Вскоре отозвался Харьков. На просьбу соединить с УкрЧК Харьков заупрямился. Какой-то полусонный железнодорожный чин стал доказывать, что по инструкции он не может занимать связь неслужебными разговорами и категорически запрещено включаться в городскую линию.
Кольцов понял, что сейчас все труды дежурного пойдут на смарку и протянул руку за трубкой:
— Дай-ка, я ему пару слов скажу! — И затем в трубку Кольцов сказал: — Харьков! Слушай меня внимательно! Делай, что тебе сказали!… Кто я? Запиши! Обеспечивал связь полномочному представителю ВЧК Кольцову. Там ответит дежурный. Попроси его срочно разыскать Манцева! И быстро! Доспишь потом!
Минут через пять отозвался Манцев.
— Василий Николавевич! Это Кольцов, звоню из Владиславовки! Большая просьба! Крайне важно! Пошлите сейчас же кого-то в Основу, там детская коммуна Заболотного. У него работает человек по фамилии Миронов. Так вот этот Миронов завтра должен быть здесь, у меня. Запишите: Миронов, Владиславовка… Потом все подробно расскажу. И главное! Этот Миронов должен выехать ко мне со всеми своими инструментами для починки и вскрытия сейфовых замков… Да, вы почти угадали: открываю мастерскую по починке замков. Нет-нет, не шучу… Какое — до утра! У меня время на часы идет, может, даже на минуты! Государственной важности дело!… Заранее спасибо!
Когда они возвращались обратно в комендатуру, Кожемякин всё пытался понять, что затевает Кольцов. Ясно, что-то связанное с сейфами. Может, решил осуществить одно из своих первоначальных предложений: опустошать все сейфы и таким образом лишить бандитов их грабительских доходов. Но уйдут ли они? Или переключатся на более мелкие кражи, станут грабить обывателей? Нет, это не решение. Надо бы ликвидировать эту наглую банду!
И уже когда они подходили к комендатуре, Кольцов спросил:
— Вы когда-нибудь рыбачили?
— В детстве ещё. Мальчонкой.
— И щук ловили?
— Щурят. Щук ловили, которые постарше. Особенно весной, когда паводок сойдет.
— А как?
— Да просто. В бочажке живца словишь, и на него.
— Вот и мы попытаемся поймать банду «на живца», — сказал Кольцов и больше ничего объяснять не стал.
Вернувшись, Кольцов сразу же уснул. Он знал: Манцев сделает всё возможное, чтобы Миронов уже к вечеру или ночью был во Владиславовке.
Утром они собрались у Кожемякина. Кольцов попросил пригласить сюда Бушкина и Гольдмана. По просьбе Кольцова они большую часть времени проводили в Феодосии, в штаб Особого отделения Девятой дивизии, которая сменила Тридцатую. Пришел один Бушкин, Гольдман остался в Феодосии.
— Я вот о чем подумал, — начал Кольцов. — Бандиты оказались не совсем подготовленными для своих бандитских операций. Мелкие сейфы им удается вскрывать. А вот бронированные, со сложными замками, им взять не под силу. Лом не берет. Могли бы, конечно, взрывать. Но дело это шумное и опасное. Советская власть установилась здесь надолго, это они уже поняли. И вряд ли их устраивает перспектива остаться здесь. Поэтому они торопятся побыстрее обогатиться и затем сбежать за границу. И я решил немного им поспособствовать.
Кольцов говорил медленно, словно вслух размышлял. На последней его фразе все с удивлением переглянулись.
— Вы не ослышались. Завтра к вечеру сюда, во Владиславовку, приедет крупный специалист по сейфам. Иными словами, «медвежатник». Наша задача: распространить о нем слух, и он должен дойти до бандитов.
— Каким образом? — поинтересовался Папанин. Было видно, что ему нравится предложение Кольцова, но пока не до конца понимал способ его реализации. — Бандиты — парни тертые. Их слухом не возьмешь — не поверят.
— Просто слухам не поверят, — согласился Кольцов.
— А если и поверят, попытаются сперва проверить, — сказал Кожемякин.
— Совершенно верно, — сказал Кольцов. — Нам надо будет постоянно держать нашего «медвежатника» в поле зрения. Задача не простая.
— У вас есть предложения? — снова спросил Папанин.
— У меня есть одно из предложений. Возможно, кто-то подскажет что-то более остроумное и менее громоздкое. Я придумал то, что придумал. Не судите строго.
— Рассказывайте! — едва ли не в два голоса попросили Папанин и Кожемякин.
С интересом ждали ответа Кольцова Красильников и Бушкин.
— Завтра или, на крайность, послезавтра в Феодосии открывается мастерская по ремонту обуви, одежды и конечно же по ремонту замков и изготовлению ключей?
— Откуда у вас такие сведения? — не понял Кожемякин.
— А мы ее откроем. Сами.
— Но причём тут обувь, одежда?
— Не нужно акцентировать внимание на замках. Так, между прочим. В этом случае еще можно надеяться, что бандиты ухватятся за наш крючок, — сказал Кольцов. — Сапожников и портных надо поискать среди своих. Важно, что б в мастерской не было чужих людей.
Кольцова слушали с куда большим интересом, чем царь Шахрияр Шехерезаду. Предложение все одобрили, иных не последовало. И, вероятно, каждый из них подумал: как все просто. Но почему же бандиты не додумались поискать «медвежатника»?
