— Рубите канаты! — истерично закричал капитан.
Разрубили канаты. «Владимир» стал медленно отплывать от пирса. Но те, кто уже был на пирсе, не хотели упускать свой последний шанс и пытались по-прежнему с разбега допрыгнуть до корабля. Но водная гладь между ним и пирсом стала уже непреодолимой, они шлепались в ледяную воду и, барахтаясь, возвращались к берегу.
Кораблей у причалов больше не было. И будущее столпившихся у ограды и заполнивших причалы людей казалось катастрофическим.
В толпе раздалось несколько хлопков, и толпа шарахнулась в стороны, образовав небольшое пространство, на котором корчились в агонии и умирали самоубийцы.
Фостиков попросил радистов «Владимира» связать его с Врангелем. Командующий уже находился на крейсере «Генерал Корнилов» и оттуда руководил эвакуацией.
Врангель ответил сразу, видимо, он эту ночь не ложился спать, разрешая массу ежечасно возникающих проблем.
— Петр Николаевич! Фостиков! — представился командир кубанцев. — Феодосия получила только три парохода. Они уже полностью загружены. Но в порту ещё остаются люди, в частности, остатки Тереко-Астраханской бригады и беженцы.
— Количество? — спросил Врангель и повторил: — Меня интересует количество.
— Тысячи две, может быть, чуть больше.
Врангель какое-то время молчал, видимо, советовался с ответственными за эвакуацию службами и затем ответил:
— К сожалению, в Феодосию мы уже просто не успеем направить никакие плавсредства. Направляйте всех оставшихся в Керчь. Там есть возможность всех их разместить на кораблях.
— Но это же что-то около ста верст! — напомнил главнокомандующему Фостиков. — Транспорта у меня почти нет.
— А я не могу предложить вам ничего иного, Михаил Алексеевич! Исполняйте! — и Врангель отключился от радиосвязи.
Фостиков на катере приплыл к берегу, и с пирса в рупор сообщил волнующейся толпе:
— Я только что разговаривал с главнокомандующим. Направить к нам сюда пароход нет никакой возможности. Но…
Толпа ахнула, загудела.
— Слушайте дальше! Но в Керчи всех вас ожидают пароходы! Не теряйте время, отправляйтесь с Богом! Не оставляйте без помощи раненых и немощных. Лошади есть, телеги тоже! Командовать переходом будет… — Фостиков взглядом просеял толпящихся на пирсе, обратил внимание на малознакомого статного пожилого полковника, который с обреченным видом стоял чуть в стороне от толпы. Всплыла в памяти и его фамилия: полковник Ковальский из Тереко-Астраханской бригады. Они пару раз мельком встречались. С иными встречаешься по несколько раз на дню, и не запомнишь. А полковник запомнился своей несуетностью и неразговорчивостью, и ещё умным пронзительным взглядом, притягивающим к себе.
— Командовать переходом будет полковник Ковальский! Он — опытный офицер, прошу ему довериться!
Ковальский удивленно взглянул на Фостикова, но не тронулся с места, осмысливая услышанное. К нему бросились несколько офицеров, стали что-то вразнобой говорить, советовать. Ковальский терпеливо всех выслушал и коротко сказал:
— Не будем терять время.
А Фостиков крикнул им вслед:
— Доброго пути! И до встречи!
Но никто уже не обратил внимания ни на его слова, ни на него самого. Они повернулись спиной к Фостикову и с пирса стали выбираться на дымную припортовую площадь. Там они увидели много брошенных телег и покинутых оседланных коней, которые бродили в поисках своих хозяев.
Ковальский с помощью офицеров из Тереко-Астраханской бригады стал формировать колонну. Это удавалось с трудом, потому что большинство коней были верховыми и никогда не ходили в упряжке.
— На «Дон»! — приказал Фостиков мотористу, и катер, разрезая легкую волну, помчался к перегруженному донцами пароходу.
На рассвете, едва только затеплился горизонт, «Аскольд», «Дон» и «Владимир» вышли в море и взяли курс на Севастополь, чтобы присоединиться к покидающей Россию эскадре.
Глава вторая
Утром красноармейцы начдива Грязнова вошли в Феодосию.
Город догорал. Тяжелый запах пожарища висел над портовыми сооружениями. Среди дымных улиц бродили слишком поздно пробившиеся в город солдаты и офицеры — остатки каких-то воинских подразделений.
Пароходы уже покинули Феодосию. А полковник Ковальский с колонной вторые сутки двигался в Керчь. Опоздавшие люди не знали, что им делать и как поступить. Дать совет им уже было некому. Обезумевшие, они бродили среди дотлевающих пожарищ, то вдруг возникая из дымной синевы и так же торопливо растворяясь. Иногда раздавался глухой хлопок: кто-то, вконец отчаявшийся, кончал жизнь выстрелом в висок. Но большинство, сорвав с себя погоны, растекались по городским окраинам, пытаясь там найти укромное место и спрятаться.
Не успели ещё красноармейцы прочесать улицы и принять в плен и согнать в одно место оставшихся в городе белогвардейцев, как начальник разведки Рукавицын доложил Грязнову, что неподалеку от города к берегу пристали несколько катеров с какими-то вооруженными винтовками и пулемётами людьми.
