Я допил и попросил счет.
— Она не шутит, — сказал я. Голос мой звучал уверенней, чем я был на самом деле. — Джентльмены? Нил?
Он покачал головой.
— У меня есть жена, ребята. Нельзя.
— Джон?
Он побелел. Казалось, можно услышать, как тикает его мозг, взвешивая все возможности, все «за» и «против». Потом он встал.
— Я с вами.
Мы заплатили и пошли за ней на улицу.
Днем было жарко, но ночь показалась еще жарче. На улицах было больше народу, чем обычно — форсированный марш завсегдатаев баров, ищущих, где бы еще промочить горло.
— Ничего, если я спрошу, — сказал я, — как ты…?
— Умерла? — Вопрос ее не удивил. — Опухоль головного мозга. Вот так.
Я хотел еще кое-что спросить. Согласно общепризнанному мнению, именно мозг был двигателем, и разрушить мозг мертвеца значило предать его смерти навеки. Поэтому здравый смысл подсказывал, что любое его повреждение, как, например, опухоль, как минимум вызовет какое-нибудь нарушение функции. Но у нее с функциями все было безупречно. Меня интересовало почему.
Но спрашивать я не стал. Это уже слишком из области медицины, слишком антиэротично. И мы плелись за ней быстрым шагом, как пара растерянных собачонок за хозяйкой. Скорость устанавливала она.
Спиртное, красота и запрещенный секс. Они всегда делают тебя собачкой.
— Можешь поверить, что мы и правда это делаем? — прошептал я Джону.
Он стрельнул глазами и усмехнулся.
— Хм… да!
— Я не знаю… что-то мне это не нравится.
— Эй. Ты же вечно треплешься о равенстве прав для мертвых. Как насчет равных прав и в этом? Девочка хочет поразвлечься, мы можем ей это устроить. И она сама попросила. Так в чем тогда проблема?
Его слова не лишены смысла, согласен.
Он слегка толкнул меня локтем.
— А если она сама запрыгнет? Расслабься.
Он потянул рубашку, и я увидел небольшой револьвер у него за поясом.
— Быстрей, парни, — окликнула она. Ее голос лился песней. — Кто тут из нас мертвый?
Она жила в блокированном доме на углу Восемьдесят девятой и Амстердам-авеню. Государственное жилье. Не совсем дыра, но очень близко. Ее высокие каблуки цокали по ступенькам. На едва освещенной лестничной площадке можно было учуять легкий запах мочи — что, мертвые мочатся? — а стены украшали полуоблупившиеся завитушки граффити. Ничего такого, что могло бы нас отпугнуть. Только не тогда, когда ты смотришь наверх и видишь первоклассную попку, которая ходит туда-сюда в этих джинсах. Назад пути не было. Первобытный тумблер в мозгу мужчины уже переключился в позицию «Вкл.», а это надолго.
Она открыла замок с тремя ригелями. Дверь с виду была обмазана дерьмом. Я надеялся, что это всего лишь плохое граффити. Она распахнула дверь, включила свет и шагнула внутрь. Мы на секунду заколебались.
— Ты что, прикалываешься? — сказал Джон.
Внутри квартира выглядела как президентский номер в отеле «Сент-Реджис». Какими бы они там ни были. Красновато-коричневый ковер от стены до стены, длинные черные диваны, шикарная мебель в стиле «хепплуайт» и пятидесятидюймовый кинескопный телевизор. На стенах висело несколько неплохих картин, а занавески были, наверное, из византийского шелка.
Мы вошли.
— Уютненько, — сказал Джон.
Наша хозяйка не отреагировала. Она просто стояла, оценивая нас, пока мы входили и осматривались. Я наконец нашел, что спросить.
— Я думал, что… что мертвые живут за счет государства.
— Это потому, что такие как ты только так нас не трогают.
— Что?
— Эй! Что за херня? Что за «такие как ты»? Ты нас сюда пригласила, помнишь? — сказал Джон.
— Правильно. Но это ведь не значит, что я должна соглашаться с вашей политикой.
— Нет, не должна. Хотя мой друг — либеральный демократ. Короче, хватит строить из себя суку, а? Успокойся.
Она кивнула, улыбаясь.
— Хорошо. Вернемся к теме. Ты хотел знать, как я могу себе это позволить, правильно?
— Ага.
Она стянула маечку через голову. Под ней она была обнаженной.
И совершенной.
— Ну, и сколького это стоит? — сказала она.
Джон охнул.
— Мать твою, так и знал. Долбаная шлюха. Эй, ты нас за идиотов принимаешь, или как?
— Это не дело, — сказал я. Я по-настоящему взбесился. — Ты сама к нам подкатила, а мы просто пошли с тобой. Мы не будем платить.
— Заплатите, — сказала она и вытащила большую полуавтоматическую винтовку из-за телефонной полки возле двери быстрее, чем я обычно глотаю.
Ствол пушки оканчивался длинной черной банкой.
Глушитель.
Она направила винтовку на Джона.
— И еще, Джонни, — сказала она, — даже не думай о том, чтобы достать эту пукалку из-за пояса. Не нащупать ее между твоей рубашкой и пивным брюшком еще сложней, чем то, что ты называешь членом. Доставай ее и бросай на пол. Большим и указательным пальцем, чувак. Медленно.
Джон заколебался. Она взвела курок.
— Не бросишь — понаделаю в тебе столько дырок, что свистеть будешь на ветру. Считаю до трех, герой. Один, два…
Он задрал рубашку, достал пистолет и бросил.
— Теперь бумажники. Бросайте их к моим ногам.
Это мы тоже сделали. Для того, чтобы понять теперь, как она обставила свою квартирку, совсем не обязательно заканчивать академию. Она не шлюха, а вооруженный грабитель, заманивает мужиков к себе на квартиру и чистит их.
Мертвый вооруженный грабитель.
И мы знали, как она выглядит. И где она живет. Она не собиралась выпускать нас живыми.
Джон посмотрел на меня, а я — на него. Я подумал, что мы сказали друг другу что-то вроде «Прощай», когда она выстрелила ему в грудь. Приглушенный выстрел прозвучал как легкий хлопок в ладоши. Он рухнул, как кирпичная стена. Она поразила его прямо в сердце, кровь фонтаном брызнула на целый ярд вверх.
Я наблюдал за тем, как фонтан истощался, пока совсем не исчез.
— Надеюсь, у вас, придурки несчастные, хоть кредитки нормальные!
Теперь винтовка была нацелена на меня. Ей это нравилось. Ее соски сделались длиной с ноготь. Мне стало интересно: она всегда была такой, или это опухоль так ее ожесточила?
— Послушай, — сказал я. Меня трясло. — Давай как-нибудь разберемся. Мы можем…
— Заткнись.
Она пальнула еще дважды — Джону в голову. Череп разнесло, и мозг, похожий на старую комковатую овсянку с красными крапинками, разлетелся по всему полу.
Теперь я понял, зачем ей этот красно-коричневый ковер.
— Не хочу, чтобы он воскрес. В мире гораздо лучше без этого пьяного тролля.
Все, что я мог — стоять и ждать скорой смерти. Я не мог пошевелиться. Я чувствовал себя глупо, и мне было немного грустно, словно я потерял старого друга. Не только Джона, а вообще.
— А я, что? — выдавил я. — Вот просто так пристрелишь?
Она засмеялась.
— Хочешь сказать «после того, что мы с тобой пережили»? Не обязательно.
Она держала пушку расслаблено — так, как обычно держишь телефонную трубку, когда не собираешься звонить прямо сейчас. Но между нами было добрых десять футов. Если бы я бросился на нее, то лежал бы на полу рядом с Джоном.
— Тебе отсюда не выбраться, — сказала она. — Дверь запирается автоматически, на окнах решетки, можешь орать и визжать, но, знаешь, соседи не будут жаловаться.
Конечно, не будут. Соседи все мертвы, как и она.
— И что ты имеешь в виду под «не обязательно»?
Она пожала гладкими обнаженными плечами.
— Будешь жить или умрешь — зависит от тебя.
Мой взгляд говорил, что я не догоняю.
— Я вижу таких говнюков, как ты, каждый день. Для вас мы уже не люди, мы — ничто.
— Неправда. Да, есть до черта фанатиков. Но я всю ночь пытался сказать тебе — я не из таких.
Я защищал свою жизнь, не принципы. И она это понимала.
— Конечно из таких. Чем ты отличаешься? Либеральный демократ, тоже мне. Главное доказательство — ты здесь. Для вас, уродов, потрахаться с мертвой — забава. Есть над чем поржать, есть чем похвастаться за бутылкой. И знаешь, что? У тебя есть отличный шанс.
Она пробежала пальцем по стволу.
— И если ты хорошо постараешься, я тебя не убью.
Что за чушь? В этом не было никакого смысла. Мы за этим и пришли, а теперь она сделала из этого какую-то игру на выживание. Но мог ли я ей верить?
Выбора все равно не было.
Самым странным было то, что я знал, что смогу это сделать. Несмотря на пушку у нее в руках и мертвого Джона на полу. Я готов был отодрать ее во все дырки. Я осмотрел ее ото рта до груди и сразу возбудился.
Наверное, смерть и страх — это афродизиаки.
Я снял рубашку и бросил на пол. Вытянул ремень и бросил и его.
— Хорошо, — сказал я спокойно и сделал шаг к ней.
Она рассмеялась.
— Ты будешь на седьмом небе от счастья!
Я растерялся.
— Только не со мной, осел.
Она направилась к двери возле портьер, которая открывалась во тьму.
— Мама! Билли! Выходите!
Их зловоние пришло раньше них самих. Я едва мог дышать.
— Мама сгорела в машине, — сказала она. — А мой брат Билли утонул в Гудзоне. Но они оба вернулись. Теперь я о них забочусь.
Волоча ноги, они прошли по комнате и неуклюже встали на колени перед телом Джона. У женщины совсем не было лица, одни угольки. Тело — как скелет, покрытый копченым беконом. Плоть мальчика была большей частью зеленой и свисала над его обнаженной грудью оттого, что разбухла, когда он всплыл. Грудь словно набита мясным паштетом. На лице, напоминающем кровяную колбасу, мерцали два глаза. И то, что мы иногда слышали о мертвецах — то, что они иногда становились гораздо мощней, чем в жизни — было правдой. Эти два разваливающихся, дрожащих создания безо всяких усилий вскрыли Джона и начали рвать его. Некоторое время не было слышно ни звука, кроме чавканья, пока она не разорвала тишину.
— Мама любит жестко и быстро, — сказала она. — Но не слишком жестко. Ну, знаешь, что-нибудь может отвалиться. Ты должен быть осторожным.