Барбара Ротбаум – руководитель Программы исцеления от тревожности и психических травм (инициатива Университета Эмори) – стала пионером в области лечения погружением в виртуальную реальность. Она начала со снабжения ветеранов Вьетнамской войны, страдавших хроническим ПТСР, специальными шлемами, воспроизводящими одну из двух заснятых на пленку сцен: район высадки десанта или интерьер летящего вертолета. Она следила за реакцией пациентов на мониторе и говорила с людьми, заново переживавшими травмирующие события. Такая терапия оказалась эффективной, и тогда Ротбаум расширила ее применение на других пациентов107.
Другой подход состоит в том, чтобы полностью стереть пугающее воспоминание. Как мы узнали из главы 5, для реализации кратковременной памяти хватает усиления существующих синаптических контактов, тогда как долговременная память требует многократных повторений и формирования новых синаптических связей. В промежуточный период, пока воспоминание переходит из кратковременной памяти в долговременную, оно может исчезнуть. Недавние исследования показали, что столь же уязвимы воспоминания и при извлечении из долговременной памяти, то есть они нестабильны некоторое время после извлечения108. Следовательно, когда человек вызывает воспоминание, провоцирующее реакцию страха, – или, как в случае с грызунами Джозефа Леду, когда раздается знакомый звук, – воспоминание на несколько часов теряет стабильность. Если в течение этого времени вмешиваются в процессы хранения информации в мозге – поведенчески либо медикаментозно, – воспоминание часто не возвращается в хранилище в должном виде. Вместо этого оно стирается или становится недоступным. Соответственно, грызун перестает бояться, а человек чувствует себя лучше.
Ален Брюне, клинический психолог из Университета Макгилла в Монреале, наблюдал 19 человек, несколько лет страдавших ПТСР109. (Травмирующими событиями для них выступали изнасилования, автомобильные аварии и жестокие ограбления.) Пациенты экспериментальной группы получали препарат пропранолол, блокирующий действие нейромедиатора норадреналина, который выделяется в ответ на стресс и запускает реакцию “бей, беги или замри”. После того как пациенты из этой группы принимали дозу пропранолола, Брюне просил их подробно описать на бумаге травмировавшее их переживание. Когда участники исследования вспоминали ужасающее событие, препарат подавлял телесные компоненты их реакции страха, сдерживая тем самым отрицательные эмоции. Как первым предположил Уильям Джеймс, минимизация эмоциональной реакции тела может минимизировать и осведомленность сознания об эмоции.
Через неделю пациенты возвращались в лабораторию, где их снова просили вспомнить травмирующие переживания. Те участники, которые не принимали пропранолол (контрольная группа), демонстрировали высокие уровни возбуждения, характерные для тревоги (например, у них резко учащалось сердцебиение), в то время как принимавшие препарат реагировали на стресс гораздо сдержаннее. Хотя они по-прежнему могли в мельчайших подробностях вспоминать травмирующее событие, эмоциональный компонент воспоминания, локализованный в миндалине, претерпевал изменения. Страх не уходил, но он больше не был парализующим.
Эмоции не просто влияют на наше поведение – они влияют на наши решения. Все мы знаем, что порой принимаем скоропалительные решения под давлением чувств. Однако, как ни удивительно, эмоции вовлечены в принятие всех наших решений, даже решений морального характера. В сущности, без эмоций мы вряд ли могли бы принимать обоснованные решения.
Эмоции в принятии решений
Уильям Джеймс одним из первых предположил, что эмоции участвуют в принятии решений. В опубликованном в 1890 году учебнике “Принципы психологии” (The Principles of Psychology) Джеймс раскритиковал “рационалистический” подход к человеческой психике. “Факты в этом случае действительно довольно очевидны, – написал он. – Человек обладает гораздо бо́льшим разнообразием импульсов, чем любое другое животное более низкого ранга”110. Иными словами, он назвал господствовавшее тогда представление о людях как исключительно рациональных существах, которые “почти лишены инстинктов”, ошибочным. Однако еще важнее другая идея Джеймса – идея о том, что наши эмоциональные импульсы не обязательно плохи. Он полагал, что высокая эффективность человеческого мозга отчасти объясняется именно преобладанием в нем привычек, инстинктов и эмоций.
Ученые зафиксировали несколько ярких подтверждений важной роли эмоций в процессе принятия решений. В книге “Ошибка Декарта” (Descartes' Error) Антонио Дамасио описывает случай мужчины по имени Эллиот111. В 1982 году в вентромедиальной префронтальной коре мозга Эллиота обнаружили небольшую опухоль. Команда хирургов удалила новообразование, но полученные при этом повреждения мозга полностью изменили поведение пациента.
