя цветастый халатик и перепоясавшись, она направилась в прихожую.
— Кто? — мрачно поинтересовалась она из-за двери, не отворяя.
— Лида Иванна, Леонид Константинович не у вас?
— Вот еще!
— Вы не знаете, где его искать?
— Дома.
— Дома его нету!
— Значит, уехал человек на выходные. Имеет он право отдохнуть или нет?
— Лидь Иванна, там такое творится! — донесся захлебывающийся голос. — Там такое!
— Ну, что еще случилось? — недовольно произнесла секретарша, но дверь все-таки отворила.
На пороге стоял серый, как грязно-меловая стена, Милютенков.
— В чем дело?
— Завод бастует! — выпалил комсомольский секретарь.
— А я тут при чем? — фыркнула Лидия Ивановна, еще не успев осознать ужасный смысл сообщенной информации. — Мне-то какая радость?
Милютенков выпучил глаза:
— Разве вы не понимаете?! НАШ завод бастует!
— То есть как это — наш? — удивилась секретарша. — Почему? Кто разрешил?!
Из спальни, натягивая на ходу штаны и тряся животом, уже несся директор товарищ Петухов.
— Леонид Константинович! — так и подпрыгнул Милютенков. — Какое счастье, что я вас нашел! Там — тако-о-ое!
— Где мои туфли, Лида? — заорал Петухов. — Скорее!!!
Спустя четверть часа директор в сопровождении Милютенкова вылетел на бурлящую центральную площадь города, где перед зданием горкома партии уже вовсю шел стихийный митинг.
На ступенях горкомовского крыльца стоял Григорий Онисимович в позе пламенного трибуна и толкал энергичную речь.
— Братишки! — выкрикивал Григорий Онисимович. — Вы меня хорошо знаете, и я вас знаю как облупленных. Поэтому не будем впустую тратить время на разговоры. Я на собраниях выступать не умею и не умел никогда, но это у нас не собрание, это, можно сказать, народное вече. Я так думаю, у всех у нас накипело. Почему, спрашивается, начальники распоряжаются нами, как им вздумается? Почему, спрашивается, никто с нами не посоветовался, прежде чем поднять цены на главные продукты?
В толпе загудели. Даша, стоявшая рядом с Игорем, растерянно оглядывалась по сторонам, будто боялась поверить в реальность происходящего. Она пришла сюда вслед за Григорием Онисимовичем в надежде увести его домой, от беды подальше, однако Григорий Онисимович и слушать не захотел, и несчастной Даше не оставалось ничего другого, как задержаться на площади в толпе и ждать, что же произойдет дальше.
— Я вам правду скажу, — продолжал вещать Григорий Онисимович, — я с Петуховым разговаривал, и он меня проверял на вшивость, только не на того напал! Он у меня, почитай, две недели назад спрашивал, а как рабочие отнесутся к тому, если снизить цены на заводскую продукцию; мол, проявят ли рабочие должную сознательность? А я ему сказал, что рабочие у нас все сознательные, да только такое безобразие к сознательности никакого отношения не имеет. Нас же обирают средь бела дня. Труд рабочего человека ни во что не ставят! Есть здесь коммунисты, я хочу спросить?
Над толпой взметнулся лес рук.
— Ну вот, — удовлетворенно кивнул Григорий Онисимович, — коммунистов много. А коммунисты, как правильно говорят, это авангард всего общества. Если мы — авангард, значит, общество должно к нам прислушаться. И начальники — тоже. Потому что они без нас — как ноль без палочки!
Вокруг зааплодировали.
— Я человек бывалый, и знаю, что Первый секретарь нашей родной Коммунистической партии товарищ Хрущев Никита Сергеевич, если бы он оказался здесь, вместе с нами, обязательно поддержал бы наши требования. Но Никиту Сергеевича обманывают и говорят, что рабочие живут хорошо, а на самом деле мы живем — хуже некуда.
Вновь раздались аплодисменты.
Григорий Онисимович выждал, пока аплодисменты стихнут, и нанес решающий удар:
— Вот поэтому я и хочу сказать: мы должны объявить бессрочную забастовку! Потому как по-другому с начальниками уже разговаривать невозможно!
— Правильно! — раздались голоса из толпы. — Верно говорит!
Григорий Онисимович спустился вниз по ступеням, а на его место взобрался небольшой округлый человечек с суетливыми жестами.
— Товарищи рабочие! — писклявым голосом возопил он. — Обращаюсь к вам от имени всех работников горкома партии. Прошу проявлять выдержку и спокойствие и разойтись по домам!
Ответом ему был резкий свист.
— Товарищи рабочие! Будьте сознательны! — взмолился человечек, но его спихнули с импровизированной трибуны, и он пропал в толпе.
Петухов, активно работая локтями, продвинулся к горкомовскому крыльцу.
— Глянь-ка, Петух пожаловал! — громко прокомментировал его появление ироничный мужской голос.
Директор сделал вид, что не расслышал.
Откашлявшись и приняв начальственный вид, он оглядел толпу. Надо признаться, что сердце его в этот момент бешено колотилось от страха, однако Петухов нашел в себе достаточно мужества и сил, чтобы голос его не дрожал.
— Друзья! — произнес он. — Нам всем трудно. Всей стране, знаш-кать, не только вам. Еще свежи раны, нанесенные войной. Западный империализм еще хочет задушить нашу страну в своих железных объятиях. Мы должны показать всему миру, что советские рабочие готовы пройти сквозь любые испытания. Наша цель, знаш-кать, — коммунизм! — Выпалив последнюю фразу, директор товарищ Петухов и сам испугался. Дело в том, что он просто-напросто повторил текст лозунга, назойливо маячившего прямо перед его глазами.
«Надо взять себя в руки! — мысленно призвал товарищ Петухов. — Надо срочно взять себя в руки, а не то…»
Он и помыслить боялся, что может произойти, если, паче чаяния, он не сможет убедить рабочих электровозостроительного разойтись по домам.
— Предлагаю в понедельник собраться на общезаводское собрание. Обсудим сложившуюся ситуацию и сообща выработаем решение.
— Нечего нам обсуждать! — крикнули из толпы. — Пусть повысят расценки и зарплату, тогда и поговорим!
— Время ультиматумов прошло! — выпалил Петухов.
— Нам детей кормить нечем!
— И так мясо раз в три месяца покупали, а теперь — так вообще не увидим!
— Я пирожок в заводской столовой не могу себе позволить съесть!
Побагровев, директор товарищ Петухов рявкнул бессмертное:
— Не хватает на пирожки с мясом, жрите, знаш-кать, пирожки с капустой!
Толпа загудела, засвистела; товарищ Петухов почувствовал, как сильные руки толкнули его в спину и он кубарем полетел вниз.