В июле 1937 года, после того как по обвинению в измене Родине был расстрелян маршал Тухачевский, усомнившийся в полководческом таланте Климента Ворошилова и предложивший Сталину заменить его па посту наркома вооруженных сил, президент Чехословакии Эдуард Бенеш в беседе с советским полпредом Александровским дал понять, что он не верит, будто Тухачевский был шпионом и заговорщиком. Ссылаясь на информацию чешского посла в Берлине, он отметил, что Тухачевский просто выступал за продолжение советско-германского сотрудничества в военной области, которое в одностороннем порядке было прервано Гитлером сразу после его прихода к власти. Касаясь личности Тухачевского, Бенеш назвал его «авантюристом и ненадежным человеком», который мог рассчитывать на свержение Сталина лишь опираясь на наркома внутренних дел Ягоду. Каких-либо документов, уличающих Тухачевского в сговоре с немцами, Бенеш советскому полпреду не передавал. В своей книге «Разведка и Кремль» бывший заместитель начальника советской внешней разведки Павел Судоплатов писал:
«Целью (демарша) Бенеша было получение полной поддержки чешской политики со стороны Сталина как на Балканах, так и в Европе в целом. Вот почему в отличие от англичан и французов он не выразил своего неодобрения по поводу казни маршала Тухачевского и волны репрессий среди советского военного командования».
К слову сказать, на процессе над военными, обвиненными в «военно-фашистском заговоре», никакие документы, подтверждающие такое обвинение, не фигурировали. Версия, согласно которой гестапо сфабриковало документы о «заговоре генералов» и через чехословацкого президента «подсунуло» их Сталину, была впервые выдвинута еще до войны в книге Вальтера Кривицкого — военного разведчика, вставшего на путь предательства и опубликовавшего на Западе мемуары. После войны другой Вальтер — бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг, возглавлявший политическую разведку гестапо, — повторил эту версию, находясь в плену у англичан, а затем включил ее в свои мемуары. В данном случае речь может идти лишь о дезинформации со стороны британской разведки. По имеющимся сведениям, дело обстояло следующим образом. Англичане, допрашивавшие Вальтера Шелленберга, поинтересовались у него, насколько соответствует действительности версия, согласно которой Сталин накануне войны клюнул на удочку гестапо и расправился с наиболее видными военачальниками. Шелленберг отрицал причастность его службы к этой фальшивке. Тогда англичане настойчиво посоветовали ему придумать и включить в свои мемуары специальный пассаж, основанный на подобранных ими материалах открытой прессы. Это было их условием досрочного освобождения Шелленберга из британской тюрьмы. Участники сделки выполнили свои договоренности. Книга Шелленберга вышла в свет накануне XX съезда КПСС, а первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев, ознакомленный с этой фальшивкой, включил ее в свой закрытый доклад «О преодолении культа личности и его последствий».
Однако вернемся к герою нашего повествования. В 1938 году президент Чехословакии Бенеш обратился к Сталину с просьбой поддержать его действия по свержению правительства Стоядиновича в Белграде, которое проводило враждебную Праге политику. По специальному указанию Сталина на НКВД была возложена задача по организации финансирования сербских офицеров-боевиков, затеявших подготовку антиправительственного переворота в Белграде.
Передать деньги заговорщикам было поручено резиденту НКВД в Праге Петру Зубову. Он выехал в Белград и встретился с руководителями антиправительственного заговора. В ходе беседы с ними Зубов убедился в том, что подобранные чешской разведкой на роль руководителей переворота люди являются авантюристами, не имеющими серьезной опоры ни в армии, ни в обществе. Он отказался выдать им 200 тысяч долларов, выделенных Сталиным, и возвратился в Прагу. В Москву ушла соответствующая шифровка. Ознакомившись с телеграммой, Сталин пришел в ярость. Он приказал отозвать в Москву и арестовать разведчика, который осмелился не выполнить его конфиденциальное поручение. Никакие веские доводы, которые попыталось выдвинуть руководство разведки, на Сталина, разумеется, не подействовали.
Петр Зубов оказался в тюрьме, ще его сразу же начали с пристрастием допрашивать. Разведчик полностью отрицал свою вину, объясняя костоломам, что задание вождя он выполнил, однако не стал передавать «деньги рабочих и крестьян» шайке авантюристов.
Осенью 1939 года, когда Польша оказалась захваченной гитлеровским вермахтом, а к Советскому Союзу отошла Западная Украина, чекисты обнаружили во Львовской тюрьме резидента польской «двуйки» в Берлине полковника Станислава Сосновского. Чекистами был также задержан богатый польский аристократ Януш Радзивилл, поддерживавший в предвоенное время контакты с Герингом и представителями английской аристократии. Оба поляка были доставлены в Москву на Лубянку, где их поместили во внутреннюю тюрьму НКВД и начали активно разрабатывать на предмет вербовки в качестве агентов.