— Кто такие? — спросил Грязнов.
— Издалека: люди, как люди. Погон нету, знаков отличия тоже, одеты, кто во что горазд. Но при двух пулемётах. Может, партизаны?
— Подробно выяснить и доложить! — приказал разведчикам Грязнов. — Если партизаны, принять с почётом.
Разведчики ушли, предварительно выставив вдоль набережной несколько пулеметов.
Военком Романов с несколькими своими подчиненными тоже спустился к берегу, стал ждать.
Прибывшие морем гости никуда не торопились. Они сидели на своих катерах, не предполагая, что находятся под наблюдением трех пулеметов. Видимо, совещались. Потом человек десять пошли по набережной к центру города. Шли безбоязненно, но с винтовками наготове. Могучий бородач катил перед собой, как детскую коляску, пулемет «Максим». Впереди вышагивал маленький, круглый, похожий на мячик морячок, одетый в кожаный бушлат и морскую офицерскую фуражку. Под их ногами сухо шелестела галька.
Когда они подошли почти к центру города, к портовым причалам, Романов внезапно вышел к ним из-за афишной тумбы. Он хотел несколько ошеломить их: слишком беспечно и безбоязненно шли они по чужому городу.
Но гости шаг не сбавили, продолжая все также неторопливо приближаться к Романову.
— Кто такие? — спросил Романов.
— Вот! Именно это интересует и меня! — сказал морячок и остановился напротив Романова.
— Я б не того-этого, не выкабенивался, — сказал гостям разведчик Рукавицын. — А то вон там, из-за сарайчика вас рассматривает один пулемет, из-за той хатки — второй.
— Вот это уже другой коленкор! А то сразу с вопросами! — весело сказал морячок: — Отряд крымских партизан!
— Вижу, что не беляки, — сказал Романов и представился: — Тридцатая стрелковая, комдив Грязнов, военком Романов — это я!
Романов взмахнул рукой, и из переулка вышли, ожидавшие сигнала, сам Грязнов в сопровождении своих ординарцев, связных и нескольких командиров полков. Когда они вплотную подошли к гостям, морячок как-то смешно сделал пару шагов ему навстречу и, вскинув руку к своей флотской фуражке, доложил:
— Командир отряда крымских партизан Иван Папанин. По распоряжению штаба прибыли занять город для установления в нем советской власти.
— Ах, ты ж, какая неприятность! Даже и не знаю, как поступить! — с деланной озадаченностью сказал комдив и тоже представился: — Командир Тридцатой дивизии Грязнов.
— Так в чем проблема? — спросил Папанин.
— Ну, как же! Вы пришли занять город, а мы, извиняюсь, уже его заняли. Вот я и думаю, может, нам на часок выйти, а вы его тут же быстренько займете?
И все рассмеялись.
— Нет, ну что тут скажешь! — весело сказал Папанин. — Шли на боевую операцию, а попали на праздник!
Он обернулся, глянул вдаль, туда, где ждали его сигнала катерники. И тоже взмахнул рукой.
Взревели моторы, катера промчались по краю моря и лихо остановились у причала. Из них высыпало человек шестьдесят партизан, подтянулись к беседующим командирам. Впереди вразвалку шел меднолицый пожилой моряк. Если бы здесь был Кольцов, он без труда узнал бы в нем своего давнего друга Семена Красильникова, с которым на длительное время его разлучила война.
Красноармейцы и крымские партизаны здоровались, братались. У кого-то из партизан нашлась гармошка. Исцарапанная, латаная, она, видать, прошла с партизанами немало крутых крымских троп.
Под музыку гармошки, гурьбой, а не строем, они с порта вышли на главную улицу Феодосии — Итальянскую. Несмотря на слабый ветер, по ней всё ещё плавал легкий синий дымок дотлевающих пожарищ.
Войска отступали по всему Крыму. Никаких надежд уже не было. Все свои усилия Врангель направил на эвакуацию войск. Он верил, что если сумеет спасти армию, то в недалеком будущем еще сможет повторить деникинский поход на Москву. Такой случай обязательно представится. Народ России не примет большевиков. Надо только будет внимательно следить за событиями в их стране и угадать момент.
Слащев был одним из тех генералов, которые не хотели мириться с поражением. Сосланный за экстравагантные выходки снова в армию, он находился при штабе Кутепова, но должность так и не получил. Врангель велел Кутепову держать его под своим личным наблюдением.
Оборона Крыма уже полностью перешла в ведение Кутепова. В сущности, обороны уже не было. Арабатская стрелка и все побережье до самой Керчи было занято большевиками. Крымские порты были запружены войсками. И задача Кутепова состояла лишь в том, чтобы пытаться, по возможности, задерживать наступление красных до отхода последнего корабля, покидающего Крым.
Когда Кутепов в очередной раз докладывал по телеграфу главнокомандующему из Сарабуза о печальных поражениях на фронтах (фронтов уже фактически не было), Слащев попросил разрешения сказать Врангелю несколько очень важных слов.
Заканчивая разговор, Кутепов передал по телеграфу Врангелю:
— Ваше превосходительство, с вами хочет переговорить генерал Слащев.