Впрочем, как его искать, чтобы не вызвать подозрение! А их мало, и далеко не в каждом городе его можно найти. Профессия сама по себе уникальная, а в дни вселенских катаклизмов еще и весьма востребованная. Поди, поищи! А тут — вот он, сам идет им в руки.
Но конечно же прежде чем привлечь мастера к своему делу, бандиты попытаются убедиться, что он — именно тот человек, который им нужен. Не преминут устроить ему проверку: не связан ли мастер с ЧК? К этому их «медвежатник» Миронов тоже должен быть готов.
Решили также, что Бушкин будет постоянно при Миронове, но при этом держаться в тени. Одинокий мастер вызовет меньше подозрений.
Заговорили о помещении.
— Найдем! — пообещал Кожемякин. — Тут, рядом с вокзалом, есть хорошее помещение. Я хотел там устроить пункт для перерегистрации.
— Владиславовка не годиться, — возразил Кольцов. — Бандиты могут больше сюда не явиться. А времени на этот спектакль у нас крайне мало.
— Где же? — спросил Кожемякин.
— Лучше всего, конечно, в Феодосии. Не знаю только, как там насчет помещений. Место нужно людное, броское.
— С этим проблем не будет, — сказал Папанин. — Где-нибудь на Итальянской улице или на Генуэзской. Может, возле Лазаревского сквера. Там всегда очень многолюдно.
— И все это за день? — с сомнением спросил Кожемякин.
— За сутки. Сегодняшний день и ночь. К утру мастерская должна быть так оборудована, чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений.
До вечера было еще далеко, и Бушкин вызвался съездить в Феодосию и там вместе с Гольдманом поискать подходящее помещение. Благо, пустующих пока что было еще немало. Но надо было найти такое, чтобы оно отвечало всем их требованиям: для каждого мастера было бы по комнате, а у мастера по ремонту замков — и вторая, смежная, из которой можно было бы наблюдать за посетителями.
К тому же с помощью нескольких красноармейцев, которых выделили в подчинение Бушкину, надо было привести помещение в надлежащий порядок.
Бушкин покинул кабинет, Кольцов вышел его проводить. Выслушав последние наставления Кольцова, он уверенно сказал:
— Хотите — верьте, хотите — нет, но наша затея увенчается успехом.
— С чего ты так решил?
— Мне сегодня приснился снег. Вроде иду я это по полю, а кругом снег. От края и до края. Чистый, пушистый.
— Ну, снег. Ну и что?
— У меня бабка полуцыганка была. Ее дед из табора украл. Ну, не то, чтобы украл, она сама с ним сбежала. Полюбила, должно быть. Так она умела как-то сны разгадывать. Чистый снег — это удача, радость.
— Глупости все это, Бушкин, — улыбнулся Кольцов.
— А я верю. Еще когда пацаненком был, запомнил. Бабушка так говорила: когда человек умирает, его тело на земле остается, а душа в какой-то иной мир переселяется и оттуда за нами наблюдает. Они там все про всех знают: и что было и что будет. А сон, это знак оттуда. Предостеречь могут, если на человека какая-то беда надвигается. Словами сказать не могут. Человек должен сам расшифровать свой сон, понять посланный оттуда знак.
— Ты же большевик. А сколько глупостей намешано в твоей умной голове, — укоризненно покачал головой Кольцов.
— Одно другому нисколько не мешает. Вот вам пример. Мы когда с товарищем профессором в Париж с бриллиантами ехали, мне в поезде приснился сон. Никому не рассказывал, вам первому. Будто гроза такая, что от молний светло, как днем. А грома не слышу, тишина. И мы с товарищем профессором идем по грязи. А она все глубже, уже чуть ли не по пояс, еле-еле идем. Товарищ профессор уже задыхается. И просит меня: иди один, может, еще спасешься. Я его тащу, а он сопротивляется. И вдруг, чувствую, где-то глубоко под грязью вроде как твердое что-то. Стал ногами в это твердое упираться и вышел на поляну. А там зеленое все, солнце, море цветов. И я еще подумал: «Красота какая! Вроде как в раю». Такой вот сон! И ведь все сбылось: и бриллианты нашли, и домой благополучно вернулись.
— Ты вот что, Бушкин! Ты эти глупости больше никому не рассказывай! — сердито сказал Кольцов. — Не расхолаживай людей. А то и впрямь подумают: зачем нам стараться, если и без наших стараний все хорошо образуется.
И Бушкин уехал.
Кожемякин и Папанин со своими красноармейцами занялись остальным: вывеской, поисками среди своих бывших сапожников, портных различного сапожного и портновского инструмента.
Все так поверили в эту задумку Кольцова, что комендатура превратилась в подобие пчелиного роя.
Сапожника нашли среди своих. Многодетный пулеметчик Калиберда сказал, что дело это ему знакомо. Пошить сапоги или ботинки он, конечно, не сумеет, а подметку подбить или латку на сапог пришить — это не вопрос. Своим шустрым детишкам ему чуть не каждый день приходилось чинить обувку.
С портным оказалось потруднее. Но решилось и это: истопник комендатуры в молодости был подмастерьем у еврея портного, и с тех пор на досуге обшивал не только свою семью, но и соседей. У него оказалась вполне приличная швейная машинка «Зингер» и вся портновская атрибутика.