— Как это: остановить движение поездов? — поразился Сомов.
— Очень просто. Выйти на рельсы и перегородить собой путь. Возвести баррикады…
— Ну, ты мне этого не объясняй, — усмехнулся Григорий Онисимович. — Я по этим делам — спец. Еще с военных времен.
— Очень хорошо, — подхватил Игорь. — Значит, завтра с утра вы отправляетесь на железнодорожную станцию. Возьмите в подмогу небольшой отряд из наиболее надежных заводчан. Справитесь?
Григорий Онисимович хлопнул себя по коленям. Этот жест должен был означать: не волнуйся, парень, все будет в ажуре.
— Кроме того, — продолжал Игорь, — мы просто-таки обязаны вовлечь в происходящее рабочих с других предприятий. А то получается, что бастует один электровозостроительный! Нехорошо как-то.
— Есть идея! — воскликнул Васька Сомов. — Махну-ка я с утречка на газораспределительную станцию. Если отключим в городе газ, остальные, как миленькие, к нам присоединятся!
— Отлично, — одобрил Захаренко, — значит, ты займешься газовиками…
— А это не опасно? — тревожно поинтересовалась Лида.
— Ну, что ты, Лидок! — успокоил Сомов. — Ты же знаешь: я мужик осмотрительный.
— А мне что делать? — вставил Виссарион. — Я тоже могу на газораспределительную пойти!
— Еще чего! — взвилась Победа. — Ты, голубчик, будешь сидеть дома! И даже не вздумай высовывать на улицу свой длинный нос! Я тебя не выпущу!
— Выпустишь! — обиделся Виссарион.
— На ключ запру, а не выпущу!
— Ну и дура!
— Ребята, не ругаться, — предостерег Игорь. — Нам предстоят слишком важные заботы, чтобы сейчас ссориться и портить друг другу настроение.
— Мне кажется, что мы допускаем ошибку, — медленно проговорила Даша. — Их слишком много, у них танки. А у нас?
— Нам не нужны танки! — вскричал Григорий Онисимович. — Мы в своей стране и будем вести себя так, как считаем нужным. Плевать я хотел на их танки!
Даша не ответила, лишь головой покачала.
Вновь раздался звонок; все переглянулись: кто бы это мог быть — так поздно? И Виссарион побрел отворять.
— Дядя Игорь, тут вас спрашивают! — крикнул он из коридора.
В дверях стоял коротко стриженный, с военной выправкой человек в поношенном пиджачке. Он протянул Игорю сложенный вчетверо листок бумаги.
Развернув записку, Игорь мгновенно узнал знакомый почерк. Он едва удержался от удивленного возгласа.
— Кто это, Игорь? — спросила из кухни Даша.
— Вы ошиблись, — сказал Игорь мужчине, возвращая записку. — Так и передайте…
Мужчина внимательно поглядел на Игоря и кивнул.
Виссарион захлопнул дверь и вернулся в кухню, а «московский литератор» замешкался в коридоре.
Стиснув зубы, он пытался одолеть внезапную слабость в коленях.
Перед глазами стояли размашисто начертанные карандашом цифры: «12.30».
48. Оружие к бою!
В два часа ночи Митину часть подняли по тревоге. Сначала казалось, что это обычная учебная тревога, — секундное одевание, построение, объяснение тактической задачи. Однако на этот раз Митя по лицам Школьника и командира части, по тому, как они о чем-то зло спорили с замполитом, понял, что дело какое-то необычное. Митя обратил внимание, что Школьник уже не вышагивал привычно перед строем, как петух, и не проверял обмундирование, он что-то долго и лихорадочно помечал в записной книжке и издалека пристально рассматривал солдатский строй. Замполит без конца крутил ручку полевой «вертушки» и натужно кричал:
— Але! Але! Город! — и бросал трубку.
Потом перед строем был зачитан приказ о том, что в данный момент они, направляясь на ответственное государственное задание, должны дать подписку о неразглашении тех обстоятельств, с которыми столкнутся. Выстроилась длинная шеренга тех, кто обязан был дать такую подписку. Вместе с солдатами подписывались и офицеры.
Мите это напоминало какой-то жуткий сон. Ночной пронизывающий ветер безжалостно дул в грудь, они уже час стояли на плацу, и вереница серых фигур все двигалась и двигалась к треугольнику фонаря, под которым стоял стол Кто-то попытался узнать причину тревоги. Школьник занервничал и зашипел: Молчать’ Прилет время, все узнаете.
Им раздали боевые патроны. Через несколько минут Жиян вызвал Митю и еще нескольких солдат и они отправились на кухню. В столовой тоже был необычный переполох. По полу катились банки тушенки, и множество людей в шинелях собирали их и запихивали в большие холщовые мешки. Откуда-то несли буханки хлеба и тоже паковали отдельно. Митя получил приказ запастись провизией на свой взвод. Когда сержант отошел, Митя наклонился к солдату, завязывающему мешок на противоположном конце стола, и спросил:
— Не знаешь, что случилось?
— Ни хрена, но, видать, что-то серьезное. Ты подписку давал?
— Ага…
— Я думаю, едем на испытание секретного оружия.
— А зачем тогда боевые патроны? В кого стрелять?
— Да уж не в лосей.
В Мите нарастало какое-то необъяснимое возбуждение. Он вдруг понял, что скоро произойдет нечто самое важное в его жизни, что вся его предыдущая жизнь была только подготовкой к этому событию, что вот оно начинается, настоящее мужское дело. Хлеб и тушенку раздавали прямо на плацу каждому в руки, но, что самое невероятное, через час солдаты получили по поллитровке водки.