До операции Эллиот был образцовым мужем и отцом. Он занимал руководящую должность в крупной корпорации и был одним из активных прихожан местной церкви. После операции коэффициент интеллекта Эллиота не изменился – он по-прежнему находился на 97-м процентиле[84], – но у него возникли серьезные проблемы с принятием решений. Предприняв несколько опрометчивых шагов, он начал несколько дел, но все они вскоре прогорели. Он связался с мошенником и в итоге обанкротился. С ним развелась жена. Налоговая служба начала проверку его деятельности. В конце концов ему пришлось переехать к родителям. Эллиот стал ужасно нерешительным, особенно когда дело касалось незначительных вещей, например, где пообедать или какую радиостанцию включить. Впоследствии Дамасио напишет: “Эллиот казался нормальным в интеллектуальном плане человеком, который не мог принимать правильные решения, особенно если они касались личных или общественных вопросов”111.
Почему Эллиот вдруг утратил способность принимать взвешенные решения личного характера? Первая догадка пришла к Дамасио, когда он беседовал с Эллиотом о печальных переменах в его жизни. “Он все время сохранял самообладание, – отмечает Дамасио, – все время описывал сцены, будто бесстрастный сторонний наблюдатель. Нигде не просматривалось его страданий, хотя он был главным героем… За всю нашу многочасовую беседу я не заметил в нем ни намека на эмоции: ни печали, ни нетерпения, ни досады”111.
Заинтересовавшись такой эмоциональной скупостью, Дамасио подключил Эллиота к аппарату, измеряющему активность потовых желез на ладонях. (Всякий раз, когда мы испытываем сильную эмоцию, наша кожа в буквальном смысле возбуждается, и ладони начинают потеть.) Затем Дамасио показал Эллиоту фотографии, которые обычно вызывают мгновенную эмоциональную реакцию: снимки отрубленной ноги, обнаженной женщины и горящего дома. Какой бы волнующей ни была картина, ладони Эллиота оставались сухими. Он ничего не чувствовал. Очевидно, операция повредила ту область его мозга, без которой обработка эмоций невозможна.
Дамасио начал изучать других людей с подобными повреждениями мозга. Никто из них не испытывал интеллектуальных затруднений и не демонстрировал отклонений при прохождении традиционных тестов на когнитивные способности, однако у всех был один и тот же дефект: эти люди не испытывали эмоций, а потому с огромным трудом принимали решения.
Принятие решений морального характера
Впервые связь между моральными функциями и мозгом выявили в 1845 году, при изучении знаменитого случая Финеаса Гейджа, о котором мы упоминали в главе 1. Гейдж работал на прокладке железной дороги и имел дело со взрывчаткой. В результате ужасного несчастного случая металлический лом пробил ему голову: вошел у основания черепа и вышел на макушке, серьезно повредив мозг (рис. 8.7). Местный врач отлично о нем позаботился, и физически Гейдж восстановился в поразительной степени. Уже через несколько дней он мог ходить и говорить, одним словом, нормально функционировать. Через несколько недель он даже вышел на работу. Но Гейдж кардинально изменился.
До несчастного случая он был прорабом. На него всегда можно было положиться: он справлялся с поставленными перед ним задачами – и справлялся хорошо. После травмы Гейдж стал совершенно безответственным. Он никогда не являлся на работу вовремя, сквернословил и вел себя непристойно. Он не обращал внимания на других работников и потерял всяческое представление о моральных суждениях.
Через много лет после его смерти Ханна и Антонио Дамасио реконструировали ранение, используя череп Гейджа и металлический лом (рис. 8.7). Изучив, как лом прошел сквозь мозг, они поняли, что поврежденной оказалась префронтальная кора, особенно ее нижняя часть, содержащая вентромедиальную и орбитофронтальную кору – области, которые исключительно важны для эмоций, принятия решений и морального поведения.
Рис. 8.7. Финеас Гейдж с железным ломом, повредившим его мозг (слева); реконструкция прохождения лома сквозь череп Гейджа (справа).
Чтобы изучить, какую роль играют эмоции в принятии решений морального характера, гарвардский экспериментальный психолог, нейробиолог и философ Джошуа Грин разработал любопытный мысленный эксперимент, известный как “проблема вагонетки”112. У этой проблемы множество вариаций, но самая простая представлена двумя дилеммами (рис. 8.8). Дилемма со стрелкой такова:
Неуправляемая вагонетка с отказавшими тормозами на полной скорости приближается к стрелке. Если ничего не сделать, вагонетка останется на правом пути и собьет пять пешеходов. Все пятеро погибнут. Однако если перевести стрелку, вагонетка перейдет на левый путь и убьет лишь одного пешехода. Как вы поступите? Готовы ли вы вмешаться и изменить направление движения вагонетки?
Большинство людей считает морально допустимым перевести стрелку. Решение основывается на простой арифметике: чем меньше человек погибнет, тем лучше. Некоторые философы-моралисты даже утверждают, что аморально