Позже Павел Судоплатов в своих мемуарах писал по этому поводу:
«После своего назначения заместителем начальника разведслужбы в марте 1939 года я напомнил Берии о судьбе Зубова, все еще находившегося в тюрьме за невыполнение приказа о финансировании переворота в Югославии. Этот человек, сказал я Берии,—преданный и опытный офицер разведки. Берия, знавший Зубова на протяжении семнадцати лет, сделал вид, что ничего не слышал, хотя именно Зубов сыграл значительную роль в том, что Берия сумел добраться до вершин власти...
Ради спасения Зубова я предложил Берии поместить его в одну камеру с полковником Сосновским. Зубов бегло говорил на французском, немецком и грузинском. Берия согласился, и Зубова перевели из Лефортова, где его безжалостно избивали по приказу того самого Кобулова, который когда-то, приезжая из Грузии, останавливался у него дома. Его мучителем был печально знаменитый Родос, пытавшийся выбить признание путем нечеловеческих пыток: Зубову дробили колени. В результате Зубов стал инвалидом, но на самооговор он так и не пошел.
Против перевода Зубова из Лефортова на Лубянку возражал начальник следственной части Сергиенко, хотя я объяснил ему, что мой интерес к Зубову и его судьбе вызван чисто оперативными соображениями и согласован с Берией. В ответ на это Сергиенко, отказавшись переводить Зубова, заявил:
— Я буду лично докладывать об этом случае наркому. Подонок Зубов отказывается признать свою вину, что не выполнил прямого приказа руководства!
В свою очередь, я доложил Берии, что Сергиенко отказывается выполнять переданное ему распоряжение. Берия тут же взял трубку, вызвал Сергиенко и стал его отчитывать, под конец сказав, что если через пятнадцать минут тот не выполнит его приказание, ему не сносить головы. Сергиенко пытался что-то возразить, но Берия не стал слушать его объяснений...
Зубов, находясь с Сосновским в одной камере, содействовал его вербовке. Он убедил его, что сотрудничество с немецкой или польской спецслужбами не сулит ему никакой перспективы на будущее, поэтому имеет прямой смысл сотрудничать с советской разведкой».
Для вербовки Сосновского советская разведка разработала специальную комбинацию. В предвоенные годы на связи у берлинской резидентуры НКВД имелся надежный и проверенный источник «Брайтснбах» — сотрудник советского отдела гестапо Вилли Леман. Он руководил разработкой связей Сосновского в бытность последнего резидентом польской разведки в Берлине, устанавливал за ними наружное наблюдение. Все материалы на Сосновского и его связи «Брайтснбах» регулярно передавал своему куратору из берлинской резидентуры НКВД. У разведчика была агентура во многих важных ведомствах гитлеровской Германии: в Генштабе, в личной канцелярии Альфреда Розенберга, являвшегося руководителем внешнеполитического отдела национал-социалистической партии, в Главном управлении имперской безопасности, в абвере. Его любовницами были жены ответственных берлинских чиновников. Когда Сосновский был арестован гестапо, а затем обменен на двух крупных агентов абвера, арестованных в Варшаве, польские власти отдали его под суд, обвинив в растрате казенных денег и провале агентурного аппарата. Тюремный срок Сосновский отбывал во Львовской тюрьме.
После освобождения Западной Украины Красной Армией Сосновский был доставлен на Лубянку. К тому времени руководство разведки получило надежные сведения о том, что у Сосновского, агентура которого после ареста была казнена у него на глазах в немецкой тюрьме Плетцензее, остались нераскрытыми два важных источника. В этой связи была разработана любопытная операция по привлечению Сосновского к сотрудничеству, в реализации которой помимо Зубова приняли участие известные разведчики Василий Зарубин и Зоя Воскресенская (в замужестве — Рыбкина). Сценарием операции предусматривалось, что Зоя Ивановна будет задавать Сосновскому вопросы относительно его разведывательной деятельности, а Василий Михайлович — комментировать ответы и уличать его, если польский разведчик попытается что-либо скрыть.
Позже Зоя Воскресенская в своей книге «Теперь я могу сказать правду» писала:
«Надзиратель привел Сосновского из внутренней тюрьмы. Высокого роста, спортивного типа человек лет под сорок, со светскими манерами. Даже казенное вафельное полотенце было с шиком повязано на шее...
— Скажите, как вам удалось завербовать жену ответственного работника министерства иностранных дел и заставить ее передавать вам для фотографирования секретные документы мужа?
— Прошу прощения, но, увы, я этого уже не помню.
Присутствующий здесь же Василий Михайлович Зарубин говорит:
— Могу вам напомнить. Это была довольно хитрая операция. Вы дали объявление в газету: молодой, обаятельный, эрудированный иностранец желает познакомиться с дамой, владеющей французским, английским и другими европейскими языками, с целью приятного времяпрепровождения. Вы получили массу откликов и остановились именно на ней, выяснив, что ее муж, престарелый дипломат, не удовлетворяет ее интеллектуальных и иных потребностей. Вы предложили встретиться с ней, для чего использовали "линкольн", который стоял в боксе в берлинском районе Вайсензее.