— Сто грамм наркомовских, — смеясь, говорил Жиян.
К четырем часам ночи, когда Митя окончательно продрог, светящаяся колонна машин с брезентовыми кузовами подъехала к их части. Школьник еще долго бегал и матерился мимо курящих шоферов, наконец была дана команда к посадке. Среди нескольких сотен лиц, мельтешащих перед Митей в ночном тумане, вдруг ярко и четко возле соседней машины высветилась ухмыляющаяся рожа курящего Шутова. Митя невольно крепко сжал автомат. Если б московскому мальчику Мите Бажину еще полгода назад сказали бы, что подобная мысль возникнет в его голове, он никогда бы не поверил. Но теперь он не думал ни о последствиях, ни об угрызениях совести. Он вспомнил, прижимая автомат, как подвыпивший сосед из тридцать восьмой квартиры однажды, слушая на лавочке доносившуюся из распахнутого окна какую-то героическую радиопередачу о войне, едко сказал.
— Ты знаешь, на фронте половину не немцы поубивали, а сами наши — своих.
— Как это? — не понял Митя.
— А так. Я, например, на тебя злой. Идем в атаку, я тебя из винтовки сзади и хлопну.
Митю эти дяди Витины откровения возмутили тогда несказанно. Он и не верил ему, думал, пьяный бред. Но так они поразили, эти слова, что прошло много лет, сосед умер, а забыть их Митя не мог. И вот теперь в суматохе июньской ночи они всплыли.
Через полчаса машины тронулись. В тишине брезентового кузова чувствовалась какая-то напряженность. Никто не знал, куда они едут. Изредка машину подбрасывало на дорожных кочках или на повороте заносило на сторону. По этим неразборчивым знакам кто-нибудь из солдат пытался угадать их маршрут.
— По-моему, на Темиргоевскую пошли.
Несмотря на усталость, никто даже не кемарил. Наконец остановились. Долго сидели впотьмах и в полной тишине, кто-то пытался закурить. Едкий дым махорки наполнил кузов. Митя тоже скрутил цигарку и нервно затянулся. Томительные минуты ожидания тянулись бесконечно. Потом поступил приказ откуда-то из глубины ночи разгружаться и дислоцироваться на местности. Из кузова стали выпрыгивать солдаты Митя огляделся. Машины стояли сплошной стеной на огромной площади города.
Начинался рассвет, из молочного предутреннего тумана выплывали знакомые очертания В последних снах Митя бесконечно бродил по этим улицам, спасал знакомую девушку Победу от хулиганов, а потом они жарко и страстно целовались в тени памятника Ермаку, возле сквера. Теперь сквер стоял невдалеке бесприютным островком, а домики прижались к земле, обнажая бесконечность надвинувшегося неба.
— Быстрее, быстрее!
Солдаты растерянно метались возле машин. Началось новое построение, в суматохе недосчитались одного солдата, стали выкрикивать по фамилиям. Оказалось, отсутствует Шутов. Школьник быстро пробежался по шеренге, вглядываясь в лица. Остановился рядом с Митей.
— Рядовой Бажин, выйти из строя. Бегом найти Шутова.
Митя бросился за колонну машин, только теперь он рассмотрел, что вдалеке, в проулке, ведущем на площадь, торчали дула танков. Громады машин заполнили весь проезд, перегородив жалкие улочки.
Вот это да! Что они здесь затевают?
У подъезда ближайшего дома Митя заметил фигуру солдата.
Шутов быстрым движением закрывал бутылку, потряхивая от нетерпения головой.
Митя выхватил бутылку швырнул ее о стену и схватил Шутова за грудки.
— Ну что, гад? Где твои ублюдки? Они тебе сейчас тоже помогут? Я задушу тебя, и никто не узнает. Скажу, что нашел мертвым.
Шутов мелко, задыхаясь, заверещал:
— Пусти!
Митя со всей силой нажал на кадык. Шутов дернулся.
— Я тебе, сволочь, никогда не прощу. Умирать буду, а тебя вспомню. — Митя швырнул противника на землю и пошел к своим.
Шутов поплелся сзади, как побитая собака.
— Ты вот что, Бажин. Скажешь старлею, что я по малой нужде отошел.
— Что надо, то и скажу. Ты мне, гад, еще приказывать будешь!
Рассвирепевший Школьник проверял амуницию солдат. Бегло оглядев Шутова, он буркнул:
— С тобой, говно, потом разберемся. Стать в строй. Слушай мою команду! — закричал он. — Занять позицию возле машин. Оружие к бою! Вопросы есть?
— В кого стрелять? — спросил Митя.
— В кого прикажут. — Школьник метнул на Митю злобный взгляд. — Отдельные несознательные элементы, подстрекаемые американскими империалистами, спровоцировали волнения в городе. Наш полк должен подавить беспорядки. Разбираться будем потом. В том числе и с тобой, Бажин.
Совсем рассвело. Над городом обозначился шпиль водонапорной башни, и зачирикали птицы. Наступало обыкновенное утро обыкновенного дня…
И в эту секунду совсем рядом раздался отчетливый звук выстрела. Моментально все вскочило, задвигалось. Митя прижал автомат к груди, словно боялся, что это уханье повторится, невольно ощущая себя виновником нарушенной тишины.