— Показать тебе одну вещичку и объяснить, что произойдет с тобой, если ты откажешься работать на меня. И молчи! Не зли меня! Я теряю контроль, когда злой!
В ожидании порученца Штерн закурил сигарету. Но не успел сделать и несколько затяжек, как в кабинете появился Шаламеев, доложив:
— По вашему приказанию прибыл, генерал!
Штерн взглянул на бывшего моряка:
— Препарат и шприц принес?
— Так точно!
— Дай сюда.
Шаламеев передал боссу инсулиновый шприц с темной, тонкой, необычной формы капсулой.
Генерал подошел к застывшему в кресле Туганову, показал ампулу:
— Я держу в руках капсулу с секретным препаратом «Зерон»! По токсичности данный препарат превышает в несколько раз яд австралийской змеи тайпан. Вот только действует он не сразу, а через определенное время, в зависимости от количества, введенного жертве препарата. Смерть наступает от внезапной остановки сердца. Патологоанатомы, как правило, ставят диагноз «острая сердечная недостаточность», что для твоего возраста не такая уж и редкость! Иной диагноз поставить невозможно, яд полностью растворяется в организме человека, точнее, в крови. Так вот, жидкость в ампуле, что держу я, рассчитана на действие через семь-восемь суток. Причем вводить «Зерон» необязательно прямым уколом, оставляя характерный след инъекции. Достаточно сделать легкий порез, скажем, пальца и уже в рану ввести препарат. И обращайтесь вы хоть к самым лучшим врачам, никто уже вам помочь не сможет. Даже я, ибо противоядия «Зерону» в природе не существует. Но, думаю, достаточно страшилок, может, все же выслушаешь предложение, господин Туганов?
Бывшему губернатору не оставалось ничего, кроме как согласиться:
— Хоть вы и подонок, генерал, но… я готов выслушать вас!
— Вот и хорошо. Предложение таково. 17 сентября, как и запланировано, ты выступишь с обращением к своим избирателям. И призовешь их всех отдать свой голос за меня.
— Вы считаете, что люди дураки и не поймут, что мое обращение неискренне? И будут голосовать, как скажу я?
Штерн вернул Шаламееву ампулу со шприцем:
— Отнеси все это в сейф, Виктор, пусть полежит до времени. Курко скажи, чтобы принес еще коньяка и водки.
И, не дожидаясь, пока наемник выйдет, повернулся к Туганову, вновь перейдя к нему на «вы»:
— Нет, Николай Викторович. Наши избиратели далеко не глупые люди и на дешевку не купятся. А вот на кое-что другое, более серьезное, внимание обратят обязательно.
— И что же это за такое «другое, более серьезное»?
— Минуту!
Генерал прошел к сейфу, извлек из него тонкую папочку, в которой находились всего несколько листов машинописного текста. Вернулся к столику, бросил папку перед Тугановым:
— Это другое, более серьезное, перед вами. Ознакомьтесь и оцените текст.
Вошел Курко с подносом.
Штерн принял у него рюмки с коньяком и водкой, жестом приказав удалиться.
Туганов же прочитал текст. И когда отложил последний лист, с изумлением поднял глаза на Штерна:
— Но это же ложь, генерал! Сплошная ложь! Брединский никогда не торговал втемную продукцией завода, у него нет никаких особняков в Крыму, да и счетов на указанные фантастические суммы тоже.
Штерн улыбнулся:
— А их, Николай Валерьевич, и не существует. Но это уже не столь важно. Важно, чтобы данная информация стала предметом гласности. Я мог бы, конечно, запустить ее и через средства массовой информации, но это не то — кто сейчас серьезно относится к местным газетам? Посчитают публикации очередным предвыборным финтом, и все! Судиться с Брединским у меня времени тоже не осталось, да и не нужен мне этот суд. Другое дело, если избиратели узнают о «махинациях» их так горячо любимого директора завода от вас, бывшего губернатора, человека, всегда поддерживавшего Марка Захаровича и готовившего в его лице собственного преемника.
Туганов кивнул на листы:
— Но как я объясню, откуда ко мне попала данная информация?
— А вам ничего не надо будет объяснять. Вы лишь озвучите текст и уйдете с трибуны, выразив крайнее сожаление, что ранее не увидели в своем соратнике подлеца и предателя.
— Но меня достанут журналисты! Они так просто не оставят подобное выступление!
Штерн протянул бывшему губернатору рюмку коньяка. Тот машинально принял ее.
Генерал продолжил:
— Вот здесь вы абсолютно правы. Журналисты, газетчики там всякие, телевидение не оставили бы вас в покое, но они не смогут добраться до вас.
— Почему? Вы уберете меня?
Генерал рассмеялся:
— Ох, и до чего же вы, штатские, наивный народ. Какой смысл мне будет убирать того, кто сделает такое ценное дело? За это, Николай Валерьевич, не убирают, а награждают. Щедро награждают. Видите на столе «дипломат»? В нем пятьдесят тысяч долларов новенькими, хрустящими стодолларовыми купюрами. Неплохая цена за несколько минут чтения текста, не так ли? И вы эти деньги сможете, дабы в дальнейшем не возникало недоразумений, забрать прямо сегодня, покидая мой дом. Естественно, заключив со мной письменный договор о сотрудничестве.
Туганов опрокинул вторую рюмку коньяка.
— Вы говорили, что пресса не сможет добраться до меня? Что вы подразумевали под этим утверждением?
Штерн спокойно объяснил:
— То, что сразу после выступления вам, Николай Валерьевич, вдруг станет плохо. И это неудивительно. Выступить против того, кого всегда считали кристально честным человеком, можно сказать, младшего друга. Ну, а раз вам станет плохо, то вас доставят в больницу, где уже моими усилиями вам обеспечат такую охрану, что в палату муха без разрешения залететь не сможет, не то что какой-нибудь репортер. А после второго тура выборов, когда меня объявят главой областной администрации, интерес к вашей персоне угаснет.
— Да у прессы, может, и угаснет, но не у прокуратуры! Брединский не оставит клевету без ответа и непременно обратится в правоохранительные органы. Тут-то и выяснится, что я намеренно лгал против одного из кандидатов. В результате итоги повторного голосования могут быть и, скорее всего, будут признаны недействительными, а я, возможно, вместе с вами окажусь на скамье подсудимых.
Генерал приблизил физиономию к Туганову:
— Николай Валерьевич, я похож на идиота?
— Нет. Но задумали весьма опасную аферу.
— Запомните, я никогда ничего не делал, тщательно не подготовив базу. Не беспокойтесь — ни вы, ни уж тем более я не подвергнемся никакому судебному преследованию.
— Почему вы так уверены в этом?
— А вот это, уважаемый Николай Валерьевич, уже не ваши проблемы.
— Но я должен…
Штерн вновь повысил голос:
— Вы должны сделать только то, что я сказал, и ничего больше. И… у вас просто нет выбора! Либо вы зачитываете семнадцатого числа текст, с которым имели возможность ознакомиться, либо… числа двенадцатого вас торжественно похоронят на аллее Славы Переславля. Думаю, на похоронах бывшего губернатора, внезапно умершего от острой сердечной недостаточности, дефицита в венках не будет. С большим сожалением возложу и я свой венок, даже речь произнесу проникновенную. Так что мой вам совет: подписываем договор, который будет уничтожен сразу после выборов, отмечаем это дело и с пятьюдесятью тысячами долларов и с текстом выступления вы благополучно убываете домой, в свою уютную квартиру.
Генерал опрокинул рюмку водки:
— У нас не так много времени, Николай Валерьевич. Всего пять минут. Подумайте только: пять минут между обеспеченной старостью и смертью! Неминуемой смертью, ибо инъекцию, в случае отказа, вам введут прямо здесь и прямо перед тем, как отпустить на все четыре стороны. Время пошло.
На Туганова жалко было смотреть. И данное обстоятельство вполне удовлетворяло Штерна. Генерал не без удовольствия следил, как внутри бывшего губернатора идет борьба за выбор остаться до конца честным человеком, но умереть, или стать предателем и преступником, но сохранить жизнь, получив при этом приличную сумму денег. Жажда жизни любой ценой победила. Туганов, опустив голову, произнес, не дожидаясь истечения отведенных ему пяти минут:
— Я принимаю ваше предложение. Но делаю это под давлением невиданного шантажа.
Штерн усмехнулся:
— Можете оправдывать свой выбор чем угодно. Мне это неинтересно.
Он вновь подошел к сейфу, достал скрепленный скобами пакет документов, бросил их на столик рядом с ранее данным Туганову текстом:
— Прочитайте условия договора и подпишите его, как положено, на каждой странице. В нем нет ничего компрометирующего вас, лишь согласие за оговоренное вознаграждение сотрудничать с моим избирательным штабом. Повторюсь, договор составлен в единственном экземпляре, распечатан на специальном принтере, заправленном специфической гуашью, что исключает копирование документа. При желании можете убедиться, что копии с договора сделать невозможно. Также я подтверждаю, что документ будет уничтожен в вашем присутствии, в больнице, после выступления перед избирателями 17 сентября сего года, на котором вы зачитаете текст, с которым имели возможность ознакомиться.
Туганов подписал договор на каждой странице.
Штерн взял его в руки и произнес:
— Простая бумага с набором слов, обычные подписи, а цена этой макулатуре какова, а? Жизнь! Да! Что ж, я рад, вы поступили благоразумно. Теперь отметим по третьей рюмашке наше соглашение?
Бывший губернатор отказался:
— Нет, я больше не буду пить. И вообще, я хочу покинуть этот дом. Он душит меня.
— Вас никто не держит. Забирайте кейс с деньгами, которые можете пересчитать, текст, и человек, который привез сюда, отвезет вас обратно домой.
Туганов поднялся, сложил в папку листы текста и подошел к рабочему столу хозяина кабинета. Открыл кейс, заполненный пачками стодолларовых купюр. Вытащил одну из них, перелистал, не считая, и положил на место. Накрыв деньги папкой, закрыл «дипломат».
— До свидания, господин Штерн!
— Всего вам доброго, Николай Валерьевич. Так что вы уж постарайтесь внятно объяснить публике, кем на самом деле «оказался» господин Брединский, и можно ли такому негодяю доверять